Скачать fb2 дарвин происхождение человека и половой. Происхождение человека и половой подбор (Дарвин Чарльз). Красота, симметрия и сверхстимулы

Теория полового отбора, важный вклад в разработку которой внесли Ч. Дарвин и Р. Фишер, опередила свое время и поначалу не была поддержана научным сообществом. Сегодня половой отбор признается одной из важнейших движущих сил биологической эволюции. Многочисленные экспериментальные исследования подтверждают гипотезу, согласно которой многие особенности человеческой анатомии и психики развились под его влиянием.

Ключевые слова: половой отбор, «фишеровское убегание», принцип гандикапа, индикаторы приспособленности, эволюционная эстетика.

The theory of sexual selection, originally introduced by Charles Darwin and later developed by Ronald Fisher, was developed before its time and received little acceptance until the second half of the 20 th century. Today, however, the sexual selection is generally recognized by biologists as one of the main forces underlying biological evolution. Vast experimental evidence supports the idea that many specific features of human anatomy and mentality were sexually selected in the course of evolution.

Keywords: sexual selection, Fisherian runaway, handicap principle, fitness indicators, evolutionary aesthetics.

Гениальная, но непонятая идея Дарвина

В истории эволюционной биологии не раз бывало так, что хорошая идея, давно уже высказанная каким-либо теоретиком, долго оставалась в тени и не находила всеобщего признания до тех пор, пока кто-нибудь не разрабатывал математическую модель, которая объясняла всем, как и почему эта идея работает. Больше всех не повезло теории полового отбора. Эта гениальная (как мы теперь понимаем) идея была разработана Ч. Дарвином (Darwin 1871), но современники ее не поняли и не приняли. Многие соглашались, что самцы могут конкурировать за самок - и с этим может быть связано развитие, например, оленьих рогов, - но никто не верил, что самки могут активно выбирать самцов (а без этого нельзя объяснить такие удивительные явления природы, как павлиний хвост). Самки, по мнению мыслителей викторианской эпохи, должны скромно сидеть в уголочке в нарядном платье и ждать, пока к ним кто-то посватается.

Идея полового отбора успела стать «полузабытым научным курьезом», когда в 1930 году Р. Фишер реанимировал ее, развил и дополнил важными деталями (Fisher 1930). Дарвин не знал, как объяснить пристрастие самок к тем или иным мужским качествам. Почему павлинихам нравятся ухажеры с большими, яркими хвостами? Может, это какое-то изначально присущее животным чувство прекрасного ? Фишер понял, что не только брачные украшения самцов, но и вкусы и избирательность самок наследуются и эволюционируют по тем же правилам, что и остальные признаки. Если мутантные самки, предпочитающие самцов с определенным признаком, будут оставлять в среднем больше потомства, чем прочие самки, безразличные к этому признаку, то гены самок-мутантов будут распространяться в популяции. Самке, как правило, должны нравиться те качества самцов, пристрастие к которым было поддержано отбором у ее прародительниц .

Эта простая мысль закрыла главную прореху в теории Дарвина, сделав ее полностью работоспособной. Сегодня кажется невероятным, что идеи Фишера о половом отборе тоже не были толком поняты научным сообществом. Они почти забылись к тому времени, когда их снова «выкопали» из забвения представители следующего поколения биологов-теоретиков, сумевшие, наконец, разработать ясные и убедительные математические модели. Лишь с третьей попытки теория, наконец, получила заслуженное признание. Эта драматическая история красочно изложена в книге Дж. Миллера (Miller 2000), которая, к сожалению, пока не переведена на русский язык.

Сегодня биологи уже не сомневаются в том, что половой отбор - мощнейший эволюционный механизм, способный обеспечить развитие самых разных признаков, как полезных для выживания, так и не очень. С полезными признаками все более или менее ясно. Самкам выгодно выбирать самцов с «хорошими генами» (чтобы потомство получилось более жизнеспособным), поэтому любой признак, свидетельствующий о хорошем здоровье, силе или высоком социальном статусе, может быть подхвачен и усилен половым отбором. Так возникают разнообразные индикаторы приспособленности , в том числе гипертрофированные, например павлиний хвост или гигантские рога вымершего большерогого оленя. Чрезмерное развитие таких признаков может снижать жизнеспособность самца, но этот недостаток до определенного момента компенсируется ростом сексуальной привлекательности.

Более того, если привлекательный признак обходится слишком дешево, его легко подделать. Могут появиться самцы-обманщики, демонстрирующие привлекательный признак, но не имеющие при этом соответствующего здоровья и силы. Если обманщиков разведется много, отбор перестанет благоприятствовать самкам, которые выбирают самцов по этому признаку. Другое дело, если признак по-настоящему обременителен: в этом случае слабый самец не сможет его подделать. На это будут способны только по-настоящему сильные и здоровые особи. Данная закономерность хорошо известна специалистам по рекламе и маркетингу. Бывает дорогостоящая реклама, которой можно хотя бы отчасти доверять: она доказывает если не качество товара, то состоятельность рекламодателя. А есть «дешевая болтовня» (cheap talk ), которой верить не рекомендуется. Биологи называют это принципом гандикапа .

Самое интересное, что половой отбор может стимулировать развитие и вовсе бесполезных признаков, не только не нужных для выживания, но и не являющихся «индикаторами приспособленности». Это происходит благодаря механизму «фишеровского убегания » (Fisherian runaway ).

Допустим, в популяции появился мутантный ген (точнее, аллель), влияющий на брачные предпочтения самок, и самки с этим геном выбирают самых длинноухих самцов. В популяции существует небольшая нейтральная (не влияющая на приспособленность) изменчивость по длине ушей. Самки с мутантным геном поначалу не имеют никакого преимущества, но и особого вреда их странные вкусы не приносят. Поэтому мутантный аллель имеет шанс за счет дрейфа (случайных колебаний частот аллелей) достичь некоторой заметной частоты в генофонде популяции. Вот тут-то и вступает в действие механизм «убегания». Длинноухие самцы получают репродуктивное преимущество, потому что им доступны все самки, а короткоухие самцы могут спариться только с теми самками, у которых нет мутантного аллеля. Длинноухие самцы начинают оставлять больше потомков, чем короткоухие.

Фокус в том, что потомство от браков длинноухих самцов с мутантными самками наследует не только «гены длинноухости» (от отца), но и аллель предпочтения длинноухих самцов (от матери). Как только длинноухие самцы начинают оставлять в среднем больше потомства, чем короткоухие, самкам становится выгодно выбирать длинноухих партнеров, потому что тогда их сыновья унаследуют длинноухость, привлекут больше самок и оставят больше потомства. В результате те самки, которые предпочитают длинноухих самцов, начинают оставлять больше внуков, т. е. получают репродуктивное преимущество.

Бывшая случайная прихоть превращается в полезную адаптацию. Возникает положительная обратная связь, или цепная реакция, из-за которой в генофонде стремительно распространяются гены длинноухости и гены любви к длинноухим. Длинноухость выгодна, потому что самки любят длинноухих, а любить длинноухих выгодно, потому что выгодна длинноухость. И неважно, нужны ли длинные уши зачем-то еще. В этом и состоит суть «фишеровского убегания». Возможно, уши вскоре начнут волочиться по земле, цепляться за кусты и снижать жизнеспособность, но даже это не обязательно остановит их рост, потому что на данном этапе длинные уши уже могут стать хорошим «индикатором приспособленности» (в соответствии с тем самым принципом гандикапа).

Разумеется, половой отбор не только создает всевозможные нелепые, обременительные признаки, ненужные для выживания украшения и причудливое брачное поведение. Он способен быть и гораздо более конструктивным. Иногда он просто многократно усиливает эффективность обычного естественного отбора и ускоряет адаптивную эволюцию. Если самки выбирают самцов не по произвольным бессмысленным критериям, а по признакам, непосредственно отражающим приспособленность самца (его здоровье, хорошую физическую форму), то тем самым резко ускоряется эволюция.

Легко понять, почему половой отбор повышает эффективность обычного естественного отбора. Самец с пониженной приспособленностью не только имеет меньше шансов выжить, но и становится менее привлекательным для самок. Мало того, что здоровье слабое, так еще и «девушки не любят». Даже очень небольшие различия в приспособленности, едва заметные для «обычного» отбора, могут стать решающими, когда дело доходит до конкуренции между самцами в попытках очаровать привередливую самку. Кроме того, отбор перестает быть «слепым». Теперь его направляют существа, у которых все же есть кое-какие мозги. Эти существа способны к целенаправленным действиям и решениям. Самки становятся селекционерами. Привередливые павлинихи создали роскошные узоры на хвостах самцов-павлинов точно так же, как голубеводы создали причудливые украшения у декоративных пород голубей.

Некоторые биологи предполагают, что гипертрофированный мозг и интеллект развились под действием тех же самых механизмов, что и павлиний хвост или рога большерогого оленя. Наиболее полно эта тема раскрыта в вышеупомянутой книге Миллера. Ее основную идею можно сформулировать примерно так: мы можем влюбиться в человека за его доброту, ум, щедрость, творческие таланты, остроумие, красноречие... И при этом удивляемся, как все эти свойства могли развиться в ходе эволюции. Про половой отбор слыхали когда-нибудь?

Некоторые биологи недолюбливают теорию полового отбора с ее идеями гандикапа и «убегания» как раз за то, что с ее помощью можно объяснить чуть ли не любой «бессмысленный» признак. Другие, наоборот, усматривают в этом главное достоинство теории. Конечно, все зависит от возможности эмпирической проверки теоретических предсказаний в каждом конкретном случае. Если кто-то выдвинет гипотезу, что пластины на спине у стегозавра развились под действием полового отбора, проверить это будет трудно, потому что стегозавры вымерли и мы не знаем, действительно ли эти пластины служили для привлечения партнеров. С современными организмами проще. Если мы видим какой-то «бессмысленный» признак, то основное предсказание теории полового отбора состоит в том, что он нравится особям противоположного пола. Остается только это проверить.

Зачем самцам усы?

Рассмотрим забавный пример, показывающий теорию полового отбора в действии. Ихтиологи из США и Германии обратили внимание на странный и, по-видимому, совершенно бесполезный признак, встречающийся у самцов пресноводной рыбки Poecilia sphenops. Эта рыбка известна под названием «моллинезия лира».

В реках южной Мексики у многих самцов этого вида над верхней губой имеется пучок длинных и тонких кожных выростов, похожих на усы. У самцов некоторых представителей семейства Poeciliidae , к которому относится моллинезия, на этой части головы расположены так называемые контактные органы - тонкие твердые выросты чешуй, которые помогают самцам соблазнять самок. Во время брачных игр самцы тыкаются носом в живот самки, и твердые выросты чешуй, по-видимому, помогают им возбудить партнершу. Однако в отличие от контактных органов усы P. sphenops бескостные и мягкие.

Может быть, это какие-то органы чувств? Авторы изучили усы самцов моллинезии под электронным микроскопом и пришли к выводу, что это просто мягкие выросты эпидермиса, покрывающего чешуйки. Никакие нервы к ним не подходят, а значит, они ничего не могут чувствовать.

Поскольку больше никаких идей о возможной функции усов у авторов не было (действительно, трудно придумать что-то еще), оставалось прибегнуть к всеобъясняющей теории полового отбора, т. е. посмотреть: а не нравятся ли усы самкам?

С этой целью было поставлено несколько экспериментов. В одном самку сажали в аквариум, к двум противоположным стенкам которого вплотную приставляли аквариумы с двумя самцами примерно одинакового размера: одним усатым и одним аккуратно побритым при помощи скальпеля. Брили всегда более крупного из двух самцов. Операция проводилась заранее, чтобы у самцов было время успокоиться. Самку выпускали только после того, как оба самца начинали вести себя спокойно и естественно. Экспериментаторы смотрели, рядом с каким из двух самцов самка будет проводить больше времени. Через пять минут самцов меняли местами (чтобы исключить возможность того, что самке просто больше нравится одна из половин аквариума) и наблюдали еще пять минут.

Самки в этом эксперименте явно предпочитали быть рядом с усатыми самцами. Но может быть, дело в том, что сама процедура бритья как-то влияет на поведение самца, хоть это и неуловимо для человеческих глаз? Чтобы проверить эту возможность, был поставлен другой эксперимент. Его идея основывалась на том, что моллинезии, как и многие другие рыбы, всегда предпочитают крупных партнеров мелким. Если различия по размеру невелики, другие признаки (например, усатость) могут их перевесить, как это было в первом эксперименте. Однако значительная разница размеров, скорее всего, должна быть важнее для самок, чем усы и другие «бесполезные» признаки.

Во втором эксперименте каждой самке предложили на выбор очень крупного, но бритого самца, и мелкого, но усатого. Теперь самки уверенно выбирали крупных партнеров, невзирая на отсутствие усов. Следовательно, сама по себе процедура бритья если и вредит имиджу самца, то не катастрофически. Чтобы окончательно исключить возможность ее влияния, авторы поставили третий эксперимент, в котором вместо живых самцов использовались их фотографии, синхронно двигавшиеся то в одну, то в другую сторону по приставленным к аквариуму экранам. Обе фотографии были совершенно одинаковые, за исключением того, что на одной из них самец щеголял пышными усами. С фотографий сначала удалили подлинные усы, а потом к одному из двух портретов в каждой паре авторы подрисовали усы в «фотошопе». Использовались две пары таких фотографий, основой для которых послужили два разных самца.

Как и в первом эксперименте, самки предпочли усатых самцов. Предпочтение на этот раз было чуть менее выраженным, что, вероятно, объясняется недостаточным мастерством художников, но все же статистически достоверным.

Таким образом, гипотеза о том, что усы у самцов моллинезий поддерживаются половым отбором, получила подтверждение. Никакой другой пользы усы, по-видимому, не приносят. Вряд ли они играют роль «индикаторов приспособленности», потому что авторы не обнаружили корреляции между наличием усов и размером самца. Хороший индикатор приспособленности - как раз размер, и поэтому выраженность многих вторичных половых признаков у самцов рыб коррелирует с размером тела, но к усам это не относится. Поэтому есть все основания предполагать, что усы распространились в популяциях моллинезий под действием фишеровского механизма как совершенно бессмысленный признак, на который случайно возникла мода (Schlupp et al . 2010).

Ну хорошо, а зачем усы мужчинам? Вот загадка...

Зачем самки приматов кричат во время секса?

В наши дни мало кто из экспертов сомневается, что взаимоотношения между полами играли важнейшую роль в эволюционном становлении человека (Бутовская 2004). Рассмотрим несколько конкретных исследований.

Половые отношения в коллективах обезьян отличаются огромным разнообразием и сложностью. Секс у многих приматов - нечто гораздо большее, чем просто копуляция с целью продолжения рода. Он играет важную роль в общественной жизни и организации. Секс может использоваться как способ разрешения конфликтов, примирения, поддержания сплоченности коллектива или его иерархической структуры. Например, бонобо активно используют секс, в том числе однополый, для примирения и снятия напряженности в коллективе; некоторые обезьяны используют имитацию спаривания («ложные садки») для демонстрации и поддержания отношений «начальник - подчиненный».

Из-за сложности самих половых отношений и социальной организации, в которую они могут быть причудливым образом вплетены, разработать адекватные модели эволюции полового поведения у приматов оказалось очень непросто. Одна из многочисленных загадок - происхождение и смысл так называемых копуляционных сигналов - специфических громких криков, издаваемых во время спаривания самками некоторых видов, включая человека.

Конечно, можно допустить, что эти крики никакого адаптивного смысла не имеют, что самки кричат просто «от страсти», что такое поведение не влияет на репродуктивный успех, и поэтому естественный отбор на него не действует. Оно могло возникнуть, например, как побочный эффект каких-то других поведенческих программ - врожденных или передающихся через подражание и обучение. Однако и наличие адаптивного смысла у «страстных криков» самок приматов (в том числе шимпанзе) представляется весьма вероятным. Долгое время пользовалась популярностью гипотеза, согласно которой самки шимпанзе таким образом сообщают другим самцам о готовности к спариванию. Предполагается, что страстные крики самки должны возбуждать самцов и провоцировать их к соревнованию за право спариться с ней. В итоге самка получает шанс спариться с лучшими самцами. Правда, к людям, исторически склонным скорее к моногамии, чем к промискуитету (Lovejoy 2009), эта гипотеза едва ли приложима. Но шимпанзе не страдают излишним целомудрием, и половые отношения у них отличаются большой свободой. Каждая самка спаривается со многими самцами. Впрочем, это вовсе не значит, что ей все равно, с кем это делать, когда и в какой последовательности. Как правило, она предпочитает высокоранговых самцов.

У самок шимпанзе есть веские причины не хранить верность какому-то одному партнеру. Во-первых, спарившись подряд с несколькими самцами, она дает возможность стать отцом своих детей тому из них, чьи сперматозоиды победят в «спермовой войне». Это повышает шанс обеспечить детенышей хорошими генами. Постоянные «спермовые войны» привели к тому, что у самцов шимпанзе в ходе эволюции развились очень крупные семенники. По этому же признаку можно уверенно сказать, что для наших предков «спермовые войны» были не очень характерны: у людей семенники гораздо меньше, чем у шимпанзе. Впрочем, у людей, как и у обезьян, сперматозоиды хорошо подготовлены к войне: лишь около 1 % сперматозоидов способны оплодотворить яйцеклетку и стараются это сделать, все остальные - это сперматозоиды-блокировщики и воины-камикадзе. Они нападают на чужие сперматозоиды, если таковые обнаружатся в половых путях самки, и мешают им добраться до яйцеклетки.

Не выделяясь по размеру семенников, человек бьет все рекорды среди человекообразных по размеру пениса (как по его длине, так и по толщине). Возможно, адаптивный смысл этой особенности состоял в укреплении моногамных связей (снижении вероятности женских измен) в группах, включавших несколько семейных пар. Для сравнения: у самца гориллы при массе тела 200 кг длина пениса всего около 4 см, что нормально для человекообразных с гаремным типом семьи. У орангутанов ситуация примерно такая же. Гаремы предполагают острую конкуренцию между самцами, но не на уровне гениталий и сперматозоидов, а на уровне физической мощи и острых клыков. Размер пениса и семенников не принципиален для владельца гарема. У шимпанзе пенис длиннее (порядка 7 см), но очень тонкий. При относительно свободных половых отношениях в коллективах шимпанзе конкуренция между самцами идет в первую очередь на уровне спермы.

Другая причина, по которой самки шимпанзе стремятся спариться со многими самцами, причем желательно с высокоранговыми, состоит в том, что они обоснованно рассчитывают на благодарность со стороны партнеров и на их поддержку в будущем. Нет ничего важнее для существа, живущего в конкурентном иерархическом коллективе, чем хорошие отношения с «влиятельными персонами», особенно если общество не может выработать разумных законов и заставить всех соблюдать их.

Общественная жизнь шимпанзе (в отличие от бонобо) мало похожа на идиллию. Самкам приходится заботиться еще и о том, чтобы какой-нибудь самец в приступе ярости не убил их детенышей. Эффективный способ предотвращения инфантицида - убедить самца, что детеныши от него. Если убедить невозможно - хотя бы заронить сомнение. При том образе жизни, который ведут шимпанзе, мать сама не знает, кто отец ее детенышей, зато и самцы понятия не имеют, какие из детей чьи. Лучше уж их вовсе не убивать, а то прихлопнешь ненароком своего - и твои гены умрут вместе с тобой (в том числе и те гены, что определяют склонность к инфантициду). Безнадежно запутать вопрос об отцовстве - это еще одна цель, которую самка может преследовать, спариваясь с несколькими самцами подряд.

Добавим, что социальный статус самки может зависеть от того, с какими самцами она спаривается, и от того, насколько широко об этом информированы другие члены коллектива.

Таким образом, у самок шимпанзе теоретически есть причины не только спариваться со многими самцами, но и криками оповещать об этом публику. Для проверки теорий необходимы длительные наблюдения за обезьянами в естественных условиях.

Антропологи из Великобритании и Германии в течение двух полевых сезонов в 2006 и 2007 годах наблюдали за интимной жизнью обезьяньего племени, проживающего в лесу Будонго в Уганде. В период наблюдения в стаде было 78 особей, в том числе 8 взрослых самцов и 25 взрослых самок, из которых 7 жили активной половой жизнью (более 15 спариваний за время наблюдений).

Все семь самок во время спаривания иногда издавали «крики страсти» - довольно громкие ритмичные вопли или взвизгивания, слышимые в лесу на расстоянии до 50 метров. Происходило это не очень часто. Всего за 9 месяцев наблюдений было зарегистрировано 287 спариваний с участием этих 7 самок, но только в 104 случаях (36 %) самки подавали голос.

Оказалось, что самки кричат намного чаще, когда спариваются с высокоранговыми взрослыми самцами. Между низкоранговыми взрослыми самцами и еще более низкоранговыми подростками они различий не делают (кричат мало в обоих случаях).

В 35 случаях из 287 (12 %) сородичи не дали парочке спокойно закончить процесс. «Громкие» половые акты провоцировали агрессию 9 раз, причем в четырех случаях вмешивалась высокоранговая самка, в трех - высокоранговый самец и в двух - низкоранговый самец. Нападения высокоранговых самок были самыми яростными. Агрессия в этом случае всегда была направлена на низкоранговую конкурентку, а не на самца. Когда те же низкоранговые самки спаривались молча, высокоранговые самки на них не нападали. Видеть копуляцию они не могли ни в том, ни в другом случае: их привлекали именно крики.

Исследователи не обнаружили корреляции между «криками страсти» и интервалом между спариваниями с разными самцами. Это противоречит предположению о том, что крики способствуют быстрому привлечению дополнительных половых партнеров. Не было явной корреляции и между склонностью самки озвучивать свои ощущения и ее социальным статусом.

По содержанию гормонов в моче самок исследователи следили за фазами эстрального цикла. Самки шимпанзе, в отличие от людей, спариваются лишь в течение примерно 10 дней во время каждого цикла, однако в начале и в конце этого десятидневного периода зачатие невозможно. Как выяснилось, «крики страсти» не несут никакой информации о том, способна ли самка в данный момент к зачатию. Это противоречит идее о том, что цель криков - обеспечить потомство наилучшими генами. Если бы речь шла о генах, самки старались бы кричать активнее, когда зачатие возможно. Но они кричат одинаково на всех стадиях эстрального цикла, когда способны заниматься сексом.

Самый интересный результат в том, что любовные крики, как выяснилось, зависят от состава женской аудитории, т. е. от того, какие самки находятся поблизости от спаривающейся парочки. Ранг слушателей мужского пола не влияет на поведение самки. Однако чем больше поблизости самок того же или более высокого ранга, тем меньше вероятность, что спаривающаяся самка будет кричать. Иными словами, спаривающиеся самки ведут себя сдержаннее в присутствии влиятельных конкуренток.

Таким образом, удалось выявить только два фактора, влияющих на вероятность любовных криков: ранг партнера (чем он выше, тем больше визга) и число высокоранговых слушательниц (чем их больше, тем визга меньше). Кроме того, выяснилось, что влияние этих факторов может быть взаимосвязанным. Если самка спаривается с низкоранговым самцом, присутствие высокоранговых конкуренток смущает ее меньше, чем в том случае, когда ее партнер занимает высокое общественное положение. Иными словами, самка, заполучившая ценного партнера, следит за тем, чтобы не привлекать внимания опасных конкуренток. Самка, спаривающаяся со «второсортным» самцом, не так чутко реагирует на состав аудитории.

Авторы полагают, что полученные ими результаты свидетельствуют против гипотезы, что цель любовных криков - спровоцировать соревнование среди самцов, привлечь дополнительных высокоранговых партнеров и вовлечь их в «спермовые войны». Если бы это было так, самки активнее кричали бы в объятиях второсортных самцов. Они же поступают ровно наоборот. Кроме того, данная гипотеза предполагает, что страстные крики, во-первых, провоцируют агрессию среди самцов, во-вторых, способствуют сокращению интервалов между спариваниями с разными самцами. Ни того ни другого наблюдения не подтвердили.

Зато они подтвердили быстро крепнущую в последнее время теорию, что в коллективах шимпанзе важную роль играет острая и порой весьма жестокая конкуренция между самками (в отличие от бонобо, у которых общественное устройство основано на дружбе и кооперации между самками).

Зачем же все-таки они кричат? По мнению авторов, полученные ими результаты не противоречат гипотезе «запутывания вопроса об отцовстве». Кроме того, наблюдения показали, что когда высокоранговый самец занимается любовью, другие высокоранговые самцы обычно крутятся поблизости. Таким образом, самка своими криками информирует мужскую элиту племени о готовности к спариванию. И хотя «высокопоставленные мужчины», блюдя достоинство, не бросаются тут же спихивать товарища, они могут воспользоваться полученной информацией позже.

Авторы отмечают, что самцы шимпанзе, по-видимому, хорошо помнят, с кем им доводилось спариваться и кто может в принципе быть матерью их детей. Это не только снижает риск инфантицида, но и помогает самкам в конфликтных ситуациях. Замечено, что самцы иногда встревают в женские драки на стороне «своих» самок. Иногда самке даже удается спровоцировать очарованного ею самца на убийство детей конкурентки. Да, нравы у наших ближайших родственников - не образец для подражания. Может быть, самки кричат еще и для того, чтобы самец получше запомнил это свидание?

Возможно, острая конкуренция между самками шимпанзе отчасти связана с патрилокальностью (самцы остаются в родной группе, подросшие самки уходят в чужие семьи и поэтому не связаны кровным родством с другими самками в стаде). Однако мирные и любвеобильные бонобо тоже патрилокальны. Авторы отмечают, что самки шимпанзе в целом издают любовные крики намного реже, чем другие приматы. Видимо, боязнь расправы со стороны конкуренток пересиливает желание привлечь высокоранговых самцов и затуманить вопрос об отцовстве. Так или иначе, исследование показало, что «крики страсти» у самок шимпанзе могут служить гибким инструментом для минимизации различных рисков, связанных с острой конкуренцией между самками (Townsend et al . 2008).

Чувство юмора и щедрость - результаты полового отбора?

Не исключено, что некоторые важные особенности человеческой психики могли возникнуть под действием полового отбора - либо как качества, обладающие непосредственной ценностью для потенциального полового партнера и будущего потомства (например, доброта и интеллект), либо как средства наглядной демонстрации (рекламы) искомых качеств. Некоторые эксперты допускают, что такие свойства, как чувство юмора и щедрость, могут быть аналогами павлиньего хвоста.

Идея о том, что чувство юмора развилось у людей под действием полового отбора как средство демонстрации интеллекта, также была обоснована Миллером (Miller 2000). То, что представители всех изученных в этом отношении человеческих культур считают интеллект (наряду с добротой и пониманием) важнейшим критерием при выборе брачного партнера, - установленный факт. По крайней мере, они так говорят (есть данные, что женщины при этом отвечают честно, а вот мужчины лукавят). По мнению ряда биологов, интеллект положительно коррелирует с физическим здоровьем и является надежным показателем качества генов. Иными словами, интеллект - отличный «индикатор приспособленности», что делает выбор умных партнеров эволюционно осмысленным. Однако прямых фактических данных о наличии положительной корреляции между интеллектом и чувством юмора, как ни странно, до сих пор было очень мало, а без этого гипотеза Миллера выглядела уязвимой. Действительно ли шутки тем смешнее, чем выше интеллект шутника? Кому-то это кажется очевидным, кому-то - нет, но в любом случае это надо было проверить научными методами.

Американские психологи провели эксперимент, в котором приняли участие 185 студентов-добровольцев. Интеллект участников определяли при помощи теста Равена . Кроме того, каждый студент прошел тестирование на пять личностных характеристик, которые психологи называют «большой пятеркой»: открытость (openness ), добросовестность (conscientiousness ), экстравертность (extraversion ), приятность в общении (agreeableness ) и невротизм (neuroticism ). Затем участников просили выполнить три задания, в которых они должны были продемонстрировать разные аспекты чувства юмора. Участники должны были заполнить шесть шутливых личных карточек - им давали фотографию незнакомого человека и просили заполнить от его имени пункты анкеты: «профессия», «обо мне», «хобби/увлечения», «мой типичный день», «моя жизненная философия». Второе задание состояло в том, чтобы придумать как можно более смешные ответы на три вопроса: «Если бы вы могли ненадолго оказаться в шкуре какого-нибудь животного, каким животным вы не хотели бы стать и почему?»; «Как сделать семейную жизнь увлекательной после первых двух лет?»; «Что будет с миром через сто лет?» Третье задание было на невербальный юмор: нужно было нарисовать смешные портреты четырех животных (обезьяна, пингвин, осьминог, жираф) и четырех людей (политик, профессор, бодибилдер, художник).

В состав жюри вошли 28 студентов. Они оценивали все юмористические произведения анонимно, ничего не зная ни об их авторах, ни об оценках других судей. Оценки в целом были выставлены низкие. Тем не менее в их распределении обнаружились интересные закономерности. Оказалось, что с учетом всех необходимых поправок сильнее всего с чувством юмора коррелирует интеллект. Более слабая положительная корреляция выявлена между чувством юмора и экстравертностью. Остальные личностные характеристики с выставленными оценками не коррелируют. Кроме того, было показано (как и в ряде прежних исследований), что юноши в среднем шутят смешнее, чем девушки. Это согласуется с моделью полового отбора, предложенной Миллером: юмор дает больше преимуществ мужчинам, чем женщинам (точно так же, как и использование редких слов). Однако другое предсказание Миллера - о том, что положительная корреляция между интеллектом и юмором должна быть сильнее выражена у мужчин, чем у женщин, - не подтвердилось. Хотя девушки в целом шутили менее удачно, чем юноши, положительная корреляция между интеллектом и юмором оказалась сильнее у первых, чем у вторых (Howrigan, MacDonald 2008).

В действительности это не противоречит предсказаниям теории полового отбора. Особенно если вспомнить, что гоминиды, скорее всего, издавна практиковали моногамию. У строго моногамных видов проблема выбора наилучшего брачного партнера стоит одинаково остро для обоих полов, и специальные рекламные адаптации под действием полового отбора развиваются как у самцов, так и у самок. Можно привести в пример таких сказочно красивых птиц, как лебеди или журавли. Люди, конечно, не очень строгие моногамы. Вместе с тем у людей, по сравнению с другими современными приматами, очень велик так называемый мужской вклад в потомство (МВП). Даже в самых примитивных обществах отцы вкладывают в своих детей значительно больше ресурсов, чем у обезьян (правда, все равно намного меньше, чем матери).

Теория полового отбора предсказывает (а факты подтверждают), что выбор брачного партнера обычно осуществляется тем полом, который вкладывает в потомство больше ресурсов. Как правило, этот пол - женский. Поэтому самцы обычно изо всех сил себя рекламируют, а самки, наблюдая за их демонстрациями, придирчиво выбирают достойнейшего.

В результате именно у самцов под действием полового отбора возникают причудливые адаптации рекламного характера, вроде павлиньего хвоста. Но у человека из-за высокого МВП все несколько сложнее. Похоже, что уже у наших далеких предков активным выбором партнера занимались не только самки, но и самцы. Выбор был взаимным. Поэтому кое-что в женском поведении и внешнем виде тоже можно объяснить действием полового отбора. Некоторые характерные женские свойства вполне могут быть адаптациями, развившимися для привлечения самцов и для их последующего удержания. Из этого следует, что наличие положительной корреляции между интеллектом и юмором не только у мужчин, но и у женщин вовсе не является неразрешимым парадоксом.

В другом исследовании, проведенном Д. Круджером из Мичиганского университета, анализировался более громоздкий и обременительный «павлиний хвост», которым половой отбор наградил мужчин. Речь идет о расточительстве, т. е. о склонности тратить больше ресурсов (например, денег), чем это необходимо и оправдано с экономической точки зрения (Kruger 2008). Данное явление называют также «показным потреблением».

Теоретическая основа идеи о показной щедрости как средстве привлечения самок вполне очевидна. Если для данного вида животных характерен высокий МВП, то самке важно знать, насколько охотно ее потенциальный партнер будет вкладывать ресурсы в нее саму и в ее потомство. Самец заинтересован в том, чтобы как можно убедительнее продемонстрировать самке свою доброту, щедрость и богатство (способность добывать ценные ресурсы). Половой отбор в этой ситуации может способствовать развитию у самцов демонстративной расточительности . Высокий МВП предполагает и определенную степень разборчивости со стороны самца. Самцу тоже интересно знать, насколько охотно самка будет вкладывать свои ресурсы в потомство. Но у предков человека, очевидно, мужчины и женщины вкладывали в потомство ресурсы разного рода. Если уж искать в характере современных женщин результаты действия полового отбора, то следует обратить внимание скорее не на транжирство, а на заботливость и нежность (в том числе и демонстративные).

Для проверки этой гипотезы о природе расточительства Круджер проанализировал результаты телефонных опросов 100 случайно выбранных мужчин и 309 женщин, жителей штата Мичиган. Исследование должно было ответить на два вопроса: 1) коррелирует ли расточительство с сексуальными притязаниями человека (являются ли люди, мечтающие о многочисленных половых партнерах, бόльшими транжирами, чем лица с умеренными желаниями); 2) действенна ли эта стратегия (удается ли транжирам вступить в половую связь с бόльшим числом партнеров, чем экономным гражданам).

Опрошенные должны были указать свой возраст, образование, семейное положение, а также принять или отвергнуть следующие три утверждения: 1) я всегда живу в соответствии со своим доходом, не залезая в долги; 2) я откладываю не менее 10 % заработка; 3) я полностью расплачиваюсь с долгами по кредитной карточке каждый месяц. Кроме того, они должны были сообщить число своих половых партнеров за последние пять лет, а также число партнеров, с которыми они хотели бы вступить в связь в течение последующих пяти лет.

С учетом всех необходимых поправок (на возраст, семейное положение и т. д.) полученные результаты показали наличие сильной положительной корреляции между расточительностью, сексуальными притязаниями и сексуальным успехом мужчин. Иными словами, транжиры имели (по их словам ) больше половых партнеров за последние пять лет и собирались иметь больше партнеров в будущем, чем любители откладывать на черный день и не залезать в долги. У женщин ни сексуальный успех, ни сексуальные притязания не коррелируют с расточительностью.

Эти результаты согласуются с полученными ранее экспериментальными данными, согласно которым студенты мужского пола охотнее расстаются с деньгами после того, как их тем или иным способом навели на размышления о симпатичных девушках. Надо ли говорить, что наука в данном вопросе сильно отстала от практики: всякому ясно, что рекламщики уже давно и активно эксплуатируют эти особенности человеческой психики, которые только сейчас начинают всерьез изучаться психологами. Мы теперь можем понять, почему в рекламных целях эффективнее использовать красивых женщин, чем мужчин. И, конечно, всем полезно знать, на каких инстинктах спекулируют торговцы, навязывая нам дорогие и не очень нужные товары…

При виде красивых девушек мужчины начинают говорить умные слова

Чтобы точно выразить любую мысль, англоговорящему человеку достаточно знать 2000 наиболее часто употребляемых слов. Именно таким количеством слов обходятся английские толковые словари для объяснения всех слов языка. Специальные исследования показали, что для полноценного понимания художественной литературы нужно знать 9000 слов, а для поддержания практически любой беседы достаточно 6000-7000 слов (Nation 2006). Между тем среднестатистический образованный англичанин свободно владеет 20 000 слов, и совсем не редки люди со словарным запасом в 100 000 и более слов. Зачем нужна такая избыточность?

Одно из возможных объяснений состоит в том, что «лишние» слова (и соответственно избыточные лингвистические способности человеческого мозга) развились под действием полового отбора как средство демонстрации собственной приспособленности или качества своих генов. Смелая гипотеза о том, что лингвистическая избыточность является аналогом павлиньего хвоста, косвенно подтверждается следующими обстоятельствами. Во-первых, известно, что словарный запас человека сильно коррелирует с уровнем интеллекта. Во-вторых, как мы уже знаем, интеллект является надежным показателем «качества генов». В-третьих, представители самых разных человеческих культур считают интеллект (наряду с добротой и пониманием) важнейшей характеристикой привлекательного брачного партнера.

Правда, есть одна тонкость, о которой мы упоминали выше. На словах и мужчины, и женщины всего мира высоко ценят в своих партнерах интеллект. Однако специально проведенные исследования показали, что женщины при этом говорят правду, а вот мужчины, похоже, лукавят. В этих исследованиях оценивалась «результативность» брачных объявлений. Мужские брачные объявления получают тем больше откликов, чем выше заявленный в объявлении уровень образования. Женские объявления, напротив, оказываются более успешными, если в них заявлен низкий образовательный уровень (образование и интеллект связаны друг с другом очень сильной положительной корреляцией, поэтому в большинстве психологических исследований эти два показателя оказываются неразличимыми). Этот и другие факты говорят о том, что женщины действительно предпочитают умных мужчин, тогда как мужчины избегают женщин более умных и образованных, чем они сами.

Немаловажно и то обстоятельство, что словарный запас, как и интеллектуальный уровень, сильно зависит от генов. Об этом свидетельствуют, в частности, многочисленные исследования, проведенные на одно- и разнояйцовых близнецах. Показано, что в рамках одной и той же культуры до 75 % индивидуальной изменчивости по размеру словарного запаса объясняется генами и лишь 25 % имеющихся различий можно объяснить воспитанием, обучением и прочими влияниями окружающей среды. А раз этот признак наследственный, значит, рассуждения об эволюции и естественном отборе тут уместны, и эволюционные психологи имеют полное право изучать данный феномен своими методами, невзирая на все протесты гуманитариев.

Для проверки гипотезы о том, что редкие слова в языке нужны мужчинам для демонстрации интеллекта, психологи из Ноттингемского университета (Великобритания) Дж. Розенберг и Р. Танни провели простой эксперимент на 85 добровольцах - студентах того же университета (Rosenberg, Tunney 2008). Среди испытуемых были 33 юноши (средний возраст 21,1 лет) и 52 девушки (средний возраст 19,3 лет).

Испытуемых случайным образом поделили на две группы. Студентам из первой группы показали на экране фотографии четырех юных фотомоделей противоположного пола (фотографии были взяты из модных журналов). Испытуемый должен был выбрать из этих фотографий самую привлекательную, вообразить романтические отношения с выбранной фотомоделью и изложить свои фантазии в письменном виде. При этом три другие фотографии исчезали, а выбранная оставалась на экране в продолжение всего эксперимента.

Студентам из второй группы предлагали на выбор четыре фотографии пожилых (примерно 50-летних) фотомоделей противоположного пола, тоже просили выбрать самую привлекательную, а затем описать не роман с избранным персонажем, а встречу и беседу без сексуального контекста.

На описание воображаемого общения с фотомоделью студентам из обеих групп давалось три минуты. После этого, не убирая с экрана выбранную испытуемым фотографию, экспериментаторы просили студентов описать свои впечатления об учебе в университете. На это «сочинение» давалось десять минут, и именно эти тексты потом анализировались исследователями. Тексты с описаниями воображаемой встречи анализу не подвергались (поскольку соответствующие задания были разными в двух группах испытуемых: одни описывали романтические отношения, другие - нейтральную беседу, и это могло повлиять на частоту употребления редких слов).

Авторы ожидали, что мысли о романтических отношениях с привлекательным персонажем противоположного пола должны активизировать у студентов инстинктивную программу ухаживания и «сексуальных демонстраций». Испытуемые, конечно, прекрасно понимали, что в данной ситуации они никого не обольщают и обольстить не могут, да и тема сочинения никак не была связана с предыдущим заданием.

Из сочинений затем удалили слова, входящие в сотню наиболее часто употребляемых (это привело к сокращению текстов на 44 %). Для оставшихся слов подсчитали частоту их встречаемости в стандартной подборке образцов устной и письменной английской речи общим объемом в 100 млн. слов. Для каждого сочинения была подсчитана средняя частота встречаемости использованных в нем слов (чем меньше итоговое число, тем больше редких слов в сочинении).

Полученные результаты полностью соответствуют гипотезе о том, что мужчины используют редкие слова в качестве «сексуальной демонстрации». Юноши в целом использовали больше редких слов, чем девушки. Кроме того, после воображаемых романтических отношений с юной фотомоделью юноши употребляли редкие слова значительно чаще, чем после воображаемого общения с пожилой фотомоделью.

Что же касается девушек, то они, наоборот, после воображаемого романа с юным красавцем пользовались более «примитивной» речью, чем после мысленного общения с пожилым мужчиной. Правда, в данном случае результат чуть-чуть не дотянул до уровня статистической значимости (p = 0,06). Иными словами, существует 6%-ная вероятность, что этот результат недостоверен и потому не нуждается в специальных объяснениях. Если же допустить, что он все-таки о чем-то говорит, то возможных объяснений может быть несколько.

1. Согласно теории полового отбора, более активные «сексуальные демонстрации» должны осуществляться тем полом, который вкладывает в потомство меньше ресурсов; у большинства видов, включая человека, этот пол - мужской. Поэтому вполне возможно, что те средства сексуальной мотивации, которые были применены в эксперименте, оказались достаточными для мужчин, но недостаточными для женщин - у них просто не включились инстинктивные программы обольщения.

2. Может быть, пожилые мужчины представлялись девушкам более привлекательными партнерами, чем юные? Авторы считают это маловероятным. Известно, что девушки действительно предпочитают немного более зрелых мужчин, но оптимальная разница в возрасте (с точки зрения среднестатистической девушки) составляет 3,42 года, тогда как пожилые фотомодели в эксперименте были старше студенток в среднем на 38 лет. Кроме того, студенток не просили воображать романтические отношения с пожилыми фотомоделями.

3. Наконец, вполне возможно, девушки интуитивно чувствуют, что мужчинам не нравятся слишком умные женщины, и поэтому стараются употреблять меньше умных слов, когда поблизости есть привлекательные особи противоположного пола.

На мой взгляд, последнее объяснение выглядит весьма правдоподобно.

Полученные результаты, конечно, не являются строгим доказательством того, что «лингвистическая избыточность» развилась исключительно как средство мужских сексуальных демонстраций. Однако они показывают правомерность эволюционного подхода к данному культурному феномену. Дальнейшие эксперименты должны показать, прослеживаются ли найденные закономерности в других культурах и социальных слоях. Необходимо иметь в виду, что студенты университета - выборка далеко не случайная, в ней заведомо повышена доля лиц с высоким интеллектом, склонных к тому же оценивать партнеров прежде всего по уму. Вполне возможно, что мужчины из других социальных слоев предпочитают иные способы демонстрации своих достоинств.

Эволюционная эстетика

Если эволюционная этика (область эволюционной психологии, занимающаяся происхождением нравственности) уже стала признанным научным направлением (Марков 2010б), то об эволюционной эстетике широкой публике известно меньше. Между тем такое направление тоже существует и успешно развивается.

Любимым объектом специалистов по эволюционной эстетике стали шалашники - птицы, которые ближе всех животных (не считая людей) подошли к тому, что мы называем «настоящим искусством». Самцы шалашников строят изящные беседки из прутьев и украшают их ягодами, цветами, крыльями бабочек, ракушками и другими красивыми предметами, чтобы привлечь самок. Изысканные постройки, сооружаемые самцами шалашников, не выполняют никакой утилитарной функции. Безусловно, они являются своеобразными «фантазиями на тему гнезда», но в качестве гнезд никогда не используются. В них нельзя укрываться от непогоды, высиживать яйца и растить птенцов. Они нужны только для того, чтобы произвести впечатление на самку, потрясти ее настолько, чтобы она подарила ухажеру свою благосклонность. Самки крайне придирчивы, и возбудить их может только что-то по-настоящему прекрасное. Спаривание происходит в главной галерее разукрашенной беседки: ни в каком другом месте добиться любви самки шалашника невозможно.

Самцу приходится немало потрудиться, чтобы обворожить самку, но его участие в продолжении рода на этом и заканчивается. Все прочие хлопоты - постройка гнезда, высиживание яиц и забота о птенцах - достаются самке, в то время как самец продолжает самозабвенно украшать свое творение и ждать других поклонниц. Иногда самцы шалашников даже раскрашивают свои шалаши соком из раздавленных ягод, пользуясь при этом листьями или кусочком коры как кисточкой. Что называть искусством, если не это?

Неудивительно, что многие эксперты видят в поведении шалашников ключ к разгадке тайны художественного творчества. «Если бы мы сумели взять у самца атласного шалашника интервью для журнала “Артфорум”, - пишет Миллер (Miller 2000: 269-270), - он мог бы сказать примерно следующее: “Я нахожу совершенно необъяснимым это непреодолимое влечение к самовыражению, к игре с цветом и формой только ради них самих. Я не помню, когда впервые ощутил в себе неудержимое желание создавать насыщенные цветовые поля в рамках монументального, но при этом минималистского антуража, но когда я отдаюсь этой страсти, я ясно ощущаю свою связь с чем-то, находящимся вне меня. Когда я вижу красивую орхидею высоко на дереве, я чувствую, что просто обязан ее заполучить. Когда я вижу, что какая-нибудь ракушка в моем творении сдвинута с места, я должен положить ее обратно. Райские птицы могут отращивать красивые перья, но для этого не нужно обладать эстетическим чувством - только грубым инстинктом тела. То, что самки иногда приближаются к входу в мою галерею и восхищаются моей работой, - лишь счастливая случайность, и было бы оскорбительно думать, что я творю, чтобы размножаться. Мы живем в постфрейдистскую, постмодернистскую эру, когда грубые сексуальные метанарративы уже неуместны для объяснения наших творческих импульсов”.

К счастью, шалашники не умеют говорить, и поэтому мы вправе объяснять их искусство половым отбором, не считаясь ни с какими возражениями с их стороны. С человеческими художниками все несколько сложнее».

Самец шалашника может владеть одной и той же беседкой, постоянно заботясь о ее убранстве, долгие годы (до 20 лет), а после смерти владельца его беседка может перейти в собственность другого самца. Между самцами существует острая конкуренция, выражающаяся в том, что они то и дело воруют друг у друга особо ценные сокровища и пытаются разрушить шалаши соперников. Защита своего творения от вражеских покушений не менее важна для самцов, чем само творчество. Поэтому красота беседки может одновременно служить индикатором художественного вкуса (который, в свою очередь, свидетельствует о полноценно развитом мозге) и демонстрировать силу и хорошее здоровье самца. То и другое в общем случае говорит о «хороших генах», в которых, собственно, и заинтересована самка.

Впрочем, художественные эксперименты животных, напоминающие человеческое искусство, не всегда являются порождением полового отбора, и не всегда их главной целью является привлечение брачных партнеров. Не менее важной функцией подобного творчества может быть информирование соперников о своей силе и статусе, что помогает структурировать взаимоотношения между особями. Это также подтверждено сериями специальных наблюдений и экспериментов…

Красота, симметрия и сверхстимулы

Почему одни вещи кажутся нам красивыми (при взгляде на них нейроны мозга выделяют эндорфины и мы испытываем удовольствие), а другие - нет?

Свойственное людям «чувство прекрасного» - сложное явление, складывающееся из нескольких разнородных элементов. С красотой человеческого тела все более или менее понятно: как правило, мы считаем красивыми в людях такие внешние признаки, которые свидетельствуют о высоком «качестве генов» и позволяют предположить, что у этого человека будет здоровое, крепкое потомство.

Нет ничего удивительного в том, что нам может нравиться отдельный признак в отрыве от целого. Наш мозг не сразу собирает целостный образ из сигналов, поступающих от глаз в затылочные доли мозга. Сначала он выделяет в этих сигналах именно отдельные признаки, например вертикальные и горизонтальные контуры. Лишь потом из элементов собирается цельная картинка - модель реальности, которая опять-таки может анализироваться и оцениваться по частям (Фрит 2010)…

Тяга к симметрии проявляется уже в форме ашельских рубил - бифасов. Зачем наши предки тратили столько лишних усилий, придавая своим каменным ножам правильные, симметричные очертания? Это трудно объяснить функциональностью. Ножу не обязательно быть симметричным, чтобы успешно справляться со своими функциями. Нож - он и есть нож, был бы острый кончик да режущий край. Бифасы по своей форме немного напоминают клыки хищников: не они ли и послужили прообразом? Но клыки обычно изогнуты, а бифасы прямые; по-видимому, мастера пытались придать им правильную двустороннюю симметрию. Не исключено, что совершенство формы рубила могло служить чем-то вроде «индикатора приспособленности» для эректусов и гейдельбергских людей и даже поддерживаться половым отбором.

Еще одна эволюционная концепция, помогающая понять природу чувства прекрасного, - идея «сенсорного смещения», или «сенсорного драйва». В ходе эволюции отбор подстраивает сенсорное восприятие животных под нужды выживания. Органы чувств и отделы мозга, занятые анализом поступающих от этих органов сигналов, настраиваются так, чтобы быстрее выделять информацию, значимую для выживания и размножения. Сенсорное восприятие не может быть абсолютно неизбирательным: это было бы крайне неэффективно и расточительно.

Любое животное реагирует на одни стимулы острее, чем на другие. «Энергичность реакции» основана на мотивации, а мотивация у животных неотделима от эмоций. Если мы хотим манипулировать эмоциями какого-нибудь животного (или человека), следует предъявлять ему такие стимулы, на которые его мозг в ходе эволюции приспособился реагировать наиболее бурно. Этим «пользуются», например, некоторые рыбы цихлиды африканских озер: самцы этих видов в ходе эволюции окрашиваются в такие цвета, которые лучше всего воспринимаются фоторецепторами (светочувствительными клетками сетчатки) данного вида рыб, а цветовое восприятие подстраивается к глубине обитания, прозрачности воды и диете. Другой пример: возможно, крылья дневных бабочек окрашены столь ярко, потому что глаза их потенциальных брачных партнеров миллионы лет приспосабливались высматривать яркие цветы - источники нектара (Марков 2010а).

Часто максимального эффекта удается достичь, предъявив стимул, преувеличенный по сравнению с реальностью, - так называемый «сверхстимул». Вы легко поймете, что такое «сенсорное смещение» и «сверхстимул», если иногда собираете ягоды в лесу. Попробуйте после целого дня, проведенного за сбором брусники, закрыть глаза - какой образ тотчас предстанет перед вашим мысленным взором? Не знаю, как вы, а я в такой ситуации всегда вижу самый обсыпной, самый великолепный куст с такими крупными и яркими ягодами, каких и в природе-то не бывает. Это идеальный образ моей цели - того, что напряженно выискивали мои глаза целый день. С этим образом мой мозг сравнивал реальные кусты, оценивая степень их соответствия образу, чтобы решить, стоит ли нагибаться. И он кажется таким реальным, таким настоящим, что психологические корни идеализма перестают выглядеть такими уж непонятными. Следующий вопрос: если бы вы хотели произвести на меня в этот момент самое сильное впечатление, какой стимул следовало бы мне предъявить? Я думаю, что «сверхкуст со сверхягодами», настоящий или нарисованный, подошел бы в самый раз.

Преувеличенные черты женственности у палеолитических венер - это, конечно, сверхстимулы. При взгляде на них у палеолитических мужчин выделялись эндорфины, окситоцин и другие гормоны. Мужчинам было приятно, и социальный статус художника рос как на дрожжах. Эти черты могли играть и какую-то другую роль - символизировать плодородие, например, - но быть сверхстимулами они от этого не переставали.

К числу значимых могут относиться самые разные сигналы, в том числе несущие информацию о чем-то новом, необычном. Что ж, и это проявляется в нашем искусстве. Художники из кожи вон лезут, стараясь удивить зрителей, преподнести им что-то неожиданное. Это приводит к выделению эндорфинов в мозге зрителей и к повышению репутации и социального статуса творца.

Эндорфины выделяются и при стрессе, и при легком испуге. Может быть, поэтому палеолитическим художникам казались прекрасными (да и нам кажутся) не только крупные травоядные животные - потенциальная добыча, напоминание о волнительных сценах охоты, - но и силуэты опасных хищников.

Чувство прекрасного: опасная иллюзия или нить ариадны?

Верно говорят (вслед за С. Я. Надсоном и Ф. Г. Раневской), что красота - это страшная сила. Ведь она воздействует на эмоции, а значит, может непосредственно влиять на мотивацию поведения, формировать потребности. Произведения искусства, любые «эстетически нагруженные» объекты или идеалы могут управлять нашим мышлением, влиять на решения, манипулировать поступками. Может быть, именно поэтому мы часто пытаемся усмотреть строгий порядок, закономерность, симметрию, гармонию, красоту даже там, где их наверняка нет.

Недостаточно утонченное и прямолинейное «чувство прекрасного» в сочетании с общим невежеством и гипертрофированным чувством собственной важности непременно заводит мыслителя в тупик. Хрестоматийный пример - неприятие идеи о том, что планеты движутся по эллиптическим орбитам, на том основании, что «круг совершеннее эллипса». В наличие спутников у Юпитера кое-кто тоже долго не хотел верить: считалось, что планет (т. е. небесных тел, движущихся на фоне неподвижных звезд), должно быть ровно семь, ибо семерка - самое «гармоничное» число.

Впрочем, далеко не всегда этот путь ведет к заблуждениям. Существует очень продуктивное, на мой взгляд, направление философской мысли, которое называется эволюционная эпистемология . Суть его в следующем. Животные, одолеваемые нелепыми иллюзиями, при прочих равных должны проигрывать в конкуренции животным, строящим более адекватные модели реальности. Поэтому если в нас сидит что-то настолько сильное и глубокое, как «чувство прекрасного», то оно, скорее всего, не является полным вздором. В принципе, конечно, оно может быть побочным продуктом (не обязательно полезным) каких-то иных, более важных психологических адаптаций (например, связанных с выбором брачного партнера). Но есть и серьезные основания надеяться, что в поисках адекватного миропонимания оно чаще помогает нам, чем мешает. Например, многие математики и физики считают, что симметрия, красота, гармония - неплохие «критерии истины», и совсем не так уж глупо использовать их в качестве ориентиров при решении самых сложных физических и математических проблем (Стюарт 2010).

В такой Вселенной, как наша, где возможно формирование (самоорганизация, самосборка) сложных упорядоченных структур, постоянно происходит отбор на устойчивость. Он затрагивает не только материальные объекты, но и законы их развития и поведения. Неустойчивые структуры разрушаются, устойчивые - сохраняются и накапливаются. Если какая-то из этих структур приобретает вдобавок еще и способность к самокопированию (репликации), то при соблюдении нескольких дополнительных условий возникает жизнь и начинается дарвиновская эволюция. Похоже на то, что симметричные, гармоничные, т. е. эстетически привлекательные с нашей точки зрения, структуры в среднем (при прочих равных) оказываются более устойчивыми по сравнению с объектами некрасивыми, лишенными симметрии. Если так, то Вселенная действительно должна быть наполнена сложной, утонченной и во многом еще не познанной красотой...

Литература

Бутовская, М. Л. 2004. Тайны пола. Мужчина и женщина в зеркале эволюции. Фрязино: Век 2.

Марков, А. В.

2010а. Рождение сложности. Эволюционная биология сегодня: неожиданные открытия и новые вопросы. М.: Астрель; CORPUS.

2010б. Эволюционные корни этики: от бактерий до человека. Историческая психология и социология истории 3(2): 152-184.

Стюарт, И. 2010. Истина и красота. Всемирная история симметрии. М.: CORPUS.

Фрит, К. 2010. Мозг и душа. М.: Corpus.

Darwin , Ch. 1871. The Descent of Man, and Selection in Relation to Sex. London: John Murray.

Fisher, R. 1930. The Genetical Theory of Natural Selection. Oxford: Clarendon Press.

Howrigan, D. P., MacDonald, K. B. 2008. Humor as a Mental Fitness Indicator. Evolutionary Psychology 6: 652-666.

Kruger, D. J. 2008. Male Financial Consumption is Associated with Higher Mating Intentions and Mating Success. Evolutionary Psychology 6: 603-612.

Lovejoy, C. O . 2009. Reexamining Human Origins in Light of Ardipithecus ramidus. Science 326: 74.

Miller, G . 2000. The Mating Mind: How Sexual Choice Shaped the Evolution of Human Nature. N. Y.: Doubleday Books.

Nation, I. S. P. 2006. How large a vocabulary is needed for reading and listening. Canadian Modern Language Review 63: 59-82.

Rosenberg, J., Tunney, R. J. 2008. Human vocabulary use as display. Evolutionary Psychology 6: 538-549.

Schlupp, I., Riesch, R., Tobler, M., Plath, M., Parzefall, J., Schartl, M. 2010. A novel, sexually selected trait in poeciliid fishes: female preference for mustache-like, rostral filaments in male Poecilia sphenops. Behavioral Ecology and Sociobiology 64(11): 1849-1855.

Townsend, S. W., Deschner, T., Zuberbühler, K. 2008. Female Chimpanzees Use Copulation Calls Flexibly to Prevent Social Competition. PLoS ONE 3: e2431.

Эта идея на самом деле не так уж плоха. Только сегодня вместо «исконного чувства прекрасного» пользуются термином «сенсорный драйв».

Серия постепенно усложняющихся заданий, в которых нужно определить недостающий элемент в последовательности рисунков.

Сейчас такая стратегия работает плохо: женщина может подумать про ухажера, что он будет транжирить семейные деньги. В палеолите, когда собственности почти не было и никто ничего не копил, ситуация могла быть иной.

Как уже указывалось ранее, в «Происхождении видов», который Дарвин считал главным трудом своей жизни, о человеке практически ничего не было сказано. И вот через двенадцать лет после этой работы, в 1871 году, Дарвин выпускает весьма объемный труд под названием «Происхождение человека и половой отбор», содержащий двадцать одну главу.

«Во Введении Дарвин пояснил свой замысел: поскольку идея естественного происхождения видов (но не естественного отбора) уже победила идею независимых творений, однако еще ни разу всерьез не рассмотрена для какого-либо вида, то настало время приложить эту идею к конкретному виду, в качестве которого автор избрал человека.

Это была правда, но не вся правда и даже не главная ее часть. Главная же правда, по-моему, состояла в том, что общество ждало от Дарвина именно теории происхождения человека, а ее, даже при самом либеральном отношении к логике, из идеи естественного отбора вывести не удавалось» (Ю.Чайковский, «Эволюция»).

Общество наконец-то дождалось – Дарвин решился прямо высказаться относительно «обезьяньей родословной» человека. Эволюция как таковая и как всеобщий процесс сразу отошла на второй план – по крайней мере для простого читателя.

Что же этому простому читателю предложил Дарвин?..

Рис. 34. Сходство строения скелета человека и человекообразных обезьян (по Гексли)

В первой главе своего труда Дарвин приводит три группы фактов, которые он считал доказательством происхождения человека из некоей низшей формы. Оговоримся сразу – факты эти были выявлены другими исследователями, Дарвин лишь обобщает и анализирует их.

К первой группе относятся гомологичные (то есть сходные) образования у человека и низших животных и огромное число черт сходства между человеком и низшими животными. Это сходство распространяется не только на общий тип строения тела, но и на множество деталей анатомического, физиологического и биологического характера.

Другая группа фактов относится к зародышевому развитию. Дарвин указывает, что зародыш человека особенно сходен с зародышем обезьяны. Кроме того, он отмечает, что человеческий зародыш во многих отношениях сходен с формами некоторых взрослых животных.

Рис. 35. Сходство зародышей на ранних стадиях развития

Третья группа фактов касается рудиментарных органов. Ей Дарвин уделил гораздо больше внимания, чем первым двум группам вместе взятым. И это не случайно.

Дело в том, что и гомология органов, и сходство зародышевого развития использовались не только сторонниками, но и противниками эволюционного подхода. Противники использовали их в качестве неких «доказательств» единого разумного плана, который якобы был избран божественной волей при создании животных. Таковы были, например, идеи Луи Агассица, который считал проявлением этого разумного плана также и смену палеонтологических форм. Агассиц рассматривал иерархию ныне живущих существ, развитие и смену фаун в истории земли как некую «триаду», отражающую замысел Творца, который таким образом якобы осуществил идею совершенствования.

По мнению Дарвина, рудиментарные органы утратили свое основное значение именно в ходе эволюционного развития, оставшись у человека в качестве бесполезных «излишков». А соответственно, являлись и свидетельством эволюции. Хотя, на мой взгляд, при желании и их можно было бы интерпретировать в качестве «деталей единого плана».

Замечу здесь, что я лично придерживаюсь эволюционных взглядов и склонен рассматривать упомянутые три группы фактов в качестве свидетельств эволюционного процесса. Однако, вставая на позиции беспристрастного стороннего наблюдателя, не могу не признать, что это – лишь свидетельства, но ни в коем случае не доказательства эволюции (как это часто преподносится). Причем свидетельства, которые можно интерпретировать и в качестве проявлений того самого «разумного плана»…

Рис. 36. Рудиментарные органы у человека

Вторая глава посвящена изложению представлений Дарвина о том, каким образом осуществилось развитие человека из некоторой низшей формы.

Начинает он с приведения фактов, указывающих на то, что ныне живущий человек подвержен множеству изменений и что эта изменчивость, охватывающая все его органы, во многих случаях закрепляется наследственностью. В качестве причин изменчивости у человека Дарвин рассматривает прямое действие условий жизни, влияние усиленного упражнения или неупражнения органов и частей тела. При этом Дарвин приходит к выводу, что причины изменчивости одинаковы у человека и у животных, причем сходные признаки обнаруживают у них аналогичные изменения.

Затем, отдавая дань идеям Мальтуса, Дарвин приводит различные соображения о быстроте размножения у ныне живущего человека и у его «получеловеческих прародителей». Напомним, что заключение Мальтуса о некоей геометрической прогрессии в росте численности популяций, принятое Дарвиным в качестве одной из причин естественного отбора, не прошла проверку временем и эмпирическими данными.

Далее Дарвин рассматривает вопрос о роли естественного отбора в процессе происхождения человека. Значительная часть этого раздела представляет собой попытку опровержению взглядов Уоллеса, который считал невозможным объяснить с помощью теории естественного отбора возникновение и развитие важнейших физических и психических свойств и особенностей человека.

Уоллес полагал, что ни вертикальное положение тела, ни стопа опорного типа, ни большой и сложный по устройству головной мозг, ни органы речи, ни обнаженная от волос кожа не могли появиться в результате естественного отбора, поскольку либо не приносили никакой пользы первобытному человеку (как, например, большой мозг и органы речи) либо причиняли прямой вред (как утрата хватательной функции стопы и потеря волосяного покрова на теле). На основании этого Уоллес приходит к заключению, что развитием человека руководило некое высшее «разумное существо», которое направляло это развитие к специальной цели также, как человек руководит развитием животных и растительных форм в ходе искусственного отбора.

Рис. 37. Имеет ли преимущества ходьба на двух ногах?

Дарвин же придерживается позиции, что для нашего предка было выгодно перейти к ходьбе на двух ногах, освобождая при этом руки, поскольку соответствующие прямохождению особенности физического строения обеспечивали человеку возможность изготовления орудий, добывания огня, тренировки меткости бросания в цель копий и камней. Развитие размеров и способностей мозга и речи также давало людям определенные преимущества.

По мере того как прародители человека принимали все более и более вертикальное положение, постепенно изменялась форма не только его стопы, но и других частей его тела – расширялся таз, позвоночник приобретал характерные для человека изгибы, голова принимала другое положение (по сравнению с животными). Свободное употребление рук и способность использовать камни и дубину в битвах с врагами вели к уменьшению мощности челюстей и зубов, которые теперь служили главным образом для жевания. Уменьшение челюстей и зубов вело к ослаблению жевательных мышц, что в свою очередь вызывало уменьшение гребней на черепе. Увеличение мозга в свою очередь оказывало дополнительное влияние на форму черепа и придавало ей черты, характерные для человека. Физическая же слабость человека с избытком возмещалась его умственными способностями и общественными наклонностями. Все эти изменения, по мнению Дарвина, происходили в результате борьбы за существование и естественного отбора, причем естественному отбору способствовало усиленное упражнение различных частей тела.

Отметим, что споры об эволюционной выгоде – а следовательно и возможности появления в ходе эволюции – тех или иных упомянутых отличий человека от животных продолжаются до сих пор. Так, скажем, переход к прямохождению, по всей логике естественного отбора, из-за соответствующего изменения положения костей таза, приводящего к сужению родового прохода, должен был привести не к увеличению размеров черепа (с головного мозга), а к их уменьшению. Реально же наблюдаемое увеличение головного мозга у предков человека обеспечивалось за счет дополнительных изменений – подвижности тазовых костей при родах и рождение ребенка с несформированным черепом. Причем эти дополнительные изменения должны были включиться не по одиночке в результате случайных вариаций, а одновременно и скоординировано с изменением положения тела. Каким образом включились эти дополнительные механизмы вместо прямого воздействия, приводящего к уменьшению размеров головного мозга, из теории естественного отбора совершенно не ясно. Аргументы Дарвина тут бессильны…

Любопытна своеобразная позиция Дарвина по вопросу исчезновения у человека волосяного покрова. Он отвергает предположение, что человек стал нагим вследствие воздействия солнца или благодаря тому, что отсутствие волос избавляло его от насекомых. Причину исчезновения волос на теле у человека Дарвин видел в действии полового отбора, считая что мужчины и женщины постепенно лишались волос вследствие предпочтения, которое оказывалось менее волосатым индивидам представителями другого пола.

Данные соображения Дарвина фактически не получили развития и ныне мало известны широкой публике. Спору нет – ныне предпочтение в обществе действительно отдается людям, не имеющим густой растительности на теле (хотя вкусы у всех разные), и женщины тратят немало усилий для поддержания абсолютной гладкости кожи на ногах. Но предположение, что данное предпочтение имеет историю длительностью в сотни тысяч, а то и миллионы лет (как того требует современный взгляд на происхождение человека), мягко говоря, очень сомнительно. Слабость же аргументов Дарвина подчеркивается, скажем, тем фактом, что как раз в интимной зоне у человека при достижении половозрелого возраста появляются волосы – и порой весьма густые…

Рис. 38. Гладкие ноги – мечта не только женщин

Третья глава книги «Происхождение человека и половой отбор» посвящена сопоставлению умственных способностей человека и животных. Основная идея Дарвина, представленная в этой главе, состоит в том, что никакого основного, глубокого, качественного различия относительно умственных способностей между человеком и высшими млекопитающими не существует. Дарвин стремится доказать, что у высших млекопитающих можно видеть проявление в зачаточной форме всех чувствований человека, любопытства, подражательности, внимания, памяти, воображения и даже таких способностей, по которым человека обычно противопоставляют животным – разума, способности к употреблению орудий и их усовершенствованию, речи, чувства красоты и тому подобного.

Современные исследования подтверждают эти выводы Дарвина, а способности, выявляемые у некоторых высших животных, порой просто поражают наше воображение. Так, скажем, при изучении жизни стада шимпанзе у них была обнаружена способность к даже такой деятельности, которую у людей мы назвали бы политикой. При этом обезьяны не только демонстрировали «политическое» поведение в текущей сиюминутной ситуации, но и могли действовать так, чтобы добиться роста своего влияния на сородичей в отдаленном будущем!..

Значительное место в третьей главе занимает вопрос о происхождении речи. Дарвин приходит к выводу о происхождении членораздельной речи из подражания и видоизменения различных естественных звуков, голосов других животных, а также и собственных инстинктивных криков человека. Отличие в этом отношении человека от животных, по Дарвину, состоит только в том, что человек обладает бесконечно большей способностью ассоциировать в своем уме самые разнообразные звуки и представления. Этим он обязан, конечно, высокому развитию своих умственных способностей.

Рис. 39. В стаде шимпанзе есть своя иерархия

Четвертая глава посвящена общественным наклонностям человека и его нравственным чувствам. Главный вывод Дарвина заключается в том, что первое основание нравственного склада человека – в его общественных инстинктах. Огромное влияние этих общественных инстинктов у человека, их способность победить чувство голода или самосохранения объясняются тем, что общественные инстинкты гораздо более постоянны, чем все другие и, кроме того, поощряются обществом.

И как показали более поздние исследования, зачатки нравственного поведения закладываются в животном мире еще задолго до появления человека.

«В многочисленных сообществах животных действуют законы, которые мы с полным правом можем назвать зачатками нравственности: в стаде животные, как правило не причиняют друг другу вреда, наоборот, часто помогают собратьям – вместе защищаются, вместе добывают пищу, в их группах царит строгий порядок, сложная иерархия. Следовательно, основные нравственные законы инстинктивны! Никого не удивляет присущий каждому животному инстинкт индивидуального самосохранения, никого не удивляет и инстинкт продолжения рода – всем понятно, что они изначально присущи всему живому. Но инстинктивную нравственность – стремление не причинять друг другу вреда, следует назвать инстинктом коллективного самосохранения – без такого инстинкта стадные животные просто погибли бы. Можно предположить, что инстинкт коллективного самосохранения, запрещающий убивать сородичей, заставляющий подражать старшим, человек унаследовал в полной мере от своих животных предков» (М.Чулаки, «Вечное беспокойство духа»).

Рис. 40. Слонам тоже не чужды нравственные чувства

В пятой главе Дарвин анализирует вопрос о том, каким образом происходило развитие умственных и нравственных способностей в первобытные времена и у цивилизованных народов. По его мнению, эти способности имели исключительно высокое значение для первобытного человека и его обезьяноподобных прародителей, и вследствие этого Дарвин считал необходимым допустить, что они совершенствовались и развивались под влиянием естественного отбора.

Дарвин выдвинул предположение, что люди приобретают привычку помогать ближним прежде всего из себялюбивых побуждений, рассчитывая получить помощь в свою очередь, а привычка делать добро в течение нескольких поколений могла стать наследственной, равно как и порожденное этой привычкой чувство симпатии. Еще более сильным побуждением к развитию нравственности, по мнению Дарвина, было одобрение или порицание со стороны себе подобных. Но и этот общественный инстинкт был приобретен путем естественного отбора. Наконец, если нравственное чувство на высоком уровне его развития давало очень малые преимущества его обладателю по сравнению с другими членами коллектива, то, как утверждает Дарвин, весь коллектив в целом приобретал огромные преимущества перед другими коллективами вследствие того, что он обладал большим числом нравственных людей в своей среде.

Однако в той части, которая посвящена влиянию естественного отбора на цивилизованные народы, Дарвин сам вынужден был заявить, что теория естественного отбора бессильна объяснить, например, явления подъема и упадка культуры.

Рис. 41. Взлет и падение культуры естественный отбор не объясняет

Глава шестая посвящена как раз тому, что так долго ждала широкая публика от Дарвина, – вопросу о родословной человека, а также о месте и времени его происхождения.

Согласно Дарвину, с генеалогической точки зрения человек составляет лишь особое семейство, а может быть даже только подсемейство. На основании большого числа сходных черт строения у человека и антропоморфных обезьян он приходит к выводу, что «нашим прародителем был какой-нибудь древний член человекообразной подгруппы». При этом Дарвин делает очень важное предостережение, указывая, что не следует предполагать, что древний родоначальник всего обезьяньего рода, не исключая и человека, был тождествен или даже только близко сходен с какой-либо из существующих ныне обезьян.

Дарвин не считает возможным точно определить тот период, когда от родословного древа приматов отделилась человеческая ветвь. Он предполагает, что это отделение могло произойти в эоцене, который начался 56 миллионов лет назад, а закончился примерно за 34 миллиона лет до настоящего времени.

Что касается места происхождения человека, то Дарвин прежде всего исключает оба американских континента, Австралию и океанические острова, и ограничивает прародину человека Старым Светом. При этом он выделяет Африку, как область, где, по всей вероятности, обитали предки гориллы и шимпанзе.

«…а так как эти два вида – самые близкие родичи человека, то предположение, что наши древние родоначальники жили на африканском, а не на другом каком-либо материке, становится еще более вероятным» (Ч.Дарвин, «Происхождение человека и половой отбор»).

Таким образом, современные исследования самого разного профиля, утверждающие происхождение человека именно на африканском континенте, восходят в этом к предположению Дарвина, который, правда, вынужден был сделать оговорку, что находка человекообразной обезьяны (дриопитека) в миоценовых слоях Европы не позволяет считать вопрос об африканской прародине человека окончательно решенным.

В пользу же африканской версии Дарвин приводит предположение, что утрата волосяного покрова совершалась в жарком климате. О жарком климате прародины человека свидетельствует, по его мнению, и то, что наш предок питался прежде всего растительными плодами (если основываться на аналогии с человекообразными обезьянами).

Заметим попутно, что аргументы, приводимые Дарвиным в подкрепление версии африканской прародины, весьма и весьма слабоваты…

Восстанавливая низшие ступени в генеалогии человека, Дарвин намечает следующий нисходящий ряд наших предков – низшие узконосые обезьяны, лемуровые, древние предки живородящих млекопитающих, древние сумчатые, древние однопроходные, земноводные, рыбы, подобные чешуйчатнику, существа, сходные с ланцетником, морские животные, сходные с личинками живущих ныне асцидий.

Главу Дарвин заканчивает опытом восстановления облика и строения нашего предка на основании материалов по рудиментарным органам.

Рис. 42. Дриопитек (реконструкция)

В седьмой главе Дарвин рассматривает ряд вопросов, относящихся к человеческим расам. Подробно взвесив многочисленные факты и соображения, которые можно привести в пользу признания человеческих рас за отдельные виды, Дарвин разбирает затем аргументы в пользу противоположной точки зрения. В конечном итоге он приходит к заключению, что «...маловажно решение вопроса, следует ли смотреть на так называемые человеческие расы как на расы, виды или подвиды, хотя последнее название кажется более верным». То, на чем настаивает Дарвин, – это происхождение всех человеческих рас от предков, принадлежавших к одному виду, то есть от одного общего корня. В этом единстве происхождения человеческих рас Дарвина убеждает огромное сходство между различными расами.

Рассматривая вопрос о причинах возникновения рас, Дарвин приходит к выводу, что наиболее характерные особенности рас человека нельзя объяснить прямым влиянием различных условий жизни. Некоторую, хотя и незначительную роль в процессе расообразования Дарвин готов уделить уменьшенному или усиленному упражнению органов, а также соотносительной изменчивости. Что касается естественного отбора, то Дарвин не считает возможным придавать ему в этом случае большое значение, так как «ни одно из внешних различий между человеческими расами не приносит им прямой или особой пользы». Об отсутствии приспособительного, полезного значения расовых признаков свидетельствует, по его мнению, их большая изменчивость.

Признавая невозможность объяснения происхождения разных рас естественным отбором, Дарвин возводит на роль главного движущего фактора в этом процессе половой отбор. Хотя при этом он вынужден был сделать оговорку, что не считает это положение строго доказанным и что не все различия между расами можно объяснить с помощью этого принципа.

Справедливости ради отметим, что современная наука недалеко ушла от Дарвина – происхождение рас не объяснено до сих пор. Пока никому так и не удается построить хоть сколь-нибудь внятную теорию, что в частности тормозится и негативным отношением в современном обществе вообще к постановке вопроса об отличиях рас друг от друга…

Рис. 43. Происхождение рас человека – нерешенный вопрос

Для обоснования возведения принципа полового отбора в статус главной движущей силы процесса формирования человека Дарвин приводит обширный фактический материал, почерпнутый им из зоологии. Рассмотрение этого вопроса и анализ вторичных половых признаков в низших классах животного мира, затем у насекомых, рыб, у земноводных, пресмыкающихся, млекопитающих, включая обезьян, занимает у Дарвина львиную долю всей его книги – с восьмой по восемнадцатую главу включительно. Только в девятнадцатой главе Дарвин снова возвращается к человеку и подвергает подробному разбору в этой и двадцатой главах вторичные половые признаки человека и процесс их образования.

Глава двадцать первая представляет собой общий обзор и заключение всей книги.

Таково вкратце содержание труда «Происхождение человека и половой отбор», который считается в дарвинизме основополагающей работой по данному вопросу…

Глава VII

O ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ РАСАХ

Природа и значение видовых признаков. - Применение к человеческим расам. - Доводы за и против признания так называемых человеческих рас за отдельные виды. - Подвиды. - Моногенисты. полигенисты. - Конвергенция признаков. - Многочисленные черты сходства по телесным и умственным признакам между самыми отдаленными человеческими расами. - Состояние человека при его первом появлении на земле. - Каждая раса не произошла от одной пары. - Вымирание рас. - Образование рас. - Результаты скрещивания. - Слабое влияние прямого действия условий жизни. - Слабость или полное отсутствие влияния естественного отбора. - Половой отбор.

Я не намерен входить здесь в описание различных так называемые человеческих рас, а хочу только разобрать, какое значение имеют различия между ними с точки зрения классификации и как они произошли. При решении вопроса, следует ли признавать две или более родственные формы за виды или разновидности, естествоиспытатели руководятся на практике следующими соображениями: именно, как велика сумма различий между ними; касаются ли эти различия немногих или многочисленных особенностей строения; имеют ли они физиологическое значение и, наконец (что всего важнее), постоянны ли они, Постоянство признаков - вот что по преимуществу отыскивается и ценится естествоиспытателями. Если можно доказать или сделать вероятным, что рассматриваемые формы оставались отличными друг от друга в течение долгого времени, то получается очень важный аргумент для признания этих форм за отдельные виды. Даже легкая степень бесплодия между двумя формами при их первом скрещивании или между их потомками считается обыкновенно решающим признаком их видового различия. А их постоянство при отсутствии смешения в пределах одного ареала считается обыкновенно достаточным доказательством или известной степени взаимного бесплодия, или - у животных - некоторого взаимного отвращения к половому сближению.

Независимо от смешения вследствие скрещивания, полное отсутствие в хорошо изученной области разновидностей, соединяющих между собой какие-либо две близкородственные формы, представляет, может быть, наиболее важное из всех доказательств их видового различия. И это соображение несколько иного характера, чем простое постоянство признаков, потому что две формы могут быть крайне изменчивы и несмотря на это не образовать переходных разновидностей. Географическое распространение принимается также в расчет иногда бессознательно, иногда намеренно. Таким образом, формы, живущие в двух весьма отдаленных областях, где большинство остальных обитателей представляют видовые различия, считаются обыкновенно также особыми видами. Но на самом деле этот способ нисколько не помогает отличать географические расы от так называемых хороших или настоящих видов.

Попробуем теперь приложить эти общепринятые принципы к человеческим расам, рассматривая человека с той же точки зрения, как естествоиспытатель стал бы рассматривать всякое другое животное. Что касается величины различий между расами, то мы должны положить на весы тонкую способность анализа, приобретенную нами вследствие долгой привычки наблюдать над собой. В Индии, как замечает Элфинстон *, новоприезжий европеец хотя и не может с самого начала отличать разнородных туземных рас, но быстро начинает находить их весьма несходными между собой, тогда как индусы не могут сначала заметить ни малейшей разницы между несколькими европейскими расами.

* Еlрhinstоne , History of India, 1841, т. I, стр. 323. Священник Рипа делает совершенно то же замечание относительно китайцев.

Даже самые несходные из человеческих рас более похожи друг на друга по внешнему виду, чем можно было ожидать на первый взгляд; так, некоторые негритянские племена составляют исключение, в то время как другие племена, как мне пишет д-р Ролфс и как я видел сам, имеют черты кавказских племен. Хорошей иллюстрацией этого сходства могут служить французские фотографии в антропологической коллекции парижского музея, снятые с представителей различных рас; большинство их, как замечали многие лица, которым я показывал эту коллекцию, могло бы быть принято за европейцев. Тем не менее, эти люди в живом виде показались бы, без всякого сомнения, весьма отличными от нас, из чего ясно следует, что мы при наших суждениях руководимся в значительной степени цветом кожи и волос и незначительными различиями в чертах и выражении лица.

Нет, однако, ни малейшего сомнения, что различные расы при внимательном сравнении и измерении весьма отличаются одна от другой, например, по строению волос, относительным пропорциям всех частей тела *, емкости легких, форме и емкости черепа и даже по извилинам мозга **. Но было бы бесконечной работой перечислять многочисленные подробности этих различий. Расы отличаются, кроме того, по телосложению, способности к акклиматизации и наклонности к различным болезням. Их духовная сторона представляет тоже много различий, главным образом, как кажется, в эмоциональном отношении, но также и по умственным способностям. Каждый, кто имел случай для сравнения, был, вероятно, поряжен контрастом между молчаливыми и даже угрюмыми туземцами Южной Америки и добродушными, разговорчивыми неграми. Почти такая же противоположность существует между малайцами и папуасами ***, которые живут в одинаковых внешних условиях и отделены друг от друга только узкой полосой моря.

* Большое число измерений белых, черных и индусов помещено в В.A. Gоuld, Investigations in the Military and Anthropolog. Statistics of American Soldiers, 1869, стр. 298-358. О емкости легких стр. 471. См. также многочисленные и ценные таблицы д-ра Вейсбаха по наблюдениям д-ров Шерцера и Шварца в “Reise der Novara, Anthrop. Theil”, 1867 .

** См., например, описание мозга бушменки: Marshall, “Phil. Transact.”, 1864, стр. 519.

*** Wallace, The Malay Archipelago, т. II, 1869, стр. 178.

Мы разберем сначала доводы, которые могут быть приведены в пользу признания человеческих рас за отдельные виды, и затем - доводы против такого признания. Если бы естествоиспытателю, никогда не видавшему подобных существ, пришлось сравнивать между собой негра, готтентота, австралийца или монгола, он заметил бы сразу, что они отличаются друг от друга по множеству признаков, из которых одни имеют небольшое, а другие важное значение. При дальнейшем исследовании он нашел бы, что они приспособлены к жизни в совершенно различных климатах и отличаются несколько по телосложению и умственному складу. Если бы ему затем сказали, что сотни подобных экземпляров могут быть привезены из тех же стран, он объявил бы, без всякого сомнения, что они представляют такие же чистые виды, как многие другие, которым он привык давать особые видовые названия. Он нашел бы сильное подкрепление для своего заключения, узнав, что все эти формы удержали свои отличительные признаки в течение многих столетий и что негры, очевидно, тождественные с существующими неграми, жили, по крайней мере, 4000 лет тому назад *. Далее ему пришлось бы слышать от превосходного наблюдателя, д-ра Лунда **, что человеческие черепа, найденные в пещерах Бразилии вместе с остатками многих вымерших млекопитающих, принадлежали к тому самому типу, как и преобладающее теперь население американского материка .

* Относительно изображений в знаменитых египетских пещерах Абу-Симбеля г-н Пуше (Pouchet) говорит (“Plurality of the Human Races”, английский перевод, 1864, стр. 50), что он далеко не нашел сходства изображений с той дюжиной народов, которые некоторые авторы думают в них видеть. Даже некоторые из наиболее характерных рас не могут быть отождествлены с той уверенностью, которую следовало бы ожидать после того, что было писано об этом предмете. Так, м-ры Нотт и Глиддон (Nоtt a. Gliddоn , Types of Mankind, стр. 148) уверяют, что Рамзес II, или Великий, отличался изящными европейскими чертами лица, тогда как Нокс, строго верящий в видовые различия человеческих рас (Knox, Races of Man, 1850, стр. 201), говоря о молодом Мемноне (лице тожественном, как извещает меня м-р Бирч, с Рамзесом II), утверждает самым положительным образом, что он тождествен по типу с антверпенскими евреями. Далее, рассматривая в Британском музее с двумя компетентными судьями (лицами, служащими при музее) статую Амунофа III, мы согласились, что в чертах его сильно выражен тип негра, тогда как м-ры Нотт и Глиддон (там же, стр. 146, рис. 53) описывают его как гибрида, но без примеси негритянской крови.

** Упоминается у м-ров Нотта и Глиддона (“Types of Mankind”, 1854, стр. 439). Они приводят также убедительные доказательства, но, по мнению Фогта, предмет этот требует дальнейших исследований.

Наш естествоиспытатель обратился бы, может быть, затем к географическому распространению и, вероятно, заявил бы, что формы, отличающиеся не только по внешнему виду, но способные существовать в самых разнородных климатах, в самых жарких, сырых или сухих странах, равно как и в арктической области, должны быть отдельными видами. Он мог бы сослаться на тот факт, что ни один из видов группы, ближайшей к человеку, именно из четвероруких, не способен выдерживать низкой температуры и значительных перемен климата; что, далее, те виды, которые наиболее приближаются к человеку, никогда не доживали до зрелого возраста даже в умеренном климате Европы. На него произвел бы большое впечатление факт, замеченный впервые Агассицом *,что различные человеческие расы распределены на земле по тем же зоологическим провинциям, где обитают неоспоримо различные виды и роды млекопитающих.

* Agassiz, Diversity of Origin of the Human races в “Christian Examiner”, июль 1850.

Этот факт выражен всего резче на австралийской, монгольской и негритянской расах; менее ясно на готтентотах и снова очень ясно на папуасах и малайцах, которые разделены, как показал м-р Уоллес, почти той же границей, которая отделяет обширную малайскую и австралийскую зоологические провинции друг от друга. Коренные обитатели Америки рассеяны по всему материку; факт этот, повидимому, противоречит высказанному выше правилу, потому что большинство живых существ южной и северной половины весьма различны. Несмотря на это, немногие из живущих в настоящее время форм, например, опоссум, распространены от одного конца материка до другого, как были распространены некогда некоторые из исполинских Edentata. Эскимосы, подобно другим арктическим животным, населяют все полярные области. Нужно заметить, что степень отличий млекопитающих животных, населяющих различные зоологические провинции, не соответствует степени обособления этих провинций друг от друга; следовательно, едва ли можно принимать за уклонение от нормы, если негр отличается от других человеческих рас более, а американец гораздо менее, чем млекопитающие, живущие на тех же материках, от животных, населяющих другие провинции. Нужно заметить, что, судя по всему, человек не населял первоначально ни одного из океанических островов; в этом отношении он походит на прочих членов своего класса .

Наш воображаемый естествоиспытатель, достигнув этих пределов в своих исследованиях, будет далее стремиться узнать, были ли человеческие расы в какой бы то ни было степени бесплодны при скрещивании. Он может обратиться к сочинению * осторожного и мыслящего наблюдателя профессора Брока и найдет здесь факты, доказывающие, что некоторые расы были вполне плодовиты при скрещивании, тогда как другие оставались бесплодными.

* Broca, On the phenomena of hybridity in the Genus Homo, английский перевод, 1864.

Так, указывалось, что туземные женщины Австралии и Тасмании редко рождают детей от европейцев; впрочем, теперь оказывается, что этому последнему факту нельзя придавать почти никакого значения. Помеси убиваются обыкновенно чистокровными туземцами: в недавнее время был напечатан отчет об одиннадцати молодых людях смешанной крови, убитых и сожженных и одно время; их останки были найдены полицией *.

* См. интересное письмо Т.A. Murray, “Anthropolog. Review”, апрель 1868, стр. LIII. В этом письме опровергается наблюдение графа Стрежелецкого, что австралийские женщины, имевшие детей от белого мужчины, остаются потом бесплодными с мужчинами собственной расы. Катрфаж также собрал (Quatrefagеs , “Revue des Cours Scientifiques”, март 1869, стр. 239) много фактов в пользу того, что австралийцы и европейцы не остаются бесплодными при скрещивании.

Уверяли также, что от браков между мулатами родится мало детей; однако д-р Бэчмэн из Чарлстоуна * положительно уверяет, что он знал семейства мулатов, которые вступали между собой в браки в продолжение многих поколений и, средним числом, оказывались так же плодовиты, как и чисто белые или негритянские семьи. Исследования, предпринятые сэром Ч. Ляйеллем по этому вопросу, привели его, как он сообщает мне, к тем же заключениям **. В Соединенных Штатах перепись за 1854 г. заключала, по д-ру Бэчмэну, 405751 мулатов; это число, если принять во внимание все обстоятельства, кажется небольшим, но оно объясняется до известной степени ненормальным и униженным положением этой группы и развратностью их женщин. Известная доля поглощения мулатов неграми должна постоянно увеличиваться, и это ведет к кажущемуся уменьшению числа первых. О меньшей долговечности мулатов говорится в сочинении, заслуживающем полного доверия ***, как об общеизвестном факте, и это обстоятельство, хотя н отличающееся от их уменьшенной плодовитости, быть может служит доказательством видового различия исходных рас.

* Васhman, An Examination of Prof. Agassiz"s Sketch of the Nat. Provinces of the Animal World, Чарльстоун, 1855,стр. 44.

** Д-р Ролфс пишет мне, что, по его мнению, смешанные расы Большой Сахары произошли от арабов, берберов и негров - племен, отличающихся большой плодовитостью. С другой стороны, м-р Уинвуд Рид извещает меня, что негры Золотого Берега, хотя и чувствуют почтение к белым людям и к мулатам, придерживаются, однако, мнения, что браки между мулатами не должны совершаться, потому что дети, происшедшие от подобного брака, бывают хилы и немногочисленны.
Мнение его, по замечанию д-ра Рида, достойно внимания, потому что белые посещали Золотой Берег и жили здесь уже в течение четырехсот лет, следовательно туземцы имели достаточно времени убедиться в факте путем опыта.

*** В.A. GоuId, Military and Anthropological Statistics of American Soldiers, 1869, стр. 319.

Несомненно, что как животные, так и растительные гибриды, происшедшие от очень отдаленных видов, подвержены преждевременной смерти, но родители мулатов не могут быть отнесены к категории столь разнородных видов. Обыкновенный мул, столь известный по своей долговечности и силе и тем не менее бесплодный, служит примером того, что у гибридов нет обязательной связи между уменьшенной плодовитостью и долговечностью. Можно было бы привести еще другие аналогичные примеры. Если бы даже было доказано впоследствии, что все человеческие расы вполне плодовиты при смешении, то те лица, которые, на основании каких-либо других соображений, склонны были признавать в них отдельные виды, могут справедливо возразить, что плодовитость и бесплодие не представляют надежных критериев видового различия. Мы знаем, что эти свойства легко подвергаются влиянию измененных условий жизни или скрещиваний в тесных пределах и что они управляются крайне сложными законами, как, например, законом неравной плодовитости при взаимных скрещиваниях между двумя видами. Формы, которые должны быть признаны за несомненные виды, образуют постепенный ряд, начинающийся с таких, которые остаются совершенно бесплодными при скрещивании, и кончающийся почти или вполне плодовитыми. Степень бесплодия не совпадает строго со степенью различия между родителями по внешнему строению или образу жизни. Человека можно во многих отношениях сравнить с животными, находящимися с давнего времени в одомашненном состоянии: большое число фактов может быть приведено в пользу теории Палласа *, что одомашнивание стремится уничтожить бесплодие, представляющее столь общий результат при скрещивании видов в естественном состоянии. На основании всех этих различных соображений можно сказать с уверенностью, что если бы полная плодовитость скрещенных человеческих рас и была доказана, это не могло бы, безусловно, помешать нам отнести их к отдельным видам.

* “The Variation of Animals and Plants under Domestication”, т. II, стр. 109 [см. наст, изд., т. 4, стр. 524]. Я хочу напомнить здесь читателю, что бесплодие видов, скрещенных между собой, не есть особо приобретенное качество, но, подобно неспособности известных деревьев быть привитыми между собой, привходящее следствие других приобретенных различий.Природа этих различий неизвестна, но они относятся по преимуществу к воспроизводительной системе и гораздо менее к внешнему строению или обыкновенным различиям телосложения. Один из важных элементов бесплодия скрещенных видов лежит, повидимому, в том, что один из них или оба привыкли с давних пор к известным условиям жизни; мы знаем, что перемена во внешних условиях имеет особенное влияние на воспроизводительную систему, и у нас, как уже было замечено, есть основательные причины думать, что изменчивые условия домашнего состояния стремятся уничтожить бесплодие, столь общее между видами, скрещивающимися в естественном состоянии. Я показал в другом месте (там же, т. II, стр. 185, и “Origin of Species”, 5-е изд., стр.317 [наст, изд., т. 4, стр. 588, и т.д., стр. 497]), что бесплодие скрещенных видов не было приобретено путем естественного отбора. Мы видим, что когда две формы стали уже значительно бесплодными, то почти невозможно, чтобы их бесплодие было усилено сохранением или переживанием все более и более бесплодных особей. В самом деле, по мере того как усиливается бесплодие, получается все меньшее и меньшее число особей, способных иметь потомков, и, наконец, должны будут родиться только единичные особи через долгие промежутки времени. Существует, однако, еще высшая степень бесплодия, чем только-что описанная. Гертнер и Кельрейтер показали, что в родах растений, состоящих из многочисленных видов, можно получить непрерывный ряд, начиная с таких видов, которые при скрещивании с другими видами дают все меньше и меньше семян, и кончая видами, которые никогда не дают семян и тем не менее подвергаются влиянию пыльцы других видов, потому что завязь набухает. Тут, очевидно, невозможно подобрать наиболее бесплодных особей, уже переставших давать семена. Следовательно, высшая степень бесплодия, когда реагирует только завязь, не может быть приобретена путем отбора. Эта высшая степень и, без сомнения, другие степени бесплодия представляют привходящие результаты некоторых неизвестных различий в строении воспроизводительной системы скрещенных видов.

Независимо от плодовитости, полагали, что признаки гибрида могут служить указанием на то, следует ли принимать его родителей за виды или разновидности. Но после внимательного изучения фактов и убедился, что ни одно из общих правил этой категории не заслуживает безусловного доверия. Обыкновенный результат скрещивания есть появление смешанной или промежуточной формы, но в известных случаях одни из потомков напоминают более отца, а другие - мать. Чаще всего это случается, когда родители отличаются такими признаками, которые впервые возникли как внезапные видоизменения или уродства *. Я указываю на это явление ввиду сообщенного мне д-ром Ролфсом факта, что он часто наблюдал в Африке потомков негров, скрещивавшихся с различными другими расами и имевших либо совершенно черную, либо совершенно белую кожу и реже - переходного оттенка. Известно, с другой стороны, что в Америке мулаты занимают обыкновенно промежуточное место по своей внешности.

* “The Variation of Animals” etc., т. II, стр. 92. [См. наст, изд., т. 4, стр. 510.]

Итак, мы видим, что естествоиспытатель может, с полным убеждением и справедливости своего воззрения, принимать человеческие расы за отдельные виды. В самом деле, он нашел между ними многочисленные и отчасти очень важные различия в строении и телосложении и убедился, что эти различия оставались почти постоянными в течение долгих периодов времени. Он должен был также обратить внимание на громадную распространенность человека, представляющую большую аномалию в классе млекопитающих, если рассматривать человеческий род как один вид. Далее, нашего естествоиспытателя должно было поразить географическое распространение так называемых человеческих рас, соответствующее распространению других, бесспорно различных иидов млекопитающих. Наконец, он может опираться на тот факт, что взаимная плодовитость всех рас еще не вполне доказана и, если бы даже была доказана, не могла бы служить абсолютным доказательством их видовой тожественности.

Если наш воображаемый естествоиспытатель начнет искать доводы в пользу противоположного воззрения и станет исследовать, держатся ли различные человеческие племена подобно различным видам животных отдельно друг от друга при совместной жизни большими массами в одной стране, - он немедленно убедится, что этого нет. В Бразилии он встретит громадное смешанное население, происшедшее от негров и португальцев; на Чилоэ и в других частях Южной Америки найдет, что все население состоит из индейцев и испанцев, смешанных в различных степенях *. Во многих местах того же материка он встретит самые сложные скрещивания между неграми, индейцами и европейцами, и такие тройные скрещивания представляют лучшее доказательство взаимной плодовитости родительских форм, если судить по аналогии с явлениями растительного царства. На одном из островов Тихого океана он найдет небольшое населенно смешанной полинезийской и английской крови, а на архипелаге Фиджи - население из полинезийцев и негритосов, скрещенных во всех степенях. Можно было бы привести много аналогичных случаев из Африки. Отсюда следует, что человеческие расы недостаточно различны, чтобы существовать в одной стране, не смешиваясь, а отсутствие смешения служит обыкновенным и лучшим признаком видового различия .

* Катрфаж приводит (Quatrefages, “Anthropol. Review”, январь 1869, стр. 22) интересный отчет об успехах и энергии паулистов в Бразилии, сильно смешанной расы из португальцев и индейцев с примесью крови других рас.

Наш естествоиспытатель был бы также весьма озадачен, заметив, что отличительные признаки каждой из человеческих рас крайне изменчивы. Этот факт поражает каждого, кто видит в первый раз в Бразилии негров-рабов, привезенных из разных частей Африки. То же замечание может быть сделано относительно полинезийцев и многих других рас. Едва ли можно найти хотя бы один признак, который характеризует только какую-либо одну расу и остается неизменным. Дикари, даже в пределах того же племени, далеко не так однообразны по своему внешнему виду, как обыкновенно думают. У готтентоток встречаются некоторые особенности, более резко выраженные, чем у всех других рас, но, как известно, и эти особенности непостоянны. Американские племена весьма различны по цвету кожи и обилию волос; между африканскими неграми встречается также легкое различие в цвете кожи и весьма большое в чертах лица. Форма черепа сильно изменчива у некоторых рас *. То же можно сказать о всех других признаках. Теперь уже все естествоиспытатели научены дорого купленным опытом, насколько поспешно определять виды с помощью непостоянных признаков.

* Например, у туземцев Америки и Австралии. Профессор Гёксли говорит (“Transact. Internat. Congress of Prehist. Arch.”, 1868, стр. 105), что черепа многих южногерманцев и швейцарцев “так же коротки и широки, как у татар” и т.д.

Но наиболее веский из всех доводов против признания человеческих рас за особые виды состоит в том, что различные расы постепенно переходят одна в другую, и во многих случаях (насколько мы можем судить) совершенно независимо от происшедших между ними скрещиваний. Человек был изучаем старательнее всех других животных, и тем не менее между наиболее компетентными судьями существует крайнее разногласие относительно того, следует ли рассматривать человека как один вид, или расу, или как несколько - два (Вирей), три (Жакино), четыре (Кант), пять (Блюменбах), шесть (Бюффон), семь (Гёнтер), восемь (Агассиц), одиннадцать (Пикеринг), пятнадцать (Бори-Сент-Винсен), шестнадцать (Демулен), двадцать два (Мортон), шестьдесят (Крауфорд) или даже шестьдесят три (Бурке) *. Это различие в мнениях не доказывает, что расы не должны быть рассматриваемы как особые виды, но оно служит указанием на то, что они переходят одна в другую и что едва ли возможно найти между ними ясные отличительные признаки .

* См. хороший разбор этого вопроса у Waitz, "Introduct. to Anthropology”, английский перевод, 1863, стр. 198-208, 227. Я заимствовал некоторые из приведенных выше фактов из H. ТuttIe, Origin and Antiquity of Physical Man, Бостон, 1866, стр. 35.

Каждый естествоиспытатель, имевший несчастье предпринять описание группы очень изменчивых организмов, встречал случаи (я говорю на основании опыта), совершенно подобные разбираемому нами случаю с человеком. Если он обладает осторожным характером, то, вероятно, соединит в конце концов все формы, переходящие одна в другую, в один вид, потому что должен будет признаться самому себе, что не имеет права давать названий предметам, которых не в состоянии определить.

Подобные случаи встречаются в отряде, заключающем в себе человека, именно в некоторых родах обезьян, тогда как у других родов, например, у мартышек (Cercopithecus ), большинство видов может быть, определено с точностью. В американском роде Cebus различные формы признаются одними естествоиспытателями за отдельные виды, другими же лишь за географические расы. Если бы большое число экземпляров Cebus было собрано из разных частей Южной Америки и при их сравнении оказалось бы, что формы, которые считаются теперь особыми видами, постепенно переходят друг в друга, то их, как обычно, сочли бы простыми разновидностями, или расами. Таким же образом поступила большая часть естествоиспытателей относительно человеческих рас. Тем не менее, нужно признаться, что существуют формы, по крайней мере в растительном царстве *, которые мы должны считать отдельными видами, несмотря на то, что они соединены между собой, независимо от скрещивания, бесчисленными переходными ступенями.

* Проф. Негели (Nageli) старательно описал несколько поразительных примеров в своих “Botanische Mittheilungen”, т. II, 1866, стр. 294-369. Проф. Аза Грейi делает аналогичные замечания о некоторых промежуточных формах сложноцветных Северной Америки.

Никоторые естествоиспытатели стали в новейщее время употреблять выражение “подвиды” для обозначения форм, которые обладают многими из отличительных признаков настоящих видов, но не |вполне заслуживают столь высокого ранга. Если мы взвесим, с одной стороны, важные доводы, приведенные выше в пользу возведения человеческих рас в степень видов, а с другой стороны, непреодолимые трудности, встречаемые при их определении, то выражение “подвиды” может показаться нам весьма уместным. Но вследствие долгой привычки термин “раса” останется, вероятно, навсегда в употреблении. Выбор термина важен лишь потому, что для нас крайне нежелательно употреблять, насколько это возможно, одинаковые выражения для тождественных степеней различия. К несчастью, это редко бывает возможно, потому что в одном семействе большие роды заключают в себе обыкновенно близкие формы, которые могут быть отделены дpvг от друга лишь с большим трудом, тогда как меньшие роды заключают в себе формы с резко выявленными различиями, и несмотря на это как те, так и другие должны быть признаны за виды. Далее, виды того большого рода сходны между собой далеко не в одинаковой степи; напротив, в большинстве случаев некоторые из них могут быть собраны в маленькие группы вокруг других видов подобно спутникам вокруг планет *.

* “Origin of Species”, 5-е изд., стр. 68.

Вопрос о том, состоит ли человеческий род из одного или нескольких видов, в последние годы много раз обсуждался антропологами, которые делятся на две школы - моногенистов и полигенистов . Те, которые но признают принципа эволюции, должны смотреть на виды или как на и произведение отдельных актов творения, или как на единицы, самостоятельные в каком-нибудь отношении. Они должны решать вопрос о правах различных форм человека на степень вида, по аналогии с другими органическими существами, принимаемыми обыкновенно за^отдельные виды. Было бы, однако, безнадежной попыткой решить этот вопрос на здравых основаниях, пока не будет установлено повсеместно точного определения слова “вид”; а в этом определении не должно, конечно, заключаться элемента, которого нельзя было бы проверить, каково, например, понятие об отдельном акте творения. Мы могли бы точно также безуспешно пытаться решить без всякого определения, должно ли известное число домов быть названо селом, местечком или городом. Мы имеем наглядный пример подобного затруднения в нескончаемых сомнениях, возникающих в связи с вопросом, должны ли многочисленные близкородственные млекопитающие, птицы, насекомые и растения, которые соответственно замещают друг друга в Европе и Северной Америке, быть признаны отдельными видами или географическими расами. То же повторяется и относительно живых существ, населяющих многие острова, лежащие на недалеком расстоянии от ближайшего к ним материка.

С другой стороны, те естествоиспытатели, которые признают принцип эволюции - и к этому числу принадлежит большинство известных ученых, - не будут сомневаться в том, что все человеческие расы произошли от одного первоначального корня, независимо от того, будут ли они считать приемлемым обозначать эти расы как особые виды, с целью определения степени существующих между ними различий *. Относительно наших домашних животных вопрос, произошли ли многочисленные породы от одного или нескольких видов, принимает несколько иную форму. Хотя все эти породы, подобно всем естественным видам одного рода, произошли несомненно от одного корня, тем не менее можно спорить о том, приобрели ли, например, все домашние породы собак свои теперешние особенности после того времени, как какой-либо один вид был впервые обращен в домашнее состояние человеком, или же эти породы унаследовали некоторые свои признаки от различных видов, уже видоизмененных в естественном состоянии. Такой вопрос не может быть поднят относительно человека, так как нельзя сказать, что он одомашнивался в какой-либо особый период времени.

* См. по этому предмету Huxley , “Fortnightly Review”, 1865, стр. 275.

На ранней ступени отделения человеческих рас от общего ствола различия между расами и их число были невелики . Следовательно, насколько вопрос касается их отличительных признаков, они в то время имели меньше прав на степень отдельных видов, чем ныне существующие так называемые расы. Тем не менее, такие древние расы могли бы быть признаны каким-либо естествоиспытателем за особые виды (настолько произвольно употребляется термин вид), если бы их различия, хотя и весьма незначительные, были более постоянны, чем сейчас, и не переходили постепенно одно в другое.

Возможно, впрочем, хотя и очень далеко от вероятности, что древние родоначальники человека сначала значительно дивергировали по своим признакам, пока они не стали отличаться друг от друга больше, чем какие-либо из существующих рас, но что впоследствии, как полагает Фогт *, они конвергировали по своим признакам. Когда человек подбирает для одной и той же цели потомков двух различных пород, он иногда достигает значительного сближения во внешних признаках.

* Vоgt, Lectures of Man, английский перевод, 1804, стр. 468.

Такой пример представляют, как показал фон-Натузиус *, улучшенные породы свиней, происшедшие от двух различных видов, и - в не столь резкой степени - улучшенные породы рогатого скота. Выдающийся анатом Грасиоле утверждает, что человекообразные обезьяны не составляют естественной подгруппы, но что оранг есть лишь высокоразвитый, гиббон или Semnopithecus; шимпанзе - высокоразвитый макак, а горилла - высокоразвитый мандрилл. Если допустить это заключение, основанное почти исключительно на мозговых признаках, то мы будем иметь случай конвергенции, по крайней мере, по внешним признакам,потому что человекообразные обезьяны во многих отношениях гораздо более похожи друг на друга, чем на прочих обезьян. Все аналогичные сходства, как, например, сходство между китом и рыбой, могут быть действительно признаны случаями конвергенции, но это выражение никогда не было прилагаемо к поверхностным сходствам, происшедшим вследствие приспособления.

* Nathusius, Die Racen des Schweines, 1860, стр. 46; Vorstudien fur die Geschachte etc. Schweineschadel, 1864, стр. 104. Относительно рогатого скота см. Quatrefages , Unite de l"Espece Humaine, 1861, стр. 119.

Было бы в большинстве случаев крайне поспешно причислять к конвергенциям близкое сходство во многих чертах строения у видоизмененных потомков живых существ, которые значительно отличались друг от друга. Форма кристалла определяется одними молекулярными силами, и нисколько не удивительно, что разнородные вещества принимают иногда одну и ту же форму. Но когда дело касается организмов, мы не должны упускать из виду, что форма каждого зависит от бесконечного числа сложных отношений, например, от возникших видоизменений, которые, в свою очередь, были обусловлены причинами, слишком сложными для того, чтобы их можно было проследить в точности, от характера сохранившихся видоизменений, а сохранение последних определяется окружающими внешними условиями и еще более окружающими организмами, с которыми приходится вести борьбу, и, наконец, тут играет роль и наследственность (сама по себе колеблющийся элемент) от бесконечного числа предков, особенности которых, в свою очередь, были определены столь же сложными отношениями. Кажется совершенно невероятным, чтобы видоизмененные потомки двух организмов, резко отличавшихся друг от друга, могли когда-либо впоследствии конвергировать до степени сходства, близкого к тожественности всей их организации. В упомянутом выше случае конвергенции пород свиней следы их происхождения от двух первоначальных корней все еще ясно сохранились, по описанию фон-Натузиуса, в некоторых костях их черепов. Если бы человеческие расы произошли, как полагают некоторые натуралисты, от двух или более различных видов, отличавшихся друг от друга настолько же или почти настолько же, как оранг от гориллы, то едва ли можно сомневаться, что резкие различия в строении некоторых костей все еще встречались бы у человека в его теперешнем состоянии .

Хотя существующие человеческие расы отличаются одна от другой во многих отношениях, - по цвету кожи, волосам, форме черепа, пропорциям тела и т. д., - тем не менее оказывается, если брать в расчет их общую организацию, что они близко походят друг на друга по множеству признаков. Многие из этих общих признаков так маловажны или своеобразны, что кажется крайне невероятным, чтобы они могли быть приобретены независимо друг от друга первоначально различными видами или расами. То же относится, в равной или большей степени, к многочисленным чертам умственного сходства между самыми различными из человеческих рас. Коренные обитатели Америки, негры и европейцы, разнятся между собой по уму настолько же, как и любые другие три расы, которые мы назовем. Несмотря на это, во время моего пребывания на корабле “Бигль” вместе с туземцами Огненной Земли меня постоянно поражали многочисленные мелкие черты характера, показывавшие большое сходство между умом этих людей и нашим; то же самое я могу сказать относительно чистокровного негра, с которым мне случилось однажды быть близко знакомым.

Тот, кто внимательно прочтет интересные сочинения м-ра Тэйлора и сэра Дж. Лёббока *, будет, без сомнения, глубоко поражен близким сходством между людьми всех рас во вкусах, наклонностях и привычках. Это сходство выражается в удовольствии, которое доставляет всем им пляска, грубая музыка, театральные представления, живопись, татуировка и другие способы украшения своего тела; оно выражается, далее, во взаимном понимании жестов и в одинаковых выражениях лица и тожественных нечленораздельных криках при возбуждении одинаковыми эмоциями.

* Tylor, Early History of Mankind, 1865. Относительно разговора жестами см. стр. 54. Lubbock, Prehistoric Times, 2-е изд., 1869.

Сходство, или вернее, тожество, в этих последних чертах поразительно, если противопоставить его-разнообразным выражениям и крикам, которые производятся различными видами обезьян. Вполне очевидно, что искусство стрелять из лука не было передано каким-либо общим прародителем человеческого рода; несмотря на это, каменные наконечники стрел, привезенные с самых отдаленных концов земли и изготовленные в самой отдаленной древности, почти тожественны между собой, как показали Вестроп и Нильсон *. Этот факт может быть объяснен только сходством изобретательных и умственных способностей у различных рас. То же наблюдение было сделано археологами ** относительно некоторых широко распространенных украшений, например, зигзагов [на посуде] и т. д., и некоторых простых верований и обычаев, как, например, обычая хоронить мертвых под мегалитическими сооружениями. Я помню, меня поразило, что в Южной Америке ***, как и в очень многих других частях света, человек выбирает обыкновенно вершины высоких холмов для нагромождения груды камней в память какого-нибудь замечательного события или для погребения умерших.

* Н.М. Westropp, On analogous Forms of Implements, “Mem. of Anthrop. Soc”; The Primitive Inhabitants of Scandinavia, английский перевод, изданный сэром Лёббоком, 1868, стр. 104.

** Westropp, On Cromlechs etc. “Journal of Ethnological Soc”, цитир. no “Scientific Opinion”, июнь 2, 1869, стр. З.

*** “Journal of Researches: Voyage of the “Beagle”, стр. 46.

Когда натуралисты замечают близкое сходство в многочисленных мелких подробностях привычек, вкусов и наклонностей между двумя или более домашними породами или между близкородственными естественными формами, они видят в этом факте доказательство того, что все эти формы произошли от общего родоначальника, отличавшегося такими же особенностями, и принимают вследствие этого, что все эти животные должны быть отнесены к одному виду. Те же доводы могут быть применены с еще большей силой к человеческим расам .

Так как невероятно, чтобы многочисленные и маловажные черты сходства между различными человеческими расами по физическому строению и умственным способностям (я не говорю здесь о сходных обычаях) были все приобретены одной расой независимо от другой, то они, очевидно, должны были быть унаследованы от предков, отличавшихся этими особенностями. Таким образом, мы приобретаем некоторое понятие о древнем состоянии человека, прежде чем он шаг за шагом распространился по лицу земли. Распространению человека по областям, разделенным морем, предшествовала, несомненно, значительная дивергенция признаков различных рас; в противном случае мы должны были бы иногда встречаться с одной и той же расой на различных материках, а этого никогда не бывает . Сэр Дж. Лёббок, сравнив между собой ремёсла, употребительные в настоящее время у дикарей во всех частях света, перечисляет отдельно те, которые не могли быть известны человеку при его первом переселении из его прародины, потому что, будучи раз известными, они не могли бы быть вновь забыты *. Таким образом он показывает, что “копье, представляющее лишь дальнейшее развитие конца ножа, и палица, которая есть не что иное, как удлиненный молот, суть единственные дошедшие до нас [древнейшие] предметы”. Он допускает, однако, что искусство добывать огонь было, вероятно, уже открыто в то время, так как оно известно всем современным расам и было уже известно всем древним обитателям пещер в Европе. Быть может, искусство делать грубые челноки или илоты было тоже известно; но так как человек существовал в отдаленную эпоху, когда суша во многих местах имела совершенно другой уровень, чем теперь, то он мог тогда и без помощи лодок расселиться в широких пределах . Сэр Дж. Лёббок находит, далее, невероятным, чтобы наши древние предки “могли считать до десяти, принимая во внимание, что столь многие расы, живущие теперь, не способны считать далее четырех”. Тем не менее, в этот древний период умственные и общественные способности человека едва ли могли быть в значительной степени ниже встречающихся теперь у самых грубых дикарей; иначе первобытный человек не мог бы сделать таких громадных успехов и борьбе за жизнь, какие видны из его раннего и обширного распространения.

* Lubbock, Prehistoric Times, 1869, стр. 574.

Опираясь на коренные различия между определенными языками, некоторые филологи вывели заключение, что при первом своем распространении в далеких пределах человек не был говорящим животным. Можно, однако, представить себе, что языки, гораздо менее совершенные, чем какой-либо из современных, дополняемые жестами, могли употребляться и, несмотря на это, не оставить никаких следов в последующих, более развитых языках. Без употребления какого бы то ни было языка, хотя бы самого несовершенного, кажется сомнительным, чтобы человеческий ум мог подняться до высоты, которую следует предполагать, исходя из его господствующего положения в столь раннее время .

Был ли первобытный человек достоин носить это имя в то время, когда ему были известны лишь немногие самые грубые ремёсла и когда его речь была крайне несовершенной, зависит от определения, которое мы даем этому слову. В ряду форм, нечувствительно переходя щих одна в другую от какого-либо обезьянообразного существа до человека в его современном состоянии, было бы невозможно точно указать, которой именно из этих форм следует впервые дать наименование “человека”. Но это вопрос весьма маловажный. Точно так же маловажно решение вопроса, следует ли смотреть на так называемые человеческие расы как на расы, виды или подвиды, хотя последнее название кажется наиболее соответствующим. Наконец, мы имеем право думать, что когда принцип эволюции получит всеобщее признать что, вероятно, совершится в скором времени, спор между моногенистами и полигенистами умрет тихой и незаметной смертью .

Существует еще один вопрос, который не следовало бы обойти молчанием, именно произошла ли, как предполагают некоторые, каждая из человеческих рас или каждый из подвидов от одной единственной пары родоначальников. У наших домашних животных можно легко создать новую породу от одной пары, имеющей какие-либо новые особенности, или даже от одной такой особи при старательном скрещивании изменяющихся потомков. Но большинство наших домашних пород было разведено не намеренно от подобранной пары, а бессознательно вследствие сохранения большего числа особей, изменившихся, хотя и в очень незначительной степени, в каком-либо полезном или вообще желательном отношении. Если в одной стране предпочитаются сильные и тяжелые лошади, а в другой более легкие и быстрые, то можно быть уверенным, что с течением времени образуются из них две различные подпороды, без всякого искусственного выбора особых пар для их разведения в обеих странах. Многие породы образовались таким путем, и в способе их образования повторяется то, что нам известно у естественных видов. Мы знаем, далее, что лошади, привезенные на Фолклендские острова, сделались через несколько поколений мельче и слабее, тогда как лошади, одичавшие в Пампасах, приобрели более грубые и большие головы.

Подобные изменения, очевидно, не могут быть отнесены на счет одной пары, но обязаны своим происхождением пребыванию многих особей в одинаковых условиях и, быть может, участию в этом принципа реверсии. Новые подпороды не произошли ни в одном из этих случаев от какой-либо одной пары, а от многих особей, видоизменившихся в различной степени, но в одном общем направлении. Мы можем, следовательно, заключить, что человеческие расы образовались тем же путем и что видоизменения их представляют или прямое следствие различных условий жизни или косвенный результат какого-либо рода отбора. Но мы вскоре вернемся к последнему вопросу.

Вымирание человеческих рас. Частичное или полное вымирание многих человеческих рас и подрас есть исторически доказанный факт; Гумбольдт видел в Южной Америке попугая, который был единственным живым существом, произносившим слова на языке исчезнувшего племени. Древние памятники и каменные орудия, которые находят во всех частях света и о которых не сохранилось никаких преданий у современных обитателей, указывают на значительную степень вымирания. Некоторые мелкие и рассеянные племена, остатки прежних рас, все еще попадаются в изолированных и обычно горных участках.

И Европе древние расы стояли, по Шафгаузену *, “на низшей ступени, чем наиболее грубые из современных дикарей”; они, следовательно, должны были отличаться до некоторой степени от всех существующих рас. Ископаемые остатки из Лез-Эйзи, описанные профессором Брока, хотя и принадлежат, к сожалению, к одной семье, указывают на расу с чрезвычайно своеобразной комбинацией низких, или обезьяньих, и высоких особенностей организации, - расу, "совершенно отличную от всех других древних или современных рас, о которых когда-либо приходилось слышать” **. Эта раса отличалась, следовательно, от четвертичной расы бельгийских пещер .

* Перевод в “Anthropological Review”, октябрь 1868, стр. 431.

** “Transact. Internat. Congress of Prehistoric Arch.”, 1868, стр. 172-175. См. также Broca, “Anthropological Review”, октябрь 1868, стр. 410 (перевод).

Человек может долгое время сопротивляться условиям, по-видимому, крайне неблагоприятным для его существования *. Человек жил долгое время на крайнем севере, без леса для постройки челноков или для изготовления орудий, имея одну лишь ворвань для топки и растаявший снег для питья. На самой южной окраине Америки огнеземельцы существуют не защищаемые одеждой или какими-либо постройками, достойными названия хижин. В Южной Африке туземцы бродят по сухим равнинам, где водится много опасных хищных зверей. Человек способен противостоять смертоносному климату в Тераи у подножья Гималаев и у зачумленных берегов тропической Африки.

* Gerland, Ueber das Aussterben der Naturvolker, 1868, стр. 82.

Вымирание происходит преимущественно от соперничества одного племени с другим, расы с расой. Разнообразные губительные влияния находятся постоянно в действии, уменьшая численность каждого дикого племени. Таковы, например, периодические голодовки, кочевой образ жизни и обусловленная этим смертность детей, продолжительное кормление грудью, войны, несчастные случаи, болезни, разврат, похищение женщин, детоубийство и особенно уменьшенная плодовитость. Если хоть одно из этих вредных влияний усиливается даже в незначительной степени, то племя начинает уменьшаться в числе; а когда одно из двух соседних племен сделается менее многочисленным и сильным, чем другое, то соперничество между ними скоро оканчивается войной, кровопролитиями, каннибальством, рабством и поглощением побежденного племени. Если более слабое племя и не бывает уничтожено так быстро, то, раз начав уменьшаться, оно обыкновенно продолжает уменьшаться до полного вымирания * .

* Герланд (там же, стр. 12) приводит ряд фактов в подтверждение этого мнения.

Когда цивилизованные народы приходят в столкновение с варварами, борьба бывает непродолжительной, за исключением тех случаев, когда убийственный климат благоприятствует коренным обитателям. Из причин, ведущих к победе цивилизованных народов, некоторые очень просты и ясны, другие же очень сложны и темны. Мы можем видеть, что обработка земли во многих отношениях должна быть гибельна для дикарей, потому что они не хотят или не могут изменить свой образ жизни. Новые болезни и пороки оказали в некоторых случаях чрезвычайно разрушительное действие, и кажется, что новая болезнь часто вызывает большую смертность, пока особи, наиболее восприимчивые к ее вредному влиянию, не вымрут мало помалу *; то же можно сказать о вредных последствиях употребления спиртных напитков и о непреодолимой наклонности к ним, встречаемой у стольких дикарей. Далее оказывается, как ни загадочен этот факт, что первое сближение отдаленных и разнородных рас порождает болезни **. М-р Спрот, внимательно изучавший вопрос о вымирании на острове Ванкувере, думает, что изменение образа жизни, которое всегда следует за вторжением европейцев, обусловливает многочисленные заболевания. Он придает также большое значение, казалось бы, столь маловажному обстоятельству, как, например, то, что туземцы “чувствуют себя неловко и становятся угрюмыми вследствие новых условий жизни вокруг них; они теряют привычные побуждения к деятельности и не получают новых взамен их” ***.

* См. заметки по этому предмету у Н. Holland, Medical Notes and Reflections, 1839, стр. 390.

** Я собрал (“Journal of Researches, Voyage of the “Beagle”, стр. 435 большое число фактов, относящихся к этому пред
мету. См. также Герланд, там же, стр. 8. Пёппиг говорит, что “дыхание цивилизации пагубно для дикарей”.

*** Sproat, Scenes and Studies of Savage Life, 1868, стр. 284.

Степень цивилизации играет чрезвычайно важную роль в успехе народов, приходящих в столкновение. Несколько столетий тому назад Европа боялась вторжений восточных варваров; теперь такой страх был бы смешным. Чрезвычайно любопытен факт, замеченный м-ром Бейджотом, что дикари не исчезали при столкновении с народами классической древности, как они исчезают теперь перед современными цивилизованными народами. В противном случае древние моралисты, конечно, обратили бы внимание на это явление; между тем ни у одного из писателей этого времени не встречается сожаления о гибнущих варварах *. Самой могущественной причиной вымирания является, по-видимому, во многих случаях уменьшение плодовитости, а также болезни, особенно среди детей, возникающие вследствие измененных условий жизни, хотя бы эти новые условия сами по себе и не были вредными. Я весьма обязан м-ру Г. Говорсу, обратившему мое внимание на этот предмет и доставившему мне касающиеся его сведения. Вот случаи, собранные мной .

* Bagehot, Physics and Politics, “Fortnightly Review”, 1 апреля 1868, стр. 455.

В Тасмании при появлении первых колонистов число туземцев одни определяли в 7000, другие в 20000. Число их вскоре значительно сократилось главным образом вследствие войн с англичанами и войн между собой. После памятной облавы, произведенной всеми колонистами, когда уцелевшие дикари отдались в руки правительства, число их равнялось всего 120 человекам; все они в 1832 г. были перевезены на о-в Флиндерс *. Этот остров, лежащий между Тасманией и Австралией, имеет 40 миль в длину и от 12 до 18 в ширину; остров, по-видимому, представляет здоровую местность, и с дикарями обращались хорошо. Тем не менее, здоровье их очень пострадало. В 1834 г. их оставалось (Бонвик, стр. 250) 47 взрослых мужчин, 48 взрослых женщин и 16 детей, а всего 111 душ.

* Все эти факты заимствованы из J. Вonwick, The Last of the Tasmanians, 1870.

В 1835 г. оставалось только 100. Вследствие такого быстрого уменьшения числа их, а также потому, что, по их мнению, они не вымирали бы так быстро в какой-либо иной местности, их перевезли в 1847 году в южную Тасманию, в Ойстэр-Ков. В это время (20 декабря 1847 г.) их было 14 мужчин, 22 женщины и 10 детей *. Но перемена места оказалась бесполезной. Болезни и смерть продолжали преследовать их, и в 1864 г. остались в живых 1 мужчина (он умер в 1864 г.) и 3 старых женщины. Бесплодие их женщин более замечательный факт, чем подверженность болезни и смерти. Когда в Ойстэр-Ков оставалось всего 9 женщин, они рассказывали Бонвику (стр. 386), что только две из них вообще имели детей: обе эти женщины вместе произвели только троих детей! По поводу такого необычайного положения вещей д-р Стори замечает, что возрастание смертности всегда сопровождало всякие попытки цивилизовать дикарей. “Если бы им дозволено было без помехи продолжать свою бродячую жизнь, у них рождалось бы более детей и смертность среди них была бы ниже”. М-р Девис, другой внимательный наблюдатель туземцев, замечает: “Число рождений было незначительно, число смертей велико. Причиной тому была в значительной степени перемена в образе жизни и в пище, но главным образом изгнание с Ван-Дименовой Земли и связанное с ним угнетенное состояние духа” (Бонвик, стр. 388-390). Подобные же явления были наблюдаемы в двух значительно удаленных друг от друга частях Австралии. Знаменитый исследователь ее, М-р Грегори, говорил м-ру Бонвику, что в Квинсленде “малая рождаемость ощущалась среди черных даже в местностях, лишь недавно заселенных белыми, и что вскоре наступит вымирание” . Из 13 туземцев, переселившихся из окрестностей залива Акулы на реку Мёрчисон, 12 умерло от истощения в течение трех месяцев **.

* По данным губернатора Тасмании сэра Денисона (W. Denison , Varieties of Vice-Regal Life, 1870, т. I, стр. 67).

** Об этом см. Воnwiсk, Daily Life of the Tasmanians, 1870, стр. 90, и в The Last of the Tasmanians, 1870, стр. 386.

Вымирание новозеландских маори было внимательно исследовано м-ром Фентоном в его замечательном отчете, из которого мы извлекаем псе следующие данные, за исключением одного *. Все признают, равно как и сами туземцы, что число их уменьшилось после 1830 г. и продолжает упорно уменьшаться и теперь. Хотя и невозможно было до сих пор произвести перепись туземцев, однако число их было довольно точно определяемо поселенцами в разных округах. Исчисление, достойное доверия, показывает, что в течение четырнадцати лот, предшествовавших 1858 году, уменьшение в числе маори составляло 19,42%. Некоторые из тщательно исследованных племен жили в местностях, отстоящих более чем на 100 миль друг от друга, одни на берегу моря, другие внутри страны, отличаясь до известной степени образом жизни и способами добывания пищи (стр. 28). Общее число их в 1858 году исчислялось в 53700 человек, а в 1872 г., спустя 14 лет, было предпринято новое исчисление, давшее цифру 36359 человек. Уменьшение, следовательно, составляло 32,29% **.

* “Observations on the Aboriginal Inhabitants of New Zealand, published by the Gouvernment", 1859.

** А. Кennedy , New Zealand, 1873, стр. 47.

М-р Фентон, подробно указав на недостаточность различных причин, которыми объясняли это необычайное уменьшение народонаселения, как, например, новые болезни, распущенность женщин, пьянство, междоусобия и пр., приходит на основании веских соображений к заключению, что главной причиной является бесплодие женщин и необычайная смертность маленьких детей (стр. 31-34). В доказательство тому он указывает (стр. 33), что в 1844 году на одного ребенка приходилось 2,57 взрослых, между тем как в 1858 г. на одного ребенка приходилось уже 3,27 взрослых. Смертность между взрослыми также велика. Сверх того причину вымирания он видит в неравномерной рождаемости полов, ибо девочек рождается меньше, чем мальчиков. Это обстоятельство, зависящее от совершенно особых причин, я рассмотрю в следующей главе.

М-р Фентон сопоставляет поразительное уменьшение числа новозеландцев с увеличением населения в Ирландии, а ведь обе страны не особенно различаются по климату, и жители их в настоящее время довольно сходны по своему образу жизни. Сами маори (стр. 35) “приписывают свой упадок в известной степени влиянию нового пищевого режима и одежды, с сопутствовавшим им изменением в образе жизни”. Мы увидим, рассмотрев влияние измененных условий на плодовитость, что они, вероятно, правы. Уменьшение их числа началось между 1830 и 1840 годами, а м-р Фентон указывает (стр. 40), что около 1830 года был открыт и вошел в повсеместное употребление способ приготовления гнилой муки (маиса) посредством долгого вымачивания зерна в воде; из этого видно, что перемена в образе жизни туземцев наступила еще тогда, когда Новая Зеландия была мало засолена европейцами. При моем посещении Бухты Айлендс в 1835 г. я наблюдал значительные изменения в пище и одежде жителей: они выращивали картофель, маис и другие культурные растения и выменивали их на мануфактурные английские товары и на табак.

Из данных, приводимых в жизнеописании епископа Паттсона *, известно, что меланезийцы Новогебридских и соседних архипелагов в чрезвычайной степени страдали от болезней и вымирали в большом числе после того, как их перевезли в Новую Зеландию, на остров Норфольк и в другие здоровые местности с целью воспитать из них миссионеров.

* С.М. Jounge, Life of J.G. Patteson, 1874; см. особенно т. I, стр. 530.

Уменьшение числа туземных жителей Сандвичевых островов столь же известно, как и в Новой Зеландии. Лица вполне компетентные исчисляли их в 1779 г., когда Кук открыл острова, в 300000 душ. По вольной переписи 1823 г. число их было 142050. В 1832 и в последующие годы были предпринимаемы тщательные официальные переписи, но из них я имел возможность получить только следующие данные:

Годы	Туземное население (за исключением 1832 и 1836 гг., когда в перепись попали немногие европейцы, жившие на островах)	Годичный размер уменьшения в процентах, при допущении равномерного хода его в промежутки между последовательными переписями, которые предпринимались в различные сроки
1832	130 313
1836	108 579	4,46
1853	71 019	2,47
1860	67 084	0,81
1866	58 765	2,18
1872	51 531	2,17

Из этой таблицы мы видим, что в течение 40 лет, в промежуток между 1832 и 1872 гг., население уменьшилось не менее, чем на 68%! * Большинство писателей приписывает это распущенности женщин, Прежним кровопролитным войнам, непосильному труду, которым были обременены покоренные племена, и ввезенным европейцами болезням, Которые в некоторых случаях были необычайно опустошительны. Без сомнения, эти и подобные им причины влияли очень сильно и достаточно объясняют необычайное уменьшение численности населения между годами 1832 и 1836; но наиболее влияющей причиной является, повидимому, уменьшение плодовитости.

* Повидимому, в англ. тексте у Дарвина опечатка, - должно быть: 60,8%. - Ред.

По данным врача американского флота, Рёшенберджера, посетившего эти острова в промежуток времени между 1835 и 1837 гг., в одном округе на Гавайи лишь 25 человек из 1134, а в другом округе лишь 10 из 637 имели семьи с тремя или более детьми. Из 80 замужних женщин лишь 39 вообще рожали детей, и “по официальному отчету на всем острове на каждую супружескую пару приходится лишь полребенка”. Эти цифры почти совпадают с теми, которые мы имеем для тасманийцев в Ойстэр-Ков. Джорвс в своей “Истории”, напечатанной в 1843 году, говорит, что “семьи с тремя детьми были освобождены от всяких налогов; семьи, имевшие большее число детей, были наделяемы землей и получали разного рода пособия”. Эти единственные в своем роде действия правительства хорошо указывают, до какой степени бесплодной стала раса.

Достопочтенный А. Бишоп утверждает в гавайской газете “Spectator” в 1839 г., что значительное число детей умирает в раннем возрасте, а епископ Стейли извещает меня, что явление это продолжается и теперь так же, как в Новой Зеландии. Смертность детей приписывали небрежному уходу за ними со стороны матерей, но возможно, что она происходит вследствие врожденной слабости детей, в связи с уменьшением плодовитости их родителей. Сходство с Новой Зеландией наблюдается здесь еще в другом отношении, именно в значительном преобладании мальчиков над девочками: перепись 1872 г. дает 31650 мужчин на 25247 женщин всех возрастов, т.е. 125,36 мужчин на 100 женщин, между тем как во всех цивилизованных странах число женщин превосходит число мужчин.

Без сомнения, малая плодовитость женщин объясняется отчасти их распущенностью, но большее значение следует приписать изменениям в образе жизни, которые в то же время являются причиной увеличения смертности, особенно среди детей. Острова были посещаемы Куком в 1779 г., Ванкувером в 1794 г., а в последующие годы китоловами. В 1819 г. сюда явились миссионеры, которые нашли, что идолопоклонство было уже покинуто и быт жителей изменился под влиянием королевской власти. После того изменения в образе жизни туземцев шли быстрой чередой, так что они вскоре стали “самыми цивилизованными из всех тихоокеанских островитян”. М-р Кон, один из моих корреспондентов, родившийся на этих островах, замечает, что туземцы в течение 50 лет подверглись большим изменениям в образе своей жизни, чем англичане в течение целого тысячелетия. Из данных епископа Стейли, повидимому, не явствует, чтобы беднейшие классы во многом изменили свой пищевой режим, хотя на острова было ввезено много новых родов плодовых, и сахарный тростник вошел во всеобщее употребление.

Однако туземцы из страсти подражать европейцам уже давно изменили свою одежду и сильно пристрастились к спиртным напиткам. Хотя изменения эти могут показаться незначительными, однако из того, что мы знаем о животных, я полагаю, они вполне могут объяснить уменьшение плодовитости у туземцев *.

* Приведенные данные почерпнуты главным образом из следующих сочинений: Jаrvеs, History of the Hawaiian Islands, 1843, стр. 400-407; Сheever, Life in the Sandwich Islands, 1851, стр. 277. Данные Рушенбергера приведены у Bonwick, Last of the Tasmanians, 1870, стр. 378. Ссылка на Бишопа взята у Е. Belcher, Voyage round the World, 1843, т. I, стр. 272. Данными переписей за несколько лет я обязан любезности м-ра Кона (Соаn), сообщившего мне их по просьбе д-ра Юмэна (Youman) из Нью-Йорка; таблицы м-ра Юмэна я в большинстве случаев сравнивал с таблицами, заимствованными из некоторых вышеупомянутых сочинений. Данные переписи 1850 г. опущены, так как я обнаружил, что в них даны два ряда совершенно различных чисел.

Наконец, м-р Макнамара указывает *, что низкостоящие и деградировавшие туземцы Андаманских островов, лежащих в восточной части Бенгальского залива, “в высшей степени восприимчивы ко всяким изменениям климата; действительно, попробуйте увезти их с родных островов, и они наверное умрут, причем это не зависит вовсе от пищи или от калих-либо посторонних влияний”. Далее оц утверждает, что жители долины Непала, весьма жаркой в течение лета, так же, как и различные горные племена Индии, сильно страдают от поноса и лихорадки, как только спускаются в равнины, и умирают, если остаются там в течение целого года.

* Масnamara , “The Indian Medical Gazette”, 1 ноября 1871, стр. 240.

Таким образом, мы видим, что здоровье многих наиболее диких человеческих рас сильно страдает при изменении условий и образа жизни, а не исключительно только при переходе из одного климата в другой. Изменения в образе жизни, которые сами по себе кажутся не вредными, повидимому, сопровождаются тем же результатом; в некоторых случаях всего более страдают дети. Неоднократно указывалось, замечает м-р Макнамара, что человек может противостоять без вреда для себя самым значительным климатическим и другим изменениям, но это справедливо лишь для цивилизованных рас. Дикарь в этом отношении, повидимому, так же восприимчив, как его ближайшие родичи, человекообразные обезьяны, которые, будучи увезены из своей родины, как известно, никогда еще не выживали долго .

Уменьшение плодовитости под влиянием измененных условий, как это мы наблюдали на примерах жителей Тасмании, Новой Зеландии, Сандвичевых островов и, повидимому, также Австралии, еще более интересно, чем их восприимчивость к болезням и смертность, ибо самая слабая степень бесплодия в сочетании с другими причинами, останавливающими возрастание населения, рано или поздно должна привести к вымиранию. Уменьшение плодовитости в некоторых случаях можно объяснить распущенностью женщин (как это недавно было на Таити), но м-р Фентон показал, что объяснение это совершенно недостаточно в применении к новозеландцам, а тем более к тасманийцам.

Вышеуказанные заметки м-ра Макнамара приводят соображения в пользу того, что жители местностей, где господствуют лихорадки, склонны к бесплодию, но это нельзя применить в отношении многих вышеприведенных случаев. Некоторые писатели высказывали предположение, что аборигены островов стали менее плодовитыми и менее здоровыми вследствие долго продолжавшегося близкородственного скрещивания. Однако в приведенных случаях факты бесплодия столь близко совпадают с появлением европейцев, что мы не можем применить к ним это объяснение. Мы не имеем также в настоящее время оснований предполагать, что человек в высокой степени чувствителен к бедственным последствиям близкородственного скрещивания, особенно если принять во внимание большие размеры Новой Зеландии и Сандвичевых островов и различия между отдельными их областями. Наоборот, известно, что нынешние обитатели острова Норфолька все почти находятся в отношении друг к другу, как двоюродные братья и сестры; то же известно о тодасах в Индии и о жителях некоторых из Западно-Шетландских островов, и тем не менее плодовитость их остается, повидимому, неизменной *.

* О близких степенях родства между обитателями Норфолька см. W. Dеnisоn, Varieties of Vice-Regal Life, т. I, 1870, стр. 410. О тодасах см. Marshall , 1873, стр. 110, а о жителях Западно-Шетландских островов см. МitсheII, “Edinburgh Medical Journal”, март - июнь 1865.

Более вероятное мнение мы можем составить из аналогии, представляемой низшими животными. Можно показать, что органы воспроизведения необычайно восприимчивы ко всяким изменениям в условиях жизни (хотя нам и неизвестно почему), и эта восприимчивость может сопровождаться благоприятными и неблагоприятными последствиями. Множество фактов, относящихся сюда, можно найти в XVIII главе II тома моего сочинения “Изменения домашних животных и культурных растений”, здесь же я ограничусь лишь краткими извлечениями оттуда, отсылая заинтересованных читателей к вышеуказанному сочинению. Очень слабые изменения увеличивают здоровье, силу и плодовитость большинства или всех живых существ, тогда как другие изменения делают многих животных бесплодными. Наиболее известный факт, это - неразмножаемость прирученных слонов в Индии, тогда как в Аве , где самкам позволяют бродить по лесам и где они возвращаются до известной степени в естественные условия, слоны часто дают потомство. Различные американские обезьяны, весьма редко или никогда не дававшие потомства, несмотря на то, что самцы и самки в течение многих лет содержались в неволе у себя на родине, представляют вследствие близкого родства обезьяны к человеку более подходящий для нас случай. Весьма замечательно, до какой степени ничтожные изменения в условиях жизни приводят диких животных в повода к бесплодию; факт этот тем более странен, что у всех наших домашних животных плодовитость увеличилась сравнительно с той, какой они обладали, когда жили на воле, притом некоторые из них могут без ущерба для плодовитости выносить самые неблагоприятные условия *.

* Доказательства тому см. “Variation of Animals etc.”, т. II, стр. 111.

На одни группы животных новоля действует сильнее, чем на другие; обыкновенно она влияет на все виды одной и той же группы сходным образом, но иногда бесплодие поражает только один какой-либо вид данной группы, не затрагивая остальных; бывает и наоборот, какой-нибудь один вид сохраняет способность к размножению, между тем как остальные не размножаются. Самцы и самки многих видов в неволе никогда не спариваются, хотя бы они и жили у себя на родине и пользовались относительной свободой. Другие хотя и спариваются при этих условиях, но никогда не дают потомства. Наконец, третьи производят потомство, но менее многочисленное, чем в естественном состоянии. При этом, ввиду указанного выше случая относительно человека, весьма важно заметить, что детеныши, родившиеся в неволе, обыкновенно слабы и хилы или дурно сформированы и легко погибают в раннем возрасте.

Ввиду широкого значения закона чувствительности органов воспроизведения к измененным условиям жизни и ввиду того, что закон этот справедлив относительно наших ближайших родичей, четвероруких, я не сомневаюсь, что он применим и к человеку на низшей ступени его развития. Поэтому дикари всех рас, при внезапном изменении их образа жизни, становятся более или менее бесплодными, и дети их страдают здоровьем совершенно таким же образом и от тех же причин, как детеныши слонов, охотничьих леопардов в Индии, многих американских обезьян и множества других животных, когда они лишаются естественных условий своего существования.

Таким образом, мы видим, почему туземцы, долго населявшие острова, долго подвергавшиеся почти неизменным условиям жизни, должны особенно страдать при всякой перемене их образа жизни, что в действительности имеет место. Цивилизованные расы, разумеется, могут противостоять всевозможным изменениям лучше, чем дикари; в этом отношении они сходны с домашними животными, потому что последние хотя и страдают здоровьем (как, например, европейские собаки в Индии), однако редко становятся бесплодными, хотя несколько подобных случаев было отмечено *. Эта устойчивость циливилизованных рас и домашних животных происходит, вероятно, оттого, что, в отличие от большинства диких животных, они подвергались в жизни более разнообразным и более сильным изменениям и, развиваясь среди них, более привыкли к ним. Кроме того, в прежние времена они переходили или перевозились из страны в страну и семьи или подрасы их скрещивались между собой. Скрещивание цивилизованных рас с аборигенными, повидимому, застраховывает последних от вредных последствий измененных условий жизни. Так, смешанные потомки таитян и англичан, поселившиеся на острове Питкэрн, разрослись столь быстро, что остров скоро оказался тесен, и в июне 1856 г. их перевезли на остров Норфольк. В это время их было 30 женатых пар и 134 детей, а всего . Здесь они также размножились столь быстро, что хотя 16 человек и вернулось в 1859 г. обратно на Питкэрн, тем не менее в январе 1868 г. их было 300 душ, причем мужчин и женщин было как раз поровну. Какой контраст представляет этот пример в сравнении с тасманийцами; островитяне Норфолька умножились всего только за 12 1/2 лет со 194 до 300 душ, а тасманийцы в течение 15 лет уменьшились со 120 до 46 душ, включая в последнее число 10 человек детей ** .

* “Variation of Animals” etc., т. II, стр. 160. [См. наст, изд., т. 4, стр. 569].

** Эти подробности заимствованы из сочинения Belcher , The Mutineers of the Bounty, 1870; также из “Pitcairn Island”, напечатанного, по распоряжению Палаты общин, 29 мая 1863 г. Данные касательно Сандвичевых островов взяты из “Honolulu Gazette” и у м-ра Кона.

Точно так же в промежуток между переписями 1866 и 1872 гг. числа чистокровных туземцев Сандвичевых островов уменьшилось на 8081 душу, тогда как число полукровных, которых вообще считают более здоровыми, увеличилось на 847 душ; мне неизвестно, однако, заключает ли последнее число потомков полукровных или только полукровных первого поколения.

Все приведенные мною случаи относятся к аборигенам, которые подверглись новым условиям жизни вследствие того, что в страну их иммигрировали цивилизованные люди. Но бесплодие и ущерб здоровью, вероятно, наступили бы и в том случае, если бы дикари были вынуждены по какой-либо другой причине, например, вследствие вторжения племени победителей, покинуть свои дома и изменить свои обычаи. Замечательно, что главное препятствие обращению диких животных в домашнее состояние заключается в отсутствии свободного скрещивания, когда они впервые попадают в неволю, и главная причина, препятствующая дикарям, пришедшим в соприкосновение с цивилизацией, выжить и образовать культурную расу, та же, именно бесплодие, проистекающее от измененных условий жизни.

В конечном итоге, хотя постепенный уцадок и окончательное вымирание человеческих рас представляет крайне сложную проблему, мы можем, однако, видеть, что эти явления зависят от многих причин, различных в разных местах и в разные периоды времени. Это та же проблема, как и вымирание одного из высших животных, например, ископаемой лошади, которая исчезла в Южной Америке и была в скором времени замещена бесчисленными стадами испанской лошади. Новозеландцы, повидимому, понимают этот параллелизм, потому что сравнивают свою будущую судьбу с судьбой местной крысы, почти уничтоженной европейской крысой . Хотя трудность решения этого вопроса кажется нашему воображению очень большой, и действительно не мала, если мы захотим установить точные причины и их способ действия, но она не должна представляться столь значительной для нашего ума, если мы никогда не будем упускать из виду, что нарастание каждого вида и каждой расы постоянно задерживается различными препятствиями. Поэтому, если к данным препятствиям прибавляется еще одно новое, даже незначительное, то раса неминуемо должна уменьшиться в числе, а постоянное уменьшение численности должно раньше или позже привести к вымиранию. Окончательное уничтожение в большинстве случаев быстро довершается вторжением племен-завоевателей.

Об образовании человеческих рас . - В некоторых случаях скрещивание между различными расами имело своим последствием образование новой расы. Странный факт, что европейцы и индусы, которые принадлежат к одному и тому же арийскому корню и говорят на языке, тождественном в своих основаниях, отличаются так резко по внешнему виду, тогда как европейцы отличаются так мало от евреев, принадлежащих к семитическому корню и говорящих на совершенно другом языке. Брока * объясняет это тем обстоятельством, что арийские ветви скрещивались, при своем обширном распространении, с многочисленными туземными племенами. Когда две расы, при близком соседстве, скрещиваются, то первым результатом бывает обыкновенно гетерогенная помесь. Так, м-р Гёнтер при описания санталиев, или горных племен Индии, говорит, что можно проследить сотни незаметных переходных оттенков “от черных приземистых горных племен до высоких оливковых браманов с их умным лбом, спокойными глазами и высокой, но узкой головой” . В судах приходится по этому случаю часто опрашивать свидетелей, санталии ли они или индусы **.

* Broca, On Anthropology, перевод в “Anthropolog. Review”, 1868, стр. 38.

** “The Annals of Rural Bengal”, 1868, стр. 134.

До сих пор еще не доказано прямыми фактами, способно ли сделаться когда-либо однородным гетерогенное племя, каково, например, население некоторых островов Полинезии, которое образовалось от скрещивания двух различных рас и в котором почти или вовсе не осталось чистокровных членов . Но исходя из того, что у домашних животных скрещенная порода может в течение немногих поколений сделаться постоянной путем тщательного отбора *, мы вправе заключить, что свободное и продолжительное скрещивание гетерогенной домеси в течение нескольких поколений способно заменить отбор и преодолеть наклонность к реверсии. Таким образом, смешанная раса должна будет, наконец, сделаться однородной, хотя она и не сохранит отличительных признаков обеих коренных рас в одинаковой степени.

* “The Variation of Animals under Domestication”, т. II, стр. 95.

Из всех отличий между человеческими расами цвет кожи - одно из наиболее резких и определенных. Различия этого рода думали прежде объяснить долгим пребыванием в различных климатах. Но Паллас первый показал, что этот взгляд не выдерживает критики, и почти все антропологи согласились с ним *. Прежнее объяснение отвергнуто преимущественно потому, что распределение различно окрашенных рас, большинство которых должно было с давнего времени населять свою теперешнюю родину, не соответствует различиям климата. Некоторое значение имеют такие факты, как пример голландских семейств, которые, по достоверным сведениям **, нисколько не изменились в цвете кожи после трехвекового пребывания в Южной Африке. Однообразие типа цыган и евреев во всех частях света представляет аргумент в пользу того же мнения, хотя однообразие еврейского типа несколько преувеличивается *** . В прежнее время считали, что очень сырой или сухой воздух имеет больше влияния на изменение цвета кожи, чем один жар; но так как д"Орбиньи в Южной Америке и Ливингстон в Африке пришли к диаметрально противоположным результатам относительно сухости и влажности воздуха, то всякие заключения такого рода должны считаться весьма сомнительными ****.

* Pallas, “Acta Acad. St. Petersburgh”, 1780, часть II, стр. 69. Ему следует Rudolphi, Beitrage zur Anthropologie, 1812. Превосходное собрание фактов помещено у Gоdrоn, Del"Espece, 1859, т. II, стр. 246 и др.

** Сэр Эндрью Смит, которого цитирует Кnoх, Races of Man, 1850, стр. 473.

**** Livingstone, Travels and Researches in S. Africa, 1857, стр. 338, 339. Д"Орбиньи, цитируемый у Gоdrоn, De l"Espiece, т. II, стр. 266.

Я узнал впоследствии, что та же мысль задолго до меня, приходила д-ру Уэлзу *. То, что негры и даже мулаты почти вполне защищены против желтой лихорадки, столь губительной в тропической Америке, ю уже давно известно **. Те же расы в значительной степени избавлены от опасных перемежающихся лихорадок, которые царствуют по меньшей мере на протяжении 2600 миль по берегам Африки и уничтожают ежегодно одну пятую белых поселенцев, а вторую пятую заставляют вернуться домой с совершенно расстроенным здоровьем ***. невосприимчивость негров кажется отчасти наследственной, присущей им вследствие неизвестных особенностей конституции, а отчасти представляет результат акклиматизации. Пуше **** свидетельствует, негритянские полки, взятые от египетского вице-короля для мексиканской войны и состоявшие из обитателей Судана, заболевали желтой лихорадкой почти так же редко, как негры, привезенные туда с давних пор из различных частей Африки и привыкшие к климату Вест-Индии. Влияние акклиматизации в этом явлении доказывается многочисленными случаями, когда негры, после долговременного пребывания и более холодном климате, становились до некоторой степени восприимчивыми к тропическим лихорадкам 5 *.

* См. записку, доложенную Королевскому обществу в 1813 и напечатанную в его “Essays” в 1818 г. Я упомянул о воззрениях д-ра Уэлза в “Историческом очерке” (стр. XVI) моего сочинения “О происхождении видов”. Различные случаи, где цвет кожи имеет отношение к конституциональным особенностям, приведены в “Variation of Animals under Domestication”, т. II, стр. 227.

** См. Nott and Gliddоn, Types of Mankind, стр. 68.

*** Майор Тэллоч в записке, представленной Статистическому обществу 20 апреля 1840 и напечатанной в “Athenaeum”, 1840, стр. 353.

**** Pouchet, The Plurality of the Human Race (перевод), 1864, стр. 60.

5* Quatrefages, Unite de l"Espece Humaine, 1861, стр. 205. Waitz, Introduct. to Anthoropology (перевод), т. I, 1863, стр. 124. Ливингстон приводит аналогичные случаи в своих “Travels”.

Свойства климата, в котором долго жили белые расы, имеют и на них некоторое влияние. Во время страшной эпидемии желтой лихорадки в Демераре в 1837 г. Д-р Блэр нашел, что смертность поселенцев соответствовала широте страны, откуда они прибыли. Для негров невосприимчивость, в той мере, в какой она представляет результат акклиматизации, предполагает весьма долгое пребывание в известном климате, потому что обитатели тропической Америки, жившие там с незапамятных времен, не избавлены от желтой лихорадки. М-р Г.Б. Тристрам сообщает, что в Северной Африке есть участки, которые коренные жители принуждены гжегодно покидать, тогда как негры могут оставаться в них совершенно безопасно.

Что невосприимчивость негров имеет известное отношение к цвету их кожи, конечно, чистое предположение; она может быть следствием каких-либо особенностей их крови, нервной системы или других тканей. Тем не менее, на основании вышеприведенных фактов и известного отношения, существующего, повидимому, между цветом кожи и наклонностью к чахотке, в этом предположении нет, по моему мнению, ничего невероятного. Вследствие этого я пытался было, но без большого успеха *, проследить, насколько оно верно. Покойный д-р Дэниэллу живший долгое время на западном берегу Африки, говорил мне, что-не верит в существование такого отношения. Он был сам необычайно светлый блондиц и тем не менее перенес климат удивительным образом. Когда он, еще мальчиком, в первый раз поселился на берегу, старый и опытный негритянский предводитель предсказал по его наружности, что он выдержит климат. Д-р Никольсон из Антигуа, занимавшийся этим вопросом, писал мне, что, по его мнению, темнокожие европейцы страдали от желтой лихорадки не в меньшей степени, чем светлоокрашенные. М-р Дж.М. Гаррис решительно отрицает **, будто темноволосые европейцы лучше других переносят жаркий климат; напротив, опыт научил его выбирать для работы на берегах Африки людей с рыжими волосами. Как ни недостаточны эти указания, они, видимо, не дают основания для гипотезы, что цвет черных рас может быть результатом сохранения все более и более темных особей при продолжительной жизни среди миазмов, порождающих лихорадки .

* Весной 1862 г. я получил позволение от главного директора медицинского департамента армии послать врачам различных полков, находящихся за границей, опросные таблицы с приложением следующей далее заметки, но не получил никакого ответа: “Ввиду того, что у домашних животных известно несколько положительных случаев соотношения между цветом кожных придатков и телосложением, и так как, далее, существует известное отношение между цветом кожи человеческих рас и климатом, в котором они живут, то было бы желательно заняться исследованием: существует ли у европейцев какое-либо отношение между цветом их волос и восприимчивостью к болезням тропических стран. Если бы гг. врачи различных полков, расположенных в нездоровых тропических местностях, были настолько любезны сосчитать сравнительно, сколько больных в частях войск, откуда доставлены больные, имеют волосы темные, светлые или промежуточных неопределенных цветов, и если бы, далее, те же врачи вели таблицы всех заболевших малярией, желтой лихорадкой или кровавым поносом, то можно было бы убедиться в скором времени при сопоставлении нескольких тысяч случаев, существует ли какое-либо отношение между цветом волос и конституциональной восприимчивостью к тропическим болезням. Быть может, такое отношение не будет найдено, но исследование заслуживает во всяком случае того, чтобы быть сделанным. В случае положительных результатов оно имело бы практическое значение при выборе людей на службу. С теоретической стороны результат был бы крайне интересен как указание пути, по которому человеческая раса, обитавшая с отдаленных времен в нездоровом тропическом климате, могла сделаться темнокожей вследствие переживания особей с темной кожей или темными волосами в течение длинного ряда поколений” .

** “Anthropological Review”, январь 1866, стр. XXI. Д-р Шарп замечает так же относительно Индии (Shаrре, Man a Special Creation, 1873, стр. 118): “Многими военными врачами было замечено, что светловолосые и румяные европейцы страдают от болезней тропических стран менее, чем люди темноволосые и смуглые; насколько я знаю, замечание это вполне основательно” . С другой стороны, м-р Хеддл из Сиерра-Леоне, “у которого на службе умерло наибольшее число клерков” от климата западного берега Африки (W. Reade, African Sketch Book, т. II, стр. 522), держится совершенно обратного мнения, чем капитан Бэртон.

Д-р Шарп замечает *, что тропическое солнце, обжигающее и покрывающее пузырями белую кожу, совершенно безвредно для черной; он добавляет, что явление это не зависит от привычки человека подвергаться лучам солнца, ибо матери часто носят с собой голых детей 6-8 месяцев от роду, и тем не менее дети не страдают от солнца. Один врач уверял меня, что несколько лет тому назад руки его каждое лето, но не зимой, покрывались светлокоричневыми пятнами, похожими на веснушки, но несколько больше их, и что пятна эти нисколько не страдали от лучей солнца, между тем как белые участки кожи неоднократно воспалялись и покрывались пузырями.

* Shаrре, Man a Special Creation, 1873, стр. 119.

У низших животных чается также существенная разница между восприимчивостью к действию солнечных лучей участков кожи, покрытых белыми волосами, и другими участками *. Но я не в состоянии судить, имеет ли подобная защита кожи от лучей солнца существенное значение при суждении о том, приобрел ли человек темную окраску кожи постепенно путем естественного отбора. Если это так, то мы должны допустить, туземцы тропической Америки прожили в своей стране значительно более короткое время, чем негры в Африке или папуасы на южных островах Малайского архипелага, а светлокожие индусы - более короткий срок в Индии, чем темные аборигены центральной и южной части полуострова .

* “Variation of Animals and Plants under Domestication”, т. II, стр. 336, 337.

Хотя при настоящем состоянии наших знаний мы не в состоянии объяснить различий в окраске человеческих рас ни преимуществами, которые таким путем приобретаются, ни прямым влиянием климата, тем не менее мы не должны упускать из виду последнего фактора, так как есть положительные основания думать, что климат обусловливает известный наследственный эффект *.

* См., например, Катрфаж (Quatrefages , “Revue des Cours Scientifiques”, 10 октября 1868, стр. 724) о следствиях пребывания в Аравии и Абиссинии и др. подобных случаях. Д-р Ролле (Rollе , Der Mensch, seine Abstammung, etc., 1865, стр. 99) пишет на основании наблюдений Ханыкова, что большинство немецких семейств, поселившихся в Грузии, приобрело в течение двух поколений гемные волосы и глаза. Д-р Форбс сообщает мне, что племя квичуа в Андах значительно разнится по окраске смотря по положению обитаемых им долин .

Мы видели во второй главе, что условия жизни имеют прямое шяние на развитие тела и что результаты этого передаются но наследству. Так, общепризнано, что европейские поселенцы в Соединенных Штатах подвергаются незначительным, но очень быстрым изменениям в наружности. Их туловище и конечности удлиняются, и я слышал от полковника Берниса, что в течение последней войны в Соединенных Штатах обстоятельство это резко подтвердилось смешным зрелищем, какое представляли полки, набранные из немцев, когда их одели в готовое платье, предназначенное для американцев, - оно оказалось для них слишком длинным. Существует также достаточное число фактов, доказывающих, что в Южных Штатах невольники, живущие в качестве домашней прислуги, в третьем поколении резко отличаются по своей наружности от невольников, работающих в полях *.

* Наrlаn, Medical Researches, стр. 532. Катрфаж (Quatrefages, Unite de l"Espece Humaine, 1861, стр. 128) собрал много фактов по этому вопросу.

Если мы, однако, бросим общий взгляд на человеческие расы, распространенные по всей земле, то мы должны будем согласиться, что их характеристические признаки не могут быть объяснены прямым влиянием различных условий жизни, даже в том случае, если бы они подвергались этим влияниям в продолжение громадных периодов времени. Эскимосы питаются исключительно животной пищей; они одеты в толстые кожи и подвергаются влиянию жестокого холода и продолжительной темноты. Несмотря на это, они не отличаются в очень резкой степени от жителей южного Китая, питающихся одной растительной пищей и живущих, почти без всякой одежды, среди жаркого, знойного климата. Нагие обитатели Огненной Земли питаются морскими организмами своих негостеприимных берегов, между тем как ботокуды в Бразилии бродят по жарким лесам внутри страны и кормятся преимущественно растительной пищей. Несмотря на это племена эти так сходны между собой, что бразильцы ошибочно приняли нескольких туземцев с Огненной Земли, бывших на борту “Бигля”, за ботокудов. С другой стороны, ботокуды, подобно другим обитателям тропической Америки, резко отличаются от негров, живущих на противоположных берегах Атлантического океана, несмотря на то, что они подвержены почти сходному климату и ведут почти одинаковый образ жизни.

Различия между человеческими расами не могут, или могут лишь в самой незначительной степени, бьпь объяснены как унаследованный результат усиленного или ослабленного упражнения органов. У людей, живущих по преимуществу в челноках, ноги могут быть несколько укорочены; у обитателей горных мест грудь может быть сильнее развита, а у тех, которые постоянно употребляют в дело известные органы чувств, полости, заключающие эти срганы, могут сделаться несколько больше, а следовательно и черты лица несколько измениться. У цивилизованных народов меньшие размеры челюстей, вследствие уменьшенного употребления их, привычная игра различных мышц, служащих для выражения разнообразных эмоций, и увеличение массы мозга, вследствие большей умственной деятельности, имели в совокупности значительное влияние на их наружнэсть сравнительно с дикарями *. Может быть также, что повышение роста, без соответствующего увеличения размеров мозга, придало известным расам (судя по аналогии с приведенным выше примером кроликов) удлиненный череп, долихоцефалического типа .

* См. профессор Шафгаузен (Schaaffhausen), перевод в “Anthropological Review”, октябрь 1868, стр. 429.

Наконец, и мало понятный принцип коррелятивного развития должен был иногда оказывать свое влияние, как, например, в случае значительного развития мышц и выдающихся надбровных дуг. Цвет кожи и цвет волос находятся в ясной соотношении друг с другом, так же как строение волос с их цветом у манданов в Северной Америке *. Цвет кожи и запах, издаваемый ею, тоже до известной степени связаны между собой. У овечьих пород число волос на данной поверхности кожи и число выделительных пор находятся в известном отношении между собой **. Если судить по аналогии с нашими домашними животными, то у человека многие видоизменения в строении можно, вероятно, объяснить принципом коррелятивного развития.

* М-р Кетлин сообщает (Сatlin, N. American Indians, 3-е изд., 1842, т. I, стр. 49), что во всем племени манданов приблизительно один человек на десять или двенадцать во всех возрастах и в обоих полах отличается густыми серебристо-серыми волосами, которые наследственны. Эти волосы так же жестки и грубы, как в лошадиной гриве, между тем как волосы других цветов тонки и мягки.

** О запахе кожи - Gоdrоn, Sur l"Espece, т. II, стр. 217. О порах в коже - Wilсkens, Die Aufgaben der landwirth. Zootechnik, 1869, стр. 7.

* * * Итак, мы видим, что характеристические особенности человеческих рас не могут быть объяснены удовлетворительным образом ни прямым влиянием внешних условий, ни продолжительным употреблением частей, ни принципом корреляции. Мы принуждены поэтому исследовать, но могли ли мелкие индивидуальные различия, которым так подвержен человек, быть сохранены и усилены в течение долгого ряда поколений посредством естественного отбора. Но тут мы сейчас же встречаем возражение, что этим путем сохраняются обыкновенно одни полезные видоизменения и что, насколько можно судить (хотя ошибиться здесь очень легко), ни одно из внешних различий между человеческими расами не приносит им прямой или особей пользы . Умственные и моральные или общественные способности должны быть, конечно изъяты отсюда. Большая изменчивость всех внешних различий между человеческими расами указывает также, что эти различия не могут иметь особенного значения. Имей они значение, они уже давно сделались бы постоянными и сохранились или исчезли. В этом отношении человек походит на те формы, которые естествоиспытатели называют и протеобразными, или полиморфными, и которые остались крайне изменчивыми, повидимому, вследствие того, что их видоизменения были безразличны по своей природе и поэтому не подпали под действие естественного отбора.

Таким образом, все наши попытки найти объяснение для различий кду человеческими расами остались тщетными. Но у нас остается еще один важный деятель, именно половой отбор, который, повидимому, оказал такое же мощное воздействие на человека, как и на многих других животных. Я этим вовсе не хочу сказать, что половым отбором можно объяснить все различия между расами. Останется во всяком случае еще порядочная доля необъясненных фактов, о которых мы, при нашем незнании, можем только сказать, что так как люди родятся постоянно, например, с головами несколько более круглыми или удлиненными, или с носами более или менее длинными, то эти мелкие различия могут сделаться постоянными и однообразными, если неизвестные факторы, вызвавшие их, будут действовать более постоянно и при помощи длительных взаимных скрещиваний. Такие видоизменения принадлежат к категории случаев, о которых мы упоминали во второй главе, и которые, за недостатком лучшего термина, часто именуются самопроизвольными.

Точно так же я далек от мысли, чтобы влияние полового отбора могло быть доказано с научной точностью. Но во всяком случае можно доказать, что было бы непонятно, если бы человек не был изменен действием этого фактора, оказавшего, как видно, столь могущественное воздействие на бесчисленных животных. Далее, может быть показано, что различия между человеческими расами в окраске, обилии волос, чертах лица и т.д. принадлежат по своей природе к той категории, на которую половой отбор должен был, как можно предполагать, оказать влияние. Впрочем, для того, чтобы рассмотреть.тгот вопрос должным образом, я счел нужным обозреть все животное царство и посвятить этому обзору вторую часть настоящего сочинения. В заключении я вернусь к человеку, и после попытки показать, насколько он видоизменился под влиянием полового отбора, я дам краткий обзор содержания глав этой первой части.

Наше путешествие в мир ископаемых костей и каменных орудий в основном закончено. Пора переходить к другим источникам данных об антропогенезе, а также к их теоретическому осмыслению. Эта заключительная глава первой части посвящена замечательной теории, без которой наше понимание эволюции гоминид осталось бы весьма неполным. Знакомство с этой теорией подготовит нас к погружению в новый круг тем, которым посвящена вторая часть книги.

В истории эволюционной биологии не раз бывало так, что хорошая идея, давно уже высказанная каким-нибудь гениальным теоретиком и даже подкрепленная фактами и наблюдениями, долго оставалась в тени и не находила всеобщего признания до тех пор, пока кто-нибудь не разрабатывал математическую модель, которая объяснила бы всем, как и почему эта идея работает. Больше всех не повезло теории полового отбора. Эта абсолютно гениальная (как мы теперь понимаем) идея была разработана Дарвином в книге "Происхождение человека и половой отбор", но современники ее не поняли и не приняли. Многие соглашались, что самцы могут конкурировать за самок – и с этим может быть связано развитие, например, оленьих рогов, – но никто не верил, что самки могут активно выбирать самцов (а без этого нельзя объяснить такие удивительные явления природы, как павлиний хвост). Самки, по мнению мыслителей Викторианской эпохи, должны скромно сидеть в уголочке в нарядном платье и ждать, пока к ним кто-то посватается.

Идея полового отбора успела стать "полузабытым научным курьезом", когда в 1930 году Рональд Фишер эксгумировал ее, развил и дополнил важными деталями, до которых Дарвин не додумался. Дарвин не знал, как объяснить пристрастие самок к тем или иным мужским качествам. Почему павлинихам нравятся ухажеры с большими яркими хвостами? Может, это какое-то изначально присущее животным чувство прекрасного [эта идея на самом деле не так уж плоха. Только сегодня вместо "исконного чувства прекрасного" пользуются термином "сенсорный драйв" (см. в конце главы)] ? Фишер понял, что не только брачные украшения самцов, но и вкусы и избирательность самок тоже наследуются и эволюционируют по тем же правилам, что и остальные признаки. Если мутантные самки, предпочитающие самцов с определенным признаком, будут оставлять в среднем больше потомства, чем прочие самки, безразличные к этому признаку, то гены самок-мутантов будут распространяться в популяции. Самке, как правило, должны нравиться те качества самцов, пристрастие к которым было поддержано отбором у ее прародительниц.

Эта простая мысль заткнула главную прореху в теории Дарвина и сделала ее полностью работоспособной. Сегодня это кажется невероятным, но идеи Фишера о половом отборе тоже не были толком поняты научным сообществом. Они почти забылись к тому времени, когда их снова выкопали из забвения представители следующего поколения биологов-теоретиков, сумевшие наконец разработать ясные и убедительные математические модели. Лишь с третьей попытки теория полового отбора наконец получила заслуженное признание. Эта драматическая история красочно изложена в книге Джеффри Миллера "The Mating Mind" (2000), которая, к большому сожалению, пока не переведена на русский язык.

Сегодня биологи уже не сомневаются в том, что половой отбор – мощнейший эволюционный механизм, способный обеспечить развитие самых разных признаков, как полезных для выживания, так и не очень. С полезными признаками все более или менее ясно. Самкам выгодно выбирать самцов с "хорошими генами" (чтобы потомство получилось более жизнеспособным), поэтому любой признак, свидетельствующий о хорошем здоровье, силе или высоком социальном статусе, может быть подхвачен и усилен половым отбором. Так возникают разнообразные "индикаторы приспособленности", в том числе гипертрофированные, такие как павлиний хвост или гигантские рога вымершего большерогого оленя. Чрезмерное развитие таких признаков может снижать жизнеспособность самца, но этот недостаток до определенного момента компенсируется ростом сексуальной привлекательности.

Более того, если привлекательный признак обходится слишком дешево, его будет легко подделать. Могут появиться самцы-обманщики, демонстрирующие привлекательный признак, но не имеющие при этом соответствующего здоровья и силы. Если обманщиков разведется много, отбор перестанет благоприятствовать самкам, которые выбирают самцов по этому признаку. Другое дело, если признак по-настоящему обременителен: в этом случае слабый самец не сможет его подделать. На это будут способны только по-настоящему сильные и здоровые особи. Данная закономерность хорошо известна специалистам по рекламе и маркетингу. Бывает дорогостоящая реклама, которой можно хотя бы отчасти доверять: она доказывает если не качество товара, то состоятельность рекламодателя. А есть "дешевая болтовня" (cheap talk), которой верить не рекомендуется. Биологи называют это принципом гандикапа.

Самое интересное, что половой отбор запросто может стимулировать развитие и вовсе бесполезных признаков, не только ненужных для выживания, но и не являющихся "индикаторами приспособленности". Это происходит благодаря механизму фишеровского убегания (Fisherian runaway).

Допустим, в популяции появился мутантный ген (точнее, аллель), влияющий на брачные предпочтения самок. Допустим, самки с этим геном выбирают самых длинноухих самцов. В популяции существует небольшая нейтральная (не влияющая на приспособленность) изменчивость по длине ушей. Самки с мутантным геном поначалу не имеют никакого преимущества, но и особого вреда их странные вкусы им не приносят. Поэтому мутантный аллель имеет шанс за счет дрейфа (случайных колебаний частот аллелей) достичь некоторой заметной частоты в генофонде популяции. Вот тут-то и вступает в действие механизм "убегания". Длинноухие самцы получают репродуктивное преимущество, потому что им доступны все самки, а короткоухие самцы могут спариться только с теми самками, у которых нет мутантного аллеля. Длинноухие самцы начинают оставлять больше потомков, чем короткоухие.

Фокус тут в том, что потомство от браков длинноухих самцов с мутантными самками наследует не только "гены длинноухости" (от отца), но и аллель предпочтения длинноухих самцов (от матери). Как только длинноухие самцы начинают оставлять в среднем больше потомства, чем короткоухие, самкам становится выгодно выбирать длинноухих партнеров, потому что тогда их сыновья унаследуют длинноухость, привлекут больше самок и оставят больше потомства. В результате те самки, которые предпочитают длинноухих самцов, начинают оставлять больше внуков, то есть получают репродуктивное преимущество.

Бывшая случайная прихоть превращается в полезную адаптацию. Возникает положительная обратная связь, или цепная реакция, в результате которой в генофонде стремительно распространяются гены длинноухости и гены любви к длинноухим. Длинноухость выгодна, потому что самки любят длинноухих, а любить длинноухих выгодно, потому что выгодна длинноухость. И никому нет дела до того, нужны ли длинные уши зачем-то еще. В этом и состоит суть фишеровского убегания. Возможно, уши вскоре начнут волочиться по земле, цепляться за кусты и снижать жизнеспособность, но даже это не обязательно остановит их рост, потому что на этом этапе длинные уши уже могут стать хорошим "индикатором приспособленности" (в соответствии с принципом гандикапа, о котором было сказано выше).

Разумеется, половой отбор не только создает всевозможные нелепые, обременительные признаки, ненужные для выживания украшения и причудливое брачное поведение. Он способен быть и гораздо более конструктивным. Иногда он просто многократно усиливает эффективность "обычного" естественного отбора и ускоряет адаптивную эволюцию. Если самки выбирают самцов не по произвольным бессмысленным критериям, а по признакам, непосредственно отражающим приспособленность самца (его здоровье, хорошую физическую форму), то тем самым самки резко ускоряют эволюцию.

Легко понять, почему половой отбор повышает эффективность обычного естественного отбора. Самец с пониженной приспособленностью не только имеет меньше шансов выжить, но и становится менее привлекательным для самок. Мало того что здоровье слабое, так еще и девушки не любят. Даже очень небольшие различия в приспособленности, едва заметные для "обычного" отбора, могут стать решающими, когда дело доходит до конкуренции между самцами в попытках очаровать привередливую самку. Кроме того, отбор перестает быть "слепым". Теперь его направляют существа, у которых все же есть кое-какие мозги. Эти существа способны к целенаправленным действиям и отчасти осмысленным решениям. Самки становятся селекционерами. Привередливые павлинихи создали роскошные узоры на хвостах самцов-павлинов точно так же, как голубеводы создали причудливые украшения у декоративных пород голубей.

Некоторые биологи предполагают, что гипертрофированный мозг и интеллект развились под действием тех же самых механизмов, что и павлиний хвост или рога большеротого оленя. Наиболее полно эта тема раскрыта в вышеупомянутой книге Дж. Миллера The Mating Mind. Основную идею книги можно сформулировать примерно так: мы можем влюбиться в человека за его доброту, ум, щедрость, творческие таланты, остроумие, красноречие… И при этом удивляемся, как все эти свойства могли развиться в ходе эволюции. Про половой отбор слыхали когда-нибудь?

Некоторые биологи недолюбливают теорию полового отбора с ее идеями гандикапа и убегания как раз за то, что с ее помощью можно объяснить любую ерунду. Другие, наоборот, усматривают в этом главное достоинство теории. Конечно, все зависит от возможности эмпирической проверки теоретических предсказаний в каждом конкретном случае. Если кто-то выдвинет гипотезу, что пластины на спине у стегозавра развились под действием полового отбора, проверить это будет крайне трудно, потому что стегозавры вымерли и мы не знаем, действительно ли эти пластины служили для привлечения партнеров. С современными организмами проще. Если мы видим какой-то "бессмысленный" признак, то основное предсказание теории полового отбора состоит в том, что эта чепуховина нравится особям противоположного пола. Остается только это проверить.

Зачем самцам усы

Рассмотрим один забавный пример, показывающий теорию полового отбора в действии. Ихтиологи из США и Германии обратили внимание на странный и, по-видимому, совершенно бесполезный признак, встречающийся у самцов пресноводной рыбки Poecilia sphenops . Эта рыбка, особенно ее черная разновидность, хорошо известна аквариумистам под названием моллинезия лира, или черная моллинезия.

В реках Южной Мексики у многих самцов этого вида над верхней губой имеется пучок длинных и тонких кожных выростов, похожих на усы. У самцов некоторых представителей семейства Poeciliidae , к которому относится моллинезия, на этой части головы имеются так называемые контактные органы – тонкие твердые выросты чешуй, которые помогают самцам соблазнять самок. Во время брачных игр самцы пецилиевых тыкаются носом в живот самки, и твердые выросты чешуй, по-видимому, помогают им возбудить партнершу. Однако, в отличие от контактных органов, усы Р. sphenops бескостные и мягкие.

Может быть, это какие-то органы чувств? Авторы изучили усы самцов моллинезии под электронным микроскопом и пришли к выводу, что это просто мягкие выросты эпидермиса, покрывающего чешуйки. Никакие нервы к ним не подходят, а значит, они ничего не могут чувствовать.

Поскольку больше никаких идей о возможной функции усов у авторов не было (действительно, трудно придумать что-то еще), оставалось прибегнуть к всеобъясняющей мощи теории полового отбора. То есть посмотреть, не нравится ли эта чепуховина самкам.

С этой целью было поставлено несколько экспериментов. В одном из них самку сажали в аквариум, к двум противоположным стенкам которого вплотную приставляли аквариумы с двумя самцами примерно одинакового размера: одним усатым и одним аккуратно побритым при помощи скальпеля. Брили всегда более крупного из двух самцов. Операция проводилась заранее, чтобы у самцов было время успокоиться. Самку выпускали только после того, как оба самца начинали вести себя спокойно и естественно. Экспериментаторы смотрели, рядом с каким из двух самцов самка будет проводить больше времени. Через пять минут самцов меняли местами (чтобы исключить возможность того, что самке просто больше нравится одна из половин аквариума) и наблюдали еще пять минут. Это стандартная методика изучения брачных предпочтений, основанных на визуальных признаках. Многократно показано, что предпочтения самки, выявленные в таких экспериментах, адекватно отражают избирательность при выборе брачного партнера.

Самки в этом эксперименте явно предпочитали быть рядом с усатыми самцами, чем с бритыми. Но может быть, дело в том, что сама процедура бритья как-то влияет на поведение самца, хоть это и неуловимо для человеческих глаз? Чтобы проверить эту возможность, был поставлен другой эксперимент. Его идея основывалась на том, что моллинезии, как и многие другие рыбы, всегда предпочитают крупных партнеров мелким. Если различия по размеру невелики, другие признаки (например, усатость) могут их перевесить, как это было в первом эксперименте. Однако значительная разница размеров, скорее всего, должна быть важнее для самок, чем усы и другие "бесполезные" признаки.

Во втором эксперименте каждой самке предложили на выбор очень крупного, но бритого самца и мелкого, но усатого. Теперь самки уверенно выбирали крупных партнеров, невзирая на отсутствие усов. Следовательно, сама по себе процедура бритья если и вредит имиджу самца, то не катастрофически. Чтобы окончательно исключить возможность ее влияния, авторы поставили третий эксперимент, в котором вместо живых самцов использовались их фотографии, синхронно двигавшиеся то в одну, то в другую сторону по приставленным к аквариуму экранам. Обе фотографии были совершенно одинаковые, за исключением того, что на одной из них самец щеголял пышными усами. С фотографий сначала удалили подлинные усы, а потом к одному из двух портретов в каждой паре авторы подрисовали усы в фотошопе. Использовались две пары таких фотографий, основой для которых послужили два разных самца.

Как и в первом эксперименте, самки предпочли усатых самцов безусым. Предпочтение на этот раз было чуть менее выраженным, что, вероятно, объясняется недостаточным мастерством художников, но все же статистически достоверным.

Таким образом, гипотеза о том, что усы у самцов моллинезий поддерживаются половым отбором, получила подтверждение. Никакой другой пользы самцам усы, по-видимому, не приносят. Вряд ли они играют роль "индикаторов приспособленности", потому что авторы не обнаружили корреляции между наличием усов и размером самца. Хороший индикатор приспособленности – как раз размер, и поэтому выраженность многих вторичных половых признаков у самцов рыб коррелирует с размером тела, но к усам это не относится. Поэтому есть все основания предполагать, что усы распространились в популяциях моллинезий под действием фишеровского механизма как совершенно бессмысленный признак, на который случайно возникла мода (Schlupp et al., 2010 ).

Ну хорошо, а зачем усы человеческим мужчинам? Вот загадка..

Зачем самки приматов кричат во время секса?

В наши дни мало кто из экспертов сомневается, что взаимоотношения между полами играли важнейшую роль в эволюционном становлении человека. Эта тема раскрыта в научно-популярной книге М. Л. Бутовской "Тайны пола. Мужчина и женщина в зеркале эволюции" (2004). Мы тоже будем неоднократно к ней возвращаться (не претендуя, впрочем, на исчерпывающее изложение), а пока рассмотрим несколько конкретных исследований, показывающих, в каком направлении движется сегодня мысль биологов, изучающих роль полового отбора в эволюции людей и их ближайших родственников.

Половые отношения в коллективах обезьян отличаются огромным разнообразием и сложностью. Секс у многих приматов – нечто гораздо большее, чем просто копуляция с целью продолжению рода. Он играет важную роль в общественной жизни и социальной организации. Секс может использоваться как способ разрешения конфликтов, примирения, поддержания сплоченности коллектива или его иерархической структуры. Например, бонобо активно используют секс, в том числе однополый, для примирения и снятия напряженности в коллективе; некоторые обезьяны используют имитацию спаривания ("ложные садки") для демонстрации и поддержания отношений "начальник – подчиненный".

Из-за сложности самих половых отношений и социальной организации, в которую они могут быть весьма причудливым образом вплетены, разработать адекватные модели эволюции полового поведения у приматов оказалось очень непросто. Одна из многочисленных загадок – происхождение и смысл так называемых копуляционных сигналов – специфических, довольно громких криков, издаваемых во время спаривания самками некоторых видов, включая человека.

Конечно, можно допустить, что эти крики никакого адаптивного (приспособительного) смысла не имеют, что самки кричат просто "от страсти", что такое поведение не влияет на репродуктивный успех, и поэтому естественный отбор на него не действует. Оно могло возникнуть, например, как побочный эффект каких-то других поведенческих программ – врожденных или передающихся через подражание и обучение. С другой стороны, у "страстных криков" самок приматов (в том числе наших ближайших родственников – шимпанзе) вполне может быть и свой собственный адаптивный смысл.

Долгое время пользовалась популярностью гипотеза, согласно которой самки шимпанзе таким образом сообщают другим самцам о своей готовности к спариванию. Предполагается, что страстные крики самки должны возбуждать самцов и провоцировать их к соревнованию за право спариться с ней. В итоге самка получает шанс спариться с лучшими самцами. Правда, к людям, существам, исторически склонным скорее к моногамии, чем к промискуитету, эта гипотеза едва ли приложима. Но шимпанзе не страдают излишним целомудрием, и половые отношения у них отличаются большой свободой. Каждая самка спаривается со многими самцами. Впрочем, это вовсе не значит, что ей все равно, с кем это делать, когда и в какой последовательности. Как правило, она предпочитает высокоранговых самцов.

У самок шимпанзе есть веские причины не хранить верность какому-то одному партнеру. Во-первых, спарившись подряд с несколькими самцами, она дает возможность стать отцом своих детей тому из них, чьи сперматозоиды победят в "спермовой войне". Это повышает шанс обеспечить детенышей хорошими генами. Постоянные спермовые войны привели к тому, что у самцов шимпанзе в ходе эволюции развились очень крупные семенники. По этому же признаку можно сказать, что у наших предков спермовые войны не играли столь важной роли: у людей семенники гораздо меньше, чем у шимпанзе.

Не выделяясь по размеру семенников, человек бьет все рекорды среди человекообразных по размеру пениса (как по его длине, так и по толщине). Для сравнения, у самца гориллы при массе тела 200 кг длина пениса всего около 4 см. Это нормально для человекообразных с гаремным типом семьи. У орангутанов ситуация примерно такая же. Гаремы предполагают острую конкуренцию между самцами, но не на уровне гениталий и сперматозоидов, а на уровне физической мощи и острых клыков. Размер пениса и семенников не принципиален для владельца гарема.

У шимпанзе пенис подлиннее (порядка 7 см), но очень тонкий. При относительно свободных половых отношениях в коллективах шимпанзе конкуренция между самцами идет в первую очередь на уровне спермы.

О каких особенностях жизни наших предков свидетельствует громадный пенис? Рекомендую читателям поразмышлять об этом на досуге: хорошее упражнение для ума [немного подскажу: вряд ли это индикатор приспособленности или признак, развившийся "для красоты", например, в результате фишеровского убегания. В этом случае мужские гениталии имели бы более эстетичный вид – например, были бы раскрашены в яркие, привлекательные цвета, как у некоторых обезьян. Скорее тут что-то функциональное. Например, чтобы жены реже изменяли. Некоторые женщины, правда, уверяют, что размер не имеет значения. Возможно, они лукавят: науке это пока неизвестно] .

Другая причина, по которой самки шимпанзе стремятся спариться со многими самцами, причем желательно с высокоранговыми, состоит в том, что они обоснованно рассчитывают на благодарность со стороны партнеров и на их поддержку в будущем. Нет ничего важнее для существа, живущего в конкурентном иерархическом коллективе, чем хорошие отношения с влиятельными персонами. Особенно если общество не может выработать разумных законов и заставить всех соблюдать их. Кому-кому, а гражданам нашей страны это можно не объяснять.

Общественная жизнь шимпанзе (в отличие от бонобо) мало похожа на идиллию. Самкам приходится заботиться еще и о том, чтобы какой-нибудь самец в приступе ярости не убил их детенышей. Такое, к сожалению, случается. Весьма эффективный способ предотвращения инфантицида – убедить самца, что детеныши от него. Если убедить невозможно – хотя бы заронить сомнение. При том образе жизни, который ведут шимпанзе, мать сама не знает, кто отец ее детенышей, зато и самцы понятия не имеют, какие из детей чьи. Лучше уж вовсе не убивать детей партнерш, а то прихлопнешь ненароком своего – и твои гены умрут вместе с тобой (в том числе и те гены, что определяют склонность к инфантициду). Безнадежно запутать вопрос об отцовстве – это еще одна цель, которую самка может преследовать, спариваясь с несколькими самцами подряд.

Нельзя забывать и о том, что социальный статус самки может сильно зависеть от того, с какими самцами она спаривается, и от того, насколько широко об этом проинформированы другие члены коллектива.

Таким образом, у самок шимпанзе теоретически есть много причин не только спариваться со многими самцами, но и криками оповещать об этом публику. Для проверки теорий, однако, необходимы длительные наблюдения за обезьянами в естественных условиях.

Антропологи из Великобритании и Германии в течение двух полевых сезонов в 2006 и 2007 годах подглядывали за интимной жизнью обезьяньего племени, проживающего в лесу Будонго в Уганде. В период наблюдения в стаде было 78 особей, в том числе восемь взрослых самцов и 25 взрослых самок, из которых семь жили активной половой жизнью (более 15 спариваний за время наблюдений).

Все семь самок во время спаривания иногда издавали "крики страсти" – довольно громкие ритмичные вопли или взвизгивания, слышимые в лесу на расстоянии до 50 метров. Происходило это не очень часто. Всего за девять месяцев наблюдений было зарегистрировано 287 спариваний с участием этих семи самок, но только в 104 случаях (36 %) самки подавали голос.

Оказалось, что самки кричат намного чаще, когда спариваются с высокоранговыми взрослыми самцами. Между низкоранговыми взрослыми самцами и еще более низкоранговыми подростками они различий не делают (кричат мало в обоих случаях).

В 35 случаях из 287 (12 %) сородичи не дали парочке спокойно закончить процесс. "Громкие" половые акты провоцировали агрессию девять раз, причем в четырех случаях вмешивалась высокоранговая самка, в трех – высокоранговый самец и в двух – низкоранговый самец. Нападения высокоранговых самок были самыми яростными. Агрессия в этом случае всегда была направлена на низкоранговую конкурентку, а не на самца. Когда те же низкоранговые самки спаривались молча, высокоранговые самки на них не нападали. Видеть копуляцию они не могли ни в том ни в другом случае: их привлекали именно крики.

Исследователи не обнаружили никакой корреляции между "криками страсти" и интервалом между спариваниями с разными самцами. Это противоречит предположению о том, что крики способствуют быстрому привлечению дополнительных половых партнеров. Не было явной корреляции и между склонностью самки озвучивать свои ощущения и ее социальным статусом.

По содержанию гормонов в моче самок исследователи следили за фазами эстрального цикла. Самки шимпанзе, в отличие от людей, спариваются лишь в течение примерно десяти дней во время каждого цикла, однако в начале и в конце этого десятидневного периода зачатие невозможно. Как выяснилось, "крики страсти" не несут никакой информации о том, способна ли самка в данный момент к зачатию. Это противоречит идее о том, что цель криков – обеспечить потомство наилучшими генами. Если бы речь шла о генах, самки старались бы кричать поактивнее, когда зачатие возможно. Но они кричат одинаково на всех стадиях эстрального цикла, когда способны заниматься любовью.

Самый интересный результат состоит в том, что любовные крики, как выяснилось, зависят от состава женской аудитории, то есть от того, какие самки находятся поблизости от спаривающейся парочки. Ранг слушателей мужского пола не влияет на поведение самки. Однако чем больше поблизости самок того же или более высокого ранга, тем меньше вероятность, что спаривающаяся самка будет кричать. Иными словами, спаривающиеся самки ведут себя сдержаннее в присутствии влиятельных конкуренток.

Таким образом, удалось выявить только два фактора, влияющих на вероятность любовных криков: ранг партнера (чем он выше, тем больше визга) и число высокоранговых слушательниц (чем их больше, тем визга меньше). Кроме того, выяснилось, что влияние этих факторов может быть взаимосвязанным. Если самка спаривается с низкоранговым самцом, присутствие высокоранговых конкуренток смущает ее меньше, чем в том случае, когда ее партнер занимает высокое общественное положение. Иными словами, самка, заполучившая ценного партнера, следит за тем, чтобы не привлекать внимание опасных конкуренток. Самка, спаривающаяся со второсортным самцом, не так чутко реагирует на состав аудитории.

Авторы полагают, что полученные ими результаты свидетельствуют против гипотезы о том, что цель любовных криков – спровоцировать соревнование среди самцов, быстро привлечь дополнительных высокоранговых партнеров и вовлечь их в спермовые войны. Если бы это было так, самки активнее кричали бы в объятиях второсортных самцов. Они же поступают ровно наоборот. Кроме того, данная гипотеза предполагает, что страстные крики, во-первых, провоцируют агрессию среди самцов, во-вторых, способствуют сокращению интервалов между спариваниями с разными самцами. Ни того ни другого наблюдения не подтвердили. С другой стороны, авторы заметили, что когда высокоранговый самец занимается любовью, другие высокоранговые самцы обычно крутятся поблизости. Таким образом, самка своими криками все-таки информирует мужскую элиту племени о своей готовности к спариванию. И хотя высокопоставленные мужчины, блюдя достоинство, не бросаются тут же спихивать товарища, они могут воспользоваться полученной информацией чуть позже.

Полученные результаты подтверждают быстро крепнущую в последнее время теорию о том, что в коллективах шимпанзе важную роль играет острая и порой весьма жестокая конкуренция между самками (в отличие от бонобо, у которых общественное устройство основано на дружбе и кооперации между самками). Спаривающиеся самки явно сдерживают свои эмоции и стараются не издавать лишних звуков, когда поблизости есть влиятельные конкурентки.

По мнению авторов, полученные ими результаты не противоречат также и гипотезе "запутывания вопроса об отцовстве". Самцы шимпанзе, по-видимому, хорошо помнят, с кем им доводилось спариваться и кто может в принципе быть матерью их детей. Это не только снижает риск инфантицида, но и помогает самкам в конфликтных ситуациях. Замечено, что самцы иногда встревают в женские драки на стороне "своих" самок. Иногда самке даже удается спровоцировать очарованного ею самца на убийство детей конкурентки. Да, нравы у наших ближайших родственников – не лучший образец для подражания. Может быть, самки кричат еще и для того, чтобы самец получше запомнил это свидание?

Возможно, острая конкуренция между самками у шимпанзе отчасти связана с патрилокальностью (самцы остаются в родном племени, подросшие самки уходят в чужие семьи и поэтому не связаны кровным родством с другими самками в стаде). Однако мирные и любвеобильные бонобо тоже патрилокальны. Авторы отмечают, что самки шимпанзе в целом издают любовные крики намного реже, чем другие приматы. Видимо, боязнь расправы со стороны конкуренток пересиливает желание привлечь высокоранговых самцов и затуманить вопрос об отцовстве. Так или иначе, исследование показало, что "крики страсти" у самок шимпанзе могут служить гибким инструментом для минимизации различных рисков, связанных с острой конкуренцией между самками (Townsend et al., 2008 ).

Чувство юмора и щедрость – результаты полового отбора?

Не исключено, что некоторые важные особенности человеческой психики могли возникнуть под действием полового отбора – либо как качества, обладающие непосредственной ценностью для потенциального полового партнера и будущего потомства (например, доброта и интеллект), либо как средства наглядной демонстрации (рекламы) искомых качеств. Некоторые эксперты допускают, что такие свойства, как чувство юмора и щедрость, вполне могут быть аналогами павлиньего хвоста у человека. Проверить подобные гипотезы напрямую невозможно. Зато можно проверить следствия, вытекающие из них. Именно это обычно и пытаются сделать эволюционные психологи. Конечно, в таких исследованиях даже в случае положительного результата всегда сохраняется вероятность того, что обнаруженные эффекты и корреляции могут иметь иное объяснение, отличное от исходных эволюционно-психологических гипотез. Тем не менее это, по-видимому, единственный возможный подход к решению подобных задач. С каждым успешным экспериментом вероятность правильности исходных предположений растет, постепенно приближаясь к 100 %. На большее трудно рассчитывать.

Идея о том, что чувство юмора развилось у людей под действием полового отбора как средство демонстрации интеллекта, была обоснована Джеффри Миллером в книге "The Mating Mind", о которой говорилось выше. То, что представители всех изученных в этом отношении человеческих культур считают интеллект (наряду с добротой и пониманием) важнейшим критерием при выборе брачного партнера, – это установленный факт. По крайней мере они так говорят (есть данные, что женщины при этом отвечают честно, а вот мужчины лукавят; см. ниже). Известно также, что интеллект положительно коррелирует с физическим здоровьем и является надежным показателем качества генов. Иными словами, интеллект – отличный "индикатор приспособленности", что делает выбор умных партнеров эволюционно осмысленным. Однако прямых фактических данных о наличии положительной корреляции между интеллектом и чувством юмора, как ни странно, до сих пор было очень мало, а без этого гипотеза Миллера выглядела уязвимой. Действительно ли шутки тем смешнее, чем выше интеллект шутника? Кому-то это кажется очевидным, кому-то нет, но в любом случае надо было это проверить научными методами.

Не смейтесь над учеными

Иногда ученым приходится доказывать научными методами вещи, которые кажутся большинству здравомыслящих людей самоочевидными и не требующими доказательств. Такая необходимость возникает из-за того, что в биологии самоочевидность подчас не является серьезным аргументом. Интуиция и здравый смысл нередко нас подводят (см. главу "Жертвы эволюции", кн. 2). Кроме того, существует особая порода профессоров старшего поколения (особенно много их в психологии, этологии и смежных дисциплинах), которые вполне способны отрицать и самоочевидные вещи, если они касаются биологической природы психики и поведения людей. Таких профессоров тоже нужно переубеждать. Поэтому не надо смеяться над учеными, всерьез доказывающими то, что и так "ежу понятно".

Смеяться не надо, но улыбаться не возбраняется. Действительно, трудно сдержать улыбку, когда читаешь научные выводы, подобные опубликованным недавно в уважаемом журнале Behaviour.

Группа британских ученых обнародовала факты, позволяющие заключить, что ночные клубы используются (кто бы мог подумать!) как площадки для сексуальных демонстраций (Hendrie et al., 2009 ):

Молодые, достигшие половой зрелости люди Homo sapiens обоих полов часто собираются в определенных местах и танцуют… Такой тип поведения наблюдается у ряда животных… В настоящем исследовании изучалось это явление в условиях коммерческих ночных клубов. Полученные данные показывают, что более 80 % людей входят в клубы, не имея партнера, и поэтому являются потенциально доступными в сексуальном плане. Наблюдается также примерно 50 %-й рост числа парочек среди выходящих из клуба (по сравнению с входящими), что свидетельствует о том, что данные конгрегации образуются с сексуальными целями. Внутри клубов свыше 80 % парных разнополых танцев были инициированы мужчинами, которые подходили к женщинам, а не наоборот. Как следствие, женщины конкурируют друг с другом за привлечение партнеров. Количественная оценка разных женских привлекающих тактик показала, что, хотя лишь 20 % женщин носили тесно облегающую одежду, демонстрирующую более 40 % поверхности их тела или 50 % площади груди и танцевали в сексуальной (sexually suggestive) манере, эти женщины привлекли почти половину (49 %) зарегистрированных нами мужских приглашений на танец. Эти данные указывают на эффективность одежды и танцевальных демонстраций для привлечения мужского внимания и являются веским доводом в пользу того, что ночные клубы представляют собой площадки для сексуальных демонстраций, где женщины соревнуются за мужское внимание. Женщины, осуществляющие наиболее успешные демонстрации, получают преимущество, которое состоит в возможности выбирать из ряда мужчин, проявивших к ним интерес.

Для проверки гипотезы о том, что чувство юмора положительно коррелирует с интеллектом, американские психологи провели эксперимент, в котором приняли участие 185 студентов-добровольцев. Интеллект участников определяли при помощи теста Равена [серия постепенно усложняющихся заданий, в которых нужно определить недостающий элемент в последовательности рисунков] . Кроме того, каждый студент прошел тестирование на пять личностных характеристик, которые психологи называют "большой пятеркой": открытость (openness) у добросовестность (conscientiousness), экстраверсия (extraversion), приятность в общении (agreeableness) и невротизм (neuroticism). Затем участников просили выполнить три задания, в которых они должны были продемонстрировать разные аспекты чувства юмора. Участники должны были заполнить шесть шутливых личных карточек – им давали фотографию незнакомого человека и просили заполнить от его имени пункты анкеты: "профессия", "обо мне", "хобби/увлечения", "мой типичный день", "моя жизненная философия". Второе задание состояло в том, чтобы придумать как можно более смешные ответы на три вопроса: "Если бы вы могли ненадолго оказаться в шкуре какого-нибудь животного, каким животным вы не хотели бы стать и почему?"; "Как сделать семейную жизнь увлекательной после первых двух лет?"; "Что будет с миром через сто лет?". Третье задание было на невербальный юмор: нужно было нарисовать смешные портреты четырех животных (обезьяна, пингвин, осьминог, жираф) и четырех людей (политик, профессор, бодибилдер, художник).

В состав жюри вошли 28 студентов. Они оценивали все юмористические произведения анонимно, ничего не зная ни об их авторах, ни об оценках других судей. Оценки в целом были выставлены низкие. Тем не менее в их распределении обнаружились интересные закономерности. Оказалось, что, с учетом всех необходимых поправок, сильнее всего с чувством юмора коррелирует интеллект. Более слабая положительная корреляция выявлена между чувством юмора и экстравертностью. Остальные личностные характеристики не коррелируют с выставленными оценками. Кроме того, было показано (как и в ряде прежних исследований), что юноши в среднем шутят смешнее, чем девушки. Это согласуется с моделью полового отбора, предложенной Миллером, согласно которой юмор дает больше преимуществ мужчинам, чем женщинам (точно так же, как и использование редких слов, см. ниже). Однако другое предсказание Миллера – о том, что положительная корреляция между интеллектом и юмором должна быть сильнее выражена у мужчин, чем у женщин, – не подтвердилось. Хотя девушки в целом шутили менее удачно, чем юноши, положительная корреляция между интеллектом и юмором оказалась даже сильнее у первых, чем у вторых (Howrigan, MacDonald, 2008 ).

Впрочем, все не так плохо для теории полового отбора. Особенно если вспомнить, что гоминиды, скорее всего, издавна практиковали моногамию. У строго моногамных видов проблема выбора наилучшего брачного партнера стоит одинаково остро для обоих полов, и специальные рекламные адаптации под действием полового отбора развиваются как у самцов, так и у самок (иногда даже одинаковые). В качестве примера можно привести таких сказочно красивых птиц, как лебеди или журавли. Люди, конечно, не очень строгие моногамы. Тем не менее у людей по сравнению с другими современными приматами очень велик так называемый мужской вклад в потомство (МВП). У людей, в том числе и в самых примитивных обществах, отцы вкладывают в своих детей значительно больше ресурсов, чем у других видов обезьян (правда, все равно намного меньше, чем матери).

Теория полового отбора предсказывает (а факты подтверждают), что выбор брачного партнера обычно осуществляется тем полом, который вкладывает в потомство больше ресурсов. Как правило, этот пол – женский. Поэтому самцы обычно изо всех сил себя рекламируют, а самки, наблюдая за их демонстрациями, придирчиво выбирают достойнейшего.

В результате именно у самцов под действием полового отбора возникают причудливые адаптации рекламного характера вроде павлиньего хвоста. Но у человека из-за высокого МВП все несколько сложнее. Похоже на то, что уже у наших далеких предков активным выбором партнера занимались не только самки, но и самцы. Выбор был взаимным. Поэтому в женском поведении и внешнем виде кое-что тоже можно объяснить действием полового отбора. Вы не замечали? Некоторые характерные женские свойства вполне могут быть адаптациями, развившимися для привлечения самцов (чтобы было из кого выбирать) и для их последующего удержания (чтобы его МВП достался мне и моим детям, а не той дуре). Из этого следует, что наличие положительной корреляции между интеллектом и юмором не только у мужчин, но и у женщин вовсе не является таким уж неразрешимым парадоксом.

В другом исследовании, проведенном Дэниелом Круджером из Мичиганского университета, анализировался другой, гораздо более громоздкий и обременительный "павлиний хвост", которым половой отбор наградил мужчин. Речь идет о расточительстве, то есть о склонности тратить больше ресурсов (например, денег), чем это необходимо и оправдано с экономической точки зрения (Krugery, 2008 ). Это явление называют также показным потреблением.

Теоретическая основа идеи о показной щедрости как средстве привлечения самок вполне очевидна. Если для данного вида животных характерен высокий МВП, то самке важно знать, насколько охотно будет ее потенциальный партнер вкладывать ресурсы в нее саму и в ее потомство. Самец заинтересован в том, чтобы как можно убедительнее продемонстрировать самке свою доброту, щедрость и богатство (способность добывать ценные ресурсы). Половой отбор в этой ситуации может способствовать развитию у самцов демонстративной расточительности [сейчас такая стратегия работает плохо: женщина может подумать про ухажера, что он будет транжирить семейные деньги. В палеолите, когда собственности почти не было и никто ничего не копил, ситуация могла быть иной] . Высокий МВП предполагает и определенную степень разборчивости со стороны самца. Самцу тоже интересно знать, насколько охотно будет самка вкладывать свои ресурсы в потомство. Но у предков человека, очевидно, мужчины и женщины вкладывали в потомство ресурсы разного рода. Если уж искать в характере современных женщин результаты действия полового отбора, то следует обратить внимание скорее не на транжирство, а на заботливость и нежность (в том числе и демонстративные).

Для проверки этой гипотезы о природе расточительства Круджер проанализировал результаты телефонных опросов 100 случайно выбранных мужчин и 309 женщин – жителей штата Мичиган. Исследование должно было ответить на два вопроса: 1) коррелирует ли расточительство с сексуальными притязаниями человека (являются ли люди, мечтающие о многочисленных половых партнерах, большими транжирами, чем лица с умеренными желаниями); 2) действенна ли эта стратегия (удается ли транжирам вступить в половую связь с большим числом партнеров, чем экономным гражданам).

Опрошенные должны были указать свой возраст, образование, семейное положение, а также принять или отвергнуть следующие три утверждения: 1) я всегда живу в соответствии со своим доходом, не залезая в долги; 2) я откладываю не менее 10 % заработка; 3) я полностью расплачиваюсь с долгами по кредитной карточке каждый месяц. Кроме того, они должны были сообщить число своих половых партнеров за последние пять лет, а также число партнеров, с которыми они хотели бы вступить в связь в течение последующих пяти лет.

С учетом всех необходимых поправок (на возраст, семейное положение и т.д.) полученные результаты показали наличие сильной положительной корреляции между расточительностью, сексуальными притязаниями и сексуальным успехом у мужчин.

Иными словами, транжиры имели (по их словам) [увы, исследования такого рода связаны с определенными методическими трудностями. Люди не шимпанзе, чтобы подглядывать за их половой жизнью "в естественной обстановке"] больше половых партнеров за последние пять лет и собирались иметь больше партнеров в будущем, чем любители откладывать на черный день и не залезать в долги. Ничего подобного не обнаружено у женщин. Ни сексуальный успех, ни сексуальные притязания женщин не коррелируют с расточительностью.

Эти результаты согласуются с полученными ранее экспериментальными данными, согласно которым студенты мужского пола охотнее расстаются с деньгами после того, как их тем или иным способом навели на размышления о симпатичных девушках. Надо ли говорить, что наука в данном вопросе сильно отстала от практики: всякому ясно, что рекламщики уже давно и активно эксплуатируют эти особенности человеческой психики, которые только сейчас начинают всерьез изучаться психологами. Мы теперь можем понять, почему в рекламных целях эффективнее использовать красивых женщин, чем мужчин. И конечно, очень полезно всем знать, на каких инстинктах спекулируют торговцы, впаривая нам дорогие и, мягко говоря, не очень нужные товары.

Казалось бы, узнав об этом исследовании, мужья получат новый аргумент в спорах с женами: я транжирю деньги, потому что в меня это заложено половым отбором, а вот женское транжирство не имеет эволюционных оправданий! Ошибка здесь та же самая, что и в некоторых псевдонаучных теориях первой половины XX века, которые пытались оправдать порабощение и даже уничтожение "слабейших" или "неприспособленных" людей, народов и рас тем, что в природе якобы всегда "выживает сильнейший". Нет никаких оснований выводить моральные нормы человеческого общества из подобных законов, даже если они действительно существуют в природе. Человеческая мораль меняется в ходе социальной эволюции, она развивается по своим собственным законам и давно уже не выводится напрямую из наших природных, эволюционно обусловленных склонностей. Иными словами, эволюционная психология может объяснять, но не может оправдывать.

Экономика романтических свиданий

Согласно теории полового отбора, оптимальная стратегия поведения самцов и самок в процессе ухаживания определяется характером семейных отношений, принятых у данного вида животных. Если самец не вкладывает своих ресурсов в потомство, предоставляя все заботы самкам, то он, как правило, не проявляет избирательности и гонится только за количеством. Самке же выгодно быть привередливой и выбирать партнера с хорошими генами (самого здорового, сильного, обладателя самых ветвистых рогов и т. п.)

У видов с высоким мужским вкладом в потомство (МВП), таких как люди, потенциальным партнерам в процессе ухаживания приходится учитывать большее число факторов и вступать во взаимоотношения, напоминающие рыночные. Самка оценивает не только "качество генов" претендента, но и его возможность и желание обеспечить ее и потомство необходимыми ресурсами. При этом она должна соизмерять предъявляемые к партнеру требования со своей собственной "рыночной стоимостью" (см. раздел "Грустные дамы выбирают не самых мужественных кавалеров" в главе "Двуногие обезьяны"). Самец, со своей стороны, прикидывает, достаточно ли высок репродуктивный потенциал этой самки (зависящий в том числе от ее возраста и "качества генов"), чтобы в нее вкладываться.

Хорошим показателем "качества генов" у людей являются привлекательные черты лица. Впрочем, в этой фразе телега стоит впереди лошади: на самом деле это отбор позаботился о том, чтобы нам казались привлекательными как раз такие черты лица, которые свидетельствуют о высоком "качестве генов". Существуют даже прямые данные, показывающие, что репродуктивный успех как мужчин, так и женщин в современном индустриальном обществе положительно коррелирует с внешней привлекательностью (подробнее мы поговорим об этом в "Заключении").

Как мы уже знаем, для гоминид, по-видимому, с давних пор был характерен высокий МВП и склонность к моногамии, выросшая из стратегии "секс в обмен на пищу". Соответствует ли поведение современных людей в процессе ухаживания тем эволюционно обусловленным мотивациям и стереотипам, которые должны были, согласно теории, развиться у наших предков? Антропологи и эволюционные психологи уже собрали немало данных, позволяющих ответить на этот вопрос утвердительно (Бутовская, 2004 ). Новое исследование британских психологов недавно добавило еще один аргумент в эту копилку (Stirrat et al., 2011 ).

Авторы протестировали 245 мужчин и 171 женщину в возрасте от 20 до 35 лет. Все испытуемые заполнили подробную анкету, в которой, в частности, нужно было оценить свою собственную внешнюю привлекательность по семибалльной шкале. Затем им показывали одну за другой фотографии 12 персон противоположного пола. Эти фотографии были сгенерированы на компьютере и затем ранжированы по привлекательности на основе оценок, выставленных 28 независимыми "судьями" – добровольцами, которые не участвовали в последующем тестировании. Фотографии показывались испытуемым в случайном порядке. Участники должны были представить себе, что они ужинают в ресторане с изображенным на фотографии человеком. Нужно было решить, какой из трех вариантов оплаты счета они бы предпочли: заплатить за обоих самому, поделить расходы поровну или возложить их целиком на партнера. Время на обдумывание не ограничивалось. Все участники расписались в том, что они старались отвечать максимально честно. Авторы подчеркивают, что их интересовали именно желания (предпочтения) испытуемых. В реальной жизни на принятие решения об оплате счета могут повлиять тысячи обстоятельств, включая точку зрения партнера. В условиях эксперимента речь шла только о желаниях испытуемого.

Главный результат исследования состоит в том, что и привлекательность партнера, и мнение испытуемого о собственной привлекательности достоверно влияют на эти желания, причем именно так, как предсказывает теория.

Чаще всего испытуемые выбирали вариант "поделить счет". И мужчины, и женщины поступили так примерно в половине случаев. Это, возможно, отражает естественное нежелание ввязываться в какие-то отношения с незнакомцем на фотографии. Или в этом можно усмотреть стремление к сохранению равенства в предполагаемых отношениях. Однако женщины, как и положено самкам видов с высоким МВП, достоверно чаще выражали желание возложить все расходы на партнера: этот вариант женщины выбрали в 45 % случаев, а мужчины – в 30 %. Соответственно, желание оплатить весь счету мужчин возникало чаще, чем у женщин (23 % против 5 %).

Внешняя привлекательность партнера влияет на мотивацию "экономического поведения" мужчин и женщин противоположным образом. Готовность раскошелиться коррелирует с привлекательностью партнера у мужчин – положительно, у женщин – отрицательно. Мужчины намного охотнее соглашались заплатить за ужин с симпатичной партнершей, чем с малопривлекательной. Самцу невыгодно растрачивать свои ресурсы на партнерш, внешность которых не свидетельствует о высоком репродуктивном потенциале: лучше приберечь их для обольщения более привлекательных особей. Женщины, наоборот, предпочитали принимать ресурсы от привлекательных партнеров и не принимать от несимпатичных. Очевидно, это связано с неизбежными в данной ситуации соображениями реципрокности, или взаимности (см. главу "Эволюция альтруизма", кн. 2), что соответствует афоризмам "долг платежом красен" и "кто девушку ужинает, тот ее и танцует".

В отличие от привлекательности партнера, представление о собственных внешних данных влияло на желания мужчин и женщин одинаковым образом. Готовность раскошелиться у обоих полов отрицательно коррелировала с самомнением. Чем более привлекательным считает себя человек, тем меньше у него желания выкладывать денежки за совместный ужин. Самец, осознающий собственную привлекательность, пытается сэкономить ресурсы в расчете на то, что его и так выберут за "хорошие гены". Самка, уверенная в своей высокой "рыночной стоимости", считает себя вправе требовать от потенциального партнера большего вложения ресурсов. Тут есть еще и такой нюанс: ранее было показано,что люди, которые сами себя считают привлекательными, склонны занижать привлекательность окружающих, то есть более критично и требовательно к ним относиться. Одна и та же фотография будет оценена людьми с высокой самооценкой как малопривлекательная, тогда как люди, не считающие себя красавцами, оценят ее как более привлекательную. Этот аспект помогает понять поведение мужчин в данном эксперименте (мужчины, считающие себя привлекательными, воспринимали женские лица на фотографиях в среднем как менее привлекательные, и поэтому не хотели за них платить). Женские мотивации, по-видимому, несколько сложнее. Может быть, уверенность в собственной привлекательности у женщин снижает обеспокоенность по поводу реципрокности, то есть ведет к ощущению, что она не будет кому-то что-то должна, если за нее заплатят.

Статистический анализ показал, что эффекты двух факторов – привлекательности партнера и мнения о собственной привлекательности – и у мужчин, и у женщин являются независимыми, то есть не влияют друг на друга. Иными словами, привлекательность партнера одинаково влияет на людей с высокой и низкой самооценкой. С другой стороны, самооценка влияет на "экономические предпочтения" при оплате счета тоже одинаково, независимо от привлекательности партнера.

На бытовом уровне эти результаты позволяют сформулировать такую "подсказку" для женщин: если партнер очень хочет за вас заплатить, то это, возможно, означает, что либо вы ему нравитесь, либо он о себе невысокого мнения. Подсказка для мужчин: если дама соглашается, чтобы вы за нее заплатили, то либо вы ей нравитесь, либо она много о себе думает.

Главный вывод исследования состоит в том, что в оплате счета за совместный ужин действительно присутствует элемент "рыночных отношений", характерных для процесса ухаживания у видов с высоким МВП. Желания людей в этой ситуации соответствуют предсказаниям теории полового отбора.

При виде красивых девушек мужчины начинают говорить умные слова

Чтобы абсолютно точно выразить любую мысль, англоговорящему человеку достаточно знать 2 тыс. наиболее часто употребляемых слов. Именно таким количеством слов обходятся английские толковые словари для объяснения всех слов языка. Специальные исследования показали, что для полноценного понимания художественной литературы нужно знать 9000 слов, а для поддержания практически любой беседы достаточно 6–7 тыс. слов (Nation, 2006 ). Между тем среднестатистический образованный англичанин свободно владеет 20 тыс. слов и совсем не редки люди со словарным запасом в 100 тыс. и более слов. Зачем нужна такая избыточность?

Одно из возможных объяснений состоит в том, что "лишние" слова (и, соответственно, избыточные лингвистические способности человеческого мозга) развились под действием полового отбора как средство демонстрации собственной приспособленности или качества своих генов. Смелая гипотеза о том, что лингвистическая избыточность является аналогом павлиньего хвоста, косвенно подтверждается следующими обстоятельствами. Во-первых, известно, что словарный запас человека сильно коррелирует с уровнем интеллекта. Во-вторых, как мы уже знаем, интеллект является надежным показателем "качества генов" (например, имеется положительная корреляция между интеллектом и симметричностью тела, которая, в свою очередь, служит одним из лучших индикаторов качества генотипа и наследственного здоровья). В-третьих, представители самых разных человеческих культур считают интеллект (наряду с добротой и пониманием) важнейшей характеристикой привлекательного брачного партнера.

Правда, тут есть одна тонкость, о которой мы вскользь упоминали выше. На словах и мужчины, и женщины всего мира высоко ценят в своих партнерах интеллект. Однако специально проведенные исследования показали, что женщины при этом говорят правду, а вот мужчины, похоже, лукавят. В этих исследованиях оценивалась "результативность" брачных объявлений. Мужские брачные объявления получают тем больше откликов, чем выше заявленный в объявлении уровень образования. Женские объявления, напротив, оказываются более успешными, если в них заявлен низкий образовательный уровень (образование и интеллект связаны друг с другом очень сильной положительной корреляцией, поэтому в большинстве психологических исследований эти два показателя оказываются неразличимыми). Этот и другие факты говорят о том, что женщины действительно предпочитают умных мужчин, тогда как мужчины избегают женщин, более умных и образованных, чем они сами.

Немаловажно и то обстоятельство, что словарный запас, как и интеллектуальный уровень, сильно зависит от генов. Об этом свидетельствуют, в частности, многочисленные исследования, проведенные на одно- и разнояйцевых близнецах. Показано, что в рамках одной и той же культуры до 75 индивидуальной изменчивости по размеру словарного запаса объясняется генами, и лишь 25 % имеющихся различий можно объяснить воспитанием, обучением и прочими влияниями окружающей среды. Ну а раз это признак наследственный, значит, рассуждения об эволюции и естественном отборе тут вполне уместны, и эволюционные психологи имеют полное право изучать данный феномен своими методами, невзирая на все протесты гуманитариев (см. главу "Генетика души", кн. 2).

Для проверки гипотезы о том, что редкие слова в языке нужны мужчинам для демонстрации своего интеллекта, психологи из Ноттингемского университета (Великобритания) Джереми Розенберг и Ричард Танни провели простой эксперимент на 85 добровольцах – студентах того же университета (Rosenberg, Тиnnеу, 2008 ). Среди испытуемых было 33 юноши (средний возраст 21,1 года) и 52 девушки (средний возраст 19,3 года).

Испытуемых случайным образом поделили на две группы. Студентам из первой группы показали на экране фотографии четырех юных фотомоделей противоположного пола (фотографии были взяты из модных журналов). Испытуемый должен был выбрать из этих фотографий самую привлекательную, вообразить романтические отношения с выбранной фотомоделью и изложить свои фантазии в письменном виде. При этом три другие фотографии исчезали, а выбранная оставалась на экране в продолжение всего эксперимента.

Студентам из второй группы предлагали на выбор четыре фотографии пожилых (примерно 50-летних) фотомоделей противоположного пола, тоже просили выбрать самую привлекательную, а затем описать не роман с избранным персонажем, а встречу и беседу без сексуального контекста.

На описание воображаемого общения с фотомоделью студентам из обеих групп давалось три минуты. После этого, не убирая с экрана выбранную испытуемым фотографию, экспериментаторы просили студентов описать свои впечатления об учебе в университете. На это "сочинение" давалось десять минут, и именно эти тексты потом анализировались исследователями. Тексты с описаниями воображаемой встречи анализу не подвергались (поскольку соответствующие задания были разными в двух группах испытуемых: одни описывали романтические отношения, другие – нейтральную беседу, и это могло повлиять на частоту употребления редких слов).

Авторы ожидали, что мысли о романтических отношениях с привлекательной особой противоположного пола должны активизировать у студентов инстинктивную программу ухаживания и "сексуальных демонстраций". Это обычная, многократно проверенная методика, направленная на выявление бессознательных психических механизмов. На сознательном уровне испытуемые, конечно, прекрасно понимали, что в данной ситуации они никого не обольщают и обольстить не могут, да и тема сочинения никак не была связана с предыдущим заданием.

Из сочинений затем удалили слова, входящие в сотню наиболее часто употребляемых (это привело к сокращению текстов на 44 %). Для оставшихся слов подсчитали частоту их встречаемости в стандартной подборке образцов устной и письменной английской речи общим объемом в 100 млн слов. Для каждого сочинения была подсчитана средняя частота встречаемости использованных в нем слов (чем меньше итоговое число, тем больше редких слов в сочинении).

Полученные результаты полностью соответствуют гипотезе о том, что мужчины используют редкие слова в качестве "сексуальной демонстрации". Юноши в целом использовали больше редких слов, чем девушки. Кроме того, после воображаемых романтических отношений с юной фотомоделью юноши употребляли редкие слова значительно чаще, чем после воображаемого общения с пожилой фотомоделью.

Что же касается девушек, то они, наоборот, после воображаемого романа с юным красавцем пользовались более "примитивной" речью, чем после мысленного общения с пожилым мужчиной. Правда, в данном случае результат чуть-чуть не дотянул до уровня статистической значимости (р = 0,06). Иными словами, существует шестипроцентная вероятность, что этот результат недостоверен и потому не нуждается в специальных объяснениях. Если же допустить, что он все-таки о чем-то говорит, то возможных объяснений может быть несколько.

1. Согласно теории полового отбора, более активные "сексуальные демонстрации" должны осуществляться тем полом, который вкладывает в потомство меньше ресурсов; у большинства видов, включая человека, этот пол – мужской. Поэтому вполне возможно, что те средства сексуальной мотивации, которые были применены в эксперименте, оказались достаточными для мужчин, но недостаточными для женщин – у них просто не включились инстинктивные программы обольщения.

2. Может быть, пожилые мужчины представлялись девушкам более привлекательными партнерами, чем юные? Авторы считают это маловероятным. Известно, что девушки действительно предпочитают немного более зрелых мужчин, но оптимальная разница в возрасте (с точки зрения среднестатистической девушки) составляет 3,42 года, тогда как "пожилые" фотомодели в эксперименте были старше студенток в среднем на 38 лет. Кроме того, студенток не просили воображать романтические отношения с пожилыми фотомоделями.

3. Наконец, вполне возможно, что девушки на инстинктивном уровне знают, что мужчинам не нравятся слишком умные женщины, и поэтому стараются употреблять меньше умных слов, когда поблизости есть привлекательные особи противоположного пола.

На мой взгляд, последнее объяснение выглядит весьма правдоподобно.

Полученные результаты, конечно, не являются строгим доказательством того, что лингвистическая избыточность развилась исключительно как средство мужских сексуальных демонстраций. Однако они, безусловно, показывают правомерность эволюционного подхода к данному культурному феномену. Дальнейшие эксперименты должны показать, прослеживаются ли найденные закономерности в других культурах и социальных слоях. Необходимо иметь в виду, что студенты университета – выборка далеко не случайная, в ней заведомо повышена доля лиц с высоким интеллектом, склонных к тому же оценивать партнеров прежде всего по уму. Вполне возможно, что мужчины из других социальных слоев предпочитают иные способы демонстрации своих достоинств.

Эволюционная эстетика

Если эволюционная этика (область эволюционной психологии, занимающаяся происхождением морали и нравственности) [эволюционной этике посвящена глава "Эволюция альтруизма" в кн. 2] уже стала признанным научным направлением (28800 результатов поиска в Google по фразе evolutionary ethics), то об эволюционной эстетике широкой публике известно меньше (примерно в три раза, если верить тому же Google). Между тем такое направление тоже существует и успешно развивается.

Любимым объектом специалистов по эволюционной эстетике стали шалашники – птицы, которые ближе всех животных (не считая людей) подошли к тому, что мы называем "настоящим искусством". Самцы шалашников строят изящные беседки из прутьев и украшают их ягодами, цветами, крыльями бабочек, ракушками и другими красивыми предметами, чтобы привлечь самок. Изысканные постройки, сооружаемые самцами шалашников, не выполняют никакой утилитарной функции. Безусловно, они являются своеобразными "фантазиями на тему гнезда", но в качестве гнезд никогда не используются. В них нельзя укрываться от непогоды, высиживать яйца и растить птенцов. Они нужны только для того, чтобы произвести впечатление на самку, потрясти ее настолько, чтобы она подарила ухажеру свою благосклонность. Самки крайне придирчивы, и возбудить их может только что-то по-настоящему прекрасное. Спаривание происходит в главной галерее разукрашенной беседки: ни в каком другом месте на этой Земле добиться любви самки шалашника невозможно.

Самцу приходится немало потрудится, чтобы обворожить самку, но его участие в продолжении рода на этом и заканчивается. Все прочие хлопоты – постройка гнезда, высиживание яиц и забота о птенцах – достаются самке, в то время как самец продолжает самозабвенно украшать свое творение и ждать других поклонниц. Иногда самцы шалашников даже раскрашивают свои шалаши соком из раздавленных ягод, пользуясь при этом листьями или кусочком коры как кисточкой. Что называть искусством, если это не искусство?

Неудивительно, что многие эксперты видят в поведении шалашников ключ к разгадке тайны художественного творчества. Вот, например, что пишет Джеффри Миллер в неоднократно упоминавшейся книге "The Mating Mind":

Если бы мы сумели взять у самца атласного шалашника интервью для журнала "Артфорум", он мог бы сказать примерно следующее: "Я нахожу совершенно необъяснимым это непреодолимое влечение к самовыражению, к игре с цветом и формой только ради них самих. Я не помню, когда впервые ощутил в себе неудержимое желание создавать насыщенные цветовые поля в рамках монументального, но при этом минималистского антуража, но когда я отдаюсь этой страсти, я ясно ощущаю свою связь с чем-то, находящимся вне меня. Когда я вижу красивую орхидею высоко на дереве, я чувствую, что просто обязан ее заполучить. Когда я вижу, что какая-нибудь ракушка в моем творении сдвинута с места, я должен положить ее обратно. Райские птицы (самцы райских птиц под действием полового отбора обзавелись невообразимо роскошными нарядами. Самое интересное, что райские птицы – ближайшие родственники шалашников. Не исключено, что изощренные вкусы и привередливость самок унаследованы двумя группами птиц от общего предка) могут отращивать красивые перья, но для этого не нужно обладать эстетическим чувством – только грубым инстинктом тела. То, что самки иногда приближаются ко входу в мою галерею и восхищаются моей работой, – лишь счастливая случайность, и было бы оскорбительно думать, что я творю, чтобы размножаться. Мы живем в постфрейдистскую, постмодернистскую эру, когда грубые сексуальные метанарративы уже неуместны для объяснения наших творческих импульсов". К счастью, шалашники не умеют говорить, и поэтому мы вправе объяснять их искусство половым отбором, не считаясь ни с какими возражениями с их стороны. С человеческими художниками все несколько сложнее.

Самец шалашника может владеть одной и той же беседкой, постоянно заботясь о ее убранстве, долгие годы (до 20 лет), а после смерти владельца его беседка может перейти "по наследству" другому самцу. Между самцами существует острая конкуренция, выражающаяся в том, что они то и дело воруют друг у друга особо ценные сокровища и пытаются разрушить шалаши соперников. Защита своего творения от вражеских покушений не менее важна для самцов, чем само творчество. Поэтому красота беседки может одновременно служить индикатором художественного вкуса (который, в свою очередь, свидетельствует о полноценно развитом мозге) и демонстрировать силу и хорошее здоровье самца. То и другое в общем случае говорит о "хороших генах", в которых, собственно, и заинтересована самка.

Впрочем, художественные эксперименты животных, напоминающие человеческое искусство, не всегда являются порождением полового отбора, и не всегда их главной целью является привлечение брачных партнеров. Не менее важной функцией подобного творчества может быть информирование соперников о своей силе и статусе, что помогает структурировать взаимоотношения между особями.

В принципе каждой особи полезно знать силу соседей хотя бы для того, чтобы не лезть в драку с заведомо сильнейшим. Но как обеспечить "честность" сигналов? Сильным особям выгодно рекламировать свою силу, чтобы избегать ненужных столкновений: ведь и в драке со слабейшим можно получить травму. Однако слабым особям честно сообщать окружающим о своей слабости вроде бы незачем. Казалось бы, слабому выгодно пойти на обман: пусть все принимают его за сильного. Конечно, если все слабые начнут украшаться, как сильные, система коммуникации потеряет смысл и просто исчезнет, отсеется отбором. Наверное, так иногда и происходит. В ходе эволюции, по идее, должны сохраняться только такие системы информирования сородичей о собственной силе, в которых обман невозможен или невыгоден. Для этого сигнал должен быть достаточно трудноподделываемым, дорогим, он должен быть слабым "не по карману". Иногда это достигается за счет так называемого социального контроля: вырядившись не по рангу, слабая особь навлекает на себя агрессию заведомо более сильных конкурентов.

Черные коршуны в Испании украшают свои гнезда разными предметами, отдавая предпочтение обрывкам белых пластиковых пакетов. Занимаются они этим уже после формирования семейных пар, причем и строят гнездо, и украшают его оба супруга вместе. Следовательно, это делается не для привлечения брачного партнера.

Испанские орнитологи, в течение многих лет наблюдавшие за большой популяцией коршунов в национальном парке Доньяна, пришли к выводу, что украшения служат "честным" сигналом, информирующим потенциальных конкурентов о силе хозяев гнезда (Sergio et al., 2011 ).

Коршун, не имеющий своего участка, не имеет шансов оставить потомство. Подходящих участков на всех не хватает. "Безземельные" птицы вынуждены добывать пропитание на чужих участках. Время от времени они нападают на хозяев, чтобы прогнать их и захватить территорию, и иногда им это удается. Драки коршунов бывают весьма жестоки. Кроме того, коршуны иногда воруют друг у друга добычу. Все это создает предпосылки для развития системы информирования сородичей о собственной силе и статусе.

Орнитологи провели ряд экспериментов, чтобы получить ответы на четыре вопроса:

1. Являются ли украшения надежным индикатором силы хозяев гнезда и качества их участка?

2. Реагируют ли другие птицы на украшения выгодным для хозяев образом?

3. Является ли сигнал "дорогим" и обходится ли он дороже слабым птицам по сравнению с сильными?

4. Пытаются ли коршуны обмануть друг друга?

Для ответа на первый вопрос авторы сопоставили количество украшений в гнезде с качеством участка и возрастом птиц. Оказалось, что молодые птицы практически не украшают своих гнезд и занимают участки похуже. По мере того как птицы взрослеют и крепнут, их участки становятся лучше, а число украшений в гнезде растет. Максимум приходится на возраст 10–12 лет, а затем, по мере старения, число украшений снова снижается. Выяснилось также, что украшенность гнезда положительно коррелирует с числом отложенных яиц и выживших птенцов. Эту зависимость нельзя объяснить тем, что обрывки пакетов улучшают микроклимат в гнезде или приносят еще какую-то пользу яйцам и птенцам. Удаление этих обрывков не влияет на выживаемость; кроме того, если бы дело было в улучшении качества гнезда, коршуны могли бы использовать пакеты любого цвета – например, зеленые, что способствовало бы маскировке. Исследователи предлагали коршунам на выбор пакеты разных цветов, но птицы всегда выбирали белые, самые броские. Причем брали предложенные пакеты только те птицы, у которых и без того в гнездах было много украшений. Слабые птицы с неукрашенными гнездами игнорировали эти подарки.

Для ответа на второй вопрос авторы сопоставили число "нарушений границ" и нападений чужаков с числом украшений в гнезде. Оказалось, что коршуны реже вторгаются во владения семей с богато украшенными гнездами, чем на участки "бедняков". Стало быть, сигнализация исправно работает в интересах сильных. Об этом свидетельствует и повышенная выживаемость птенцов в "богатых" гнездах. Но что мешает слабым накидать себе в гнездо побольше пакетов и жить припеваючи?

Чтобы выяснить это, исследователи провели два эксперимента. Они сделали несколько десятков поддельных гнезд, половину украсив обрывками белого пластика, а половину оставив без украшений, и положили в них куриные яйца. Коршуны воровали яйца из украшенных гнезд активнее, чем из неукрашенных. Наверное, просто потому, что первые заметнее. Но это все же говорит о том, что за красоту приходится платить определенную цену. Одних украшений мало, для успешной защиты потомства и отпугивания конкурентов нужно что-то еще.

Второй эксперимент состоял в том, что ученые подкладывали обрывки пакетов в гнезда коршунов, и смотрели, как на это отреагируют их соседи. Соседи отреагировали резким усилением агрессии. Несчастные птицы с украшенными сверх меры гнездами стали подвергаться ожесточенным атакам. При этом только те птицы, которые и до вмешательства имели богато украшенные гнезда, сумели справиться с напастью и ответить на участившиеся вторжения ростом числа оборонительных атак. Те коршуны, у которых до вмешательства экспериментаторов украшений в гнезде было мало, не смогли дать достойный отпор чужакам. Когда ученые осмотрели гнезда спустя две недели, выяснилось, что большинство "слабых" пар успели за это время избавиться от лишних украшений, а "сильные" оставили их в гнезде.

Таким образом, слабым птицам приходится платить за украшения непомерно высокую цену, что делает обман невыгодным. "Социальный контроль" обеспечивает честность сигнала. Что движет птицами, терроризирующими обладателей чрезмерно украшенного гнезда? Вряд ли они борются за идеалы правды и справедливости. Может быть, они интерпретируют внезапно появившиеся дополнительные украшения как сигнал о том, что качество участка почему-то вдруг выросло, а значит, за этот участок стоит побороться, и уж во всяком случае там можно как следует поживиться.

Но кое-что тут все-таки непонятно. С одной стороны, пакеты вроде бы отпугивают соперников, с другой – чрезмерное количество пакетов дает противоположный эффект. Получается, что коршуны и без пакетов в состоянии оценить силу владельцев гнезда. Зачем тогда вообще нужна эта система "пакетной" коммуникации?

Подобная ситуация сплошь и рядом встречается у людей. Я имею в виду знаки отличия, которые запрещено присваивать, не имея соответствующего статуса. Например, древнеримские сенаторы имели право носить тогу с широкой пурпурной полосой. Если такую тогу напялил бы простолюдин, это расценивалось бы как преступление. Конечно, многие граждане знали сенаторов в лицо. И кто-то наверняка знал самого обманщика. Поэтому обман непременно вышел бы наружу. Но лично знали сенаторов (или обманщика) далеко не все. Та часть населения, которая и без знаков отличия знала, кто сенатор, а кто нет, обеспечивала "честность сигнала". Благодаря этому остальные – те, кто не знал в лицо сенаторов, – могли положиться на сигнал, не обременяя свою память.

Может быть, и у птиц так же. Возможно, каждый коршун знает лишь нескольких своих соседей, и если он заметит обман, то обязательно полетит на чужой участок – хотя бы для того, чтобы проверить, что такое стряслось со слабыми соседями и почему они вдруг повели себя так вызывающе. Можно еще предположить, что нарушение границ одними коршунами наглядно информирует других о слабости хозяев участка. Это делает обман невыгодным. Таким образом, благодаря знанию некоторыми птицами истинного статуса каждого коршуна все остальные птицы могут спокойно положиться на пакеты. Наличие сигнала позволяет каждому коршуну не знать лично всех птиц в популяции. Знание оказывается распределенным по популяции: каждая птица хранит в голове лишь небольшую его часть.

Социальный контроль может иметь место и у тех видов, которые, в отличие от коршунов и подобно шалашникам, пользуются украшениями для привлечения брачных партнеров. В этом случае половой отбор будет выступать в роли дополнительного фактора, подталкивающего самцов к "обману". Тем не менее социальному контролю и в этой ситуации обычно удается обеспечивать "честность" сигнала. У видов с развитым социальным контролем только доминантные самцы изо всех сил наряжаются и распушают хвосты, а слабые ведут себя скромнее, чтобы избежать агрессии со стороны сильнейших соперников. Пример такого поведения у рыбки астатотиляпии мы рассмотрим в главе "В поисках душевной грани" (кн. 2). Положительная корреляция между яркостью нарядов самцов и их социальным статусом обнаружена у ящериц, диких кур, колюшек и других животных. Если слабый самец нарядится слишком ярко, не по рангу, то есть попытается обмануть самок, он рискует получить хорошую взбучку от других самцов. До тех пор пока ущерб от драк с более сильными самцами превышает выигрыш от дезинформирования самок, отбор будет благоприятствовать честным самцам, которые наряжаются в строгом соответствии со своим социальным статусом.

Существует ли "социальный контроль" у шалашников? Чтобы ответить на этот вопрос, Натали Дерр из Калифорнийского университета в Санта-Барбаре в течение пяти лет наблюдала за двумя популяциями больших серых шалашников Ptilonorhynchus nuchalis в Северо-Восточной Австралии (Doerr, 2010 ).

Первая популяция обитает в окрестностях городка Таунсвилл, вторая – в малонаселенной сельской местности возле станции Дрегхорн. Живя вблизи людей, шалашники получили доступ к невиданным сокровищам. Птиц пленили красные кольца – будь то резинки для волос или колечки от пластиковых бутылок [привлечение самок при помощи красных колец не чуждо и людям. "Связывай кольца красные, Сигурд, долго тревожиться конунг не должен! Знаю, есть дева – золотом убрана, прекрасна лицом – твоей быть могла бы" ("Старшая Эдда", перевод А. Корсуна)] . Дошло до того, что красные кольца стали лучшим предиктором копуляций. Чем больше красных колечек в убранстве беседки, тем чаще самки оказываются благосклонны к ее хозяину. Кусочки красной проволоки тоже очень нравятся большим серым шалашникам. Из естественных украшений они любят белые камушки, раковины улиток, зеленые ягоды. Таунсвиллским шалашникам легче найти изготовленные человеком сокровища, чем их дрегхорнским сородичам, поэтому у первых в убранстве беседок часто встречаются человеческие изделия, а у вторых преобладают "дары природы".

В ходе экспериментов Дерр убирала все красные проволочки и кольца из беседок, а взамен предлагала каждому самцу большой запас аналогичных украшений собственного изготовления – красных и желтых проволочек, нарезанных из купленного в местных магазинах провода, и колечек, свитых из него же. Большие серые шалашники презирают желтый цвет. Желтые украшения добавлялись в набор, чтобы убедиться, что птицы активно сортируют предложенные им сокровища и выбрасывают ненужные. Свое подношение исследовательница оставляла на "главном дворе" беседки (это площадка перед входом, выложенная белыми камушками, где самцы раскладывают большинство украшений). Украшение считалось "принятым", если самец размещал его менее чем в метре от беседки, и "отвергнутым", если он отбрасывал его на большее расстояние.

Шалашники с восторгом приняли красные украшения и брезгливо выкинули желтые. О том, что изделия Дерр пришлись по вкусу шалашникам, свидетельствуют следующие факты: во-первых, самцы располагали подарки на самых видных местах, в том числе вешали на стены беседки; во-вторых, они активно показывали их самкам во время ухаживания; в-третьих, облагодетельствованные исследовательницей самцы спаривались с самками намного чаще, чем контрольные, не получившие подарков. Из последнего вытекает, что красные колечки и проволочки очаровали не только самцов, но и самок.

Каждый самец взял все или почти все предложенные ему красные колечки и проволочки. Никакой корреляции между украшенностью беседки до начала эксперимента и количеством принятых подарков не обнаружилось. В результате количество колечек и проволочек в убранстве всех экспериментальных беседок выросло во много раз. Этот результат явно противоречит гипотезе "социального контроля". Если бы слабые самцы ограничивали полет своей творческой мысли, чтобы не навлечь на себя гнев более сильных конкурентов, то можно было бы ожидать, что некоторые птицы (например, те, у которых беседки изначально были поскромнее), отвергнут хотя бы часть новых украшений. Этого, однако, не произошло.

Между тем чрезмерное украшательство беседок не остается безнаказанным. В таунсвиллской популяции те самцы, у которых изначально было меньше красных колец и проволочек, после получения подарков стали жертвами усиленного воровства и вандализма со стороны соперников. Дерр также обнаружила, что между числом украшений (до экспериментального вмешательства) и способностью хозяина беседки защищать свои сокровища от воров существует прямая связь. Иными словами, кто успешнее защищается от воров, у того и больше сокровищ. Поэтому несмотря на то, что слабые самцы нисколько не скромничают, количество украшений в конечном счете все равно оказывается надежным показателем силы и здоровья хозяина беседки.

Почему же слабые самцы не отказываются от украшений, рискуя привлечь воров и вандалов, от которых не смогут защититься? Дерр предполагает, что это объясняется "экстрасоматическим", то есть внешним, характером брачных демонстраций у шалашников. Колюшки, куры, ящерицы и другие животные, для которых характерен "социальный контроль" брачного наряда, носят свои украшения на себе, и поэтому гнев конкурентов может угрожать их здоровью и даже жизни. У шалашников украшения "внешние", поэтому и риск не так велик: ведь соперники нападают только на беседку, а не на ее хозяина. Украденные драгоценности можно заменить, да и беседку, в конце концов, можно построить новую. В итоге выгода, получаемая самцом от дополнительных украшений, перевешивает вред от усиленного воровства, и поэтому естественный отбор не благоприятствует развитию скромного поведения у этого вида шалашников.

У коршунов, о которых говорилось выше, причины для "скромности" более веские. Во-первых, коршуны украшают не беседку, построенную "для красоты", а функциональное гнездо, где сначала находятся яйца, а потом птенцы. Это не то, чем можно понапрасну рисковать. Во-вторых, драки между коршунами опаснее и кровопролитнее, чем драки воробьиных птиц. В третьих, коршуны меньше выигрывают от "обмана", ведь они не используют украшения для привлечения партнеров.

Во второй (дрегхорнской) популяции шалашников, где красные кольца и проволочки – большая редкость, поведение самцов оказалось несколько иным. Здесь подаренные украшения тоже стимулировали рост воровства, но это происходило вне зависимости от того, сколько украшений было у самца до получения подарков. Если в Таунсвилле воровали больше у бывших бедняков, чем у богачей, то в Дрегхорне воровали одинаково у всех самцов, получивших подарки. Кроме того, попытки разрушить беседки самцов, получивших подарки, не участились, как в Таунсвилле, а, наоборот, стали реже. По-видимому, редкость красных украшений придавала им особую ценность в глазах дрегхорнских самцов, и поэтому они вкладывали больше сил в воровство, чем в вандализм. Различия могут объясняться и тем, что эстетические предпочтения шалашников иногда варьируют не только между видами, но и между популяциями. Будем надеяться, что Натали Дерр и другие орнитологи продолжат свои исследования, которые, возможно, помогут нам лучше понять не только шалашников, но и самих себя.

Коршуны предпочитают белый пластик. Шалашникам нравятся красные кольца, разноцветные ягоды и камушки, цветы, крылья бабочек и красивые ракушки. Древние люди, впервые приобщившиеся к такому поведению 70 тыс. лет назад или немного раньше, сошлись во вкусах с шалашниками: им нравились ракушки (см. главу "От эректусов к сапиенсам"). Подобно шалашникам, наши предки подбирали их по цвету. Каковы были их мотивы – как у шалашников или скорее как у коршунов, – мы пока не знаем. Возможно, преследовались обе цели одновременно.

Красота, симметрия и сверхстимулы

Почему одни вещи кажутся нам красивыми (то есть при взгляде на них нейроны мозга выделяют эндорфины и мы испытываем удовольствие), а другие нет?

Свойственное людям "чувство прекрасного" – сложное явление, складывающееся из нескольких разнородных элементов. С красотой человеческого тела все более или менее понятно: как правило, мы считаем красивыми в людях такие внешние признаки, которые свидетельствуют о высоком "качестве генов" и позволяют предположить, что у этого человека будет здоровое, крепкое потомство. Люди, которым не нравились такие признаки, у которых не выделялись эндорфины при взгляде на них, выбирали себе неудачных брачных партнеров. В результате гены "эстетической тупости", "непонимания красоты" и "безвкусицы" отсеивались отбором. Тема эстетических предпочтений при выборе брачного партнера подробно раскрыта в книге М. Л. Бутовской "Тайны пола" (2004).

Нет ничего удивительного в том, что нам может нравиться отдельный признак в отрыве от целого. Наш мозг не сразу собирает целостный образ из сигналов, приходящих от глаз в затылочные доли мозга. Сначала он выделяет в этих сигналах именно отдельные признаки: вертикальные и горизонтальные контуры, движение, новизну. Лишь потом из всего этого собирается цельная картинка – модель реальности, которая опять-таки может анализироваться и оцениваться по частям (подробнее см. в книге К. Фрита "Мозг и душа").

Одним из надежных "индикаторов приспособленности" человека и других животных является симметричность. Чем симметричнее лицо и тело, тем, как правило, крепче здоровье индивида и меньше вредных мутаций в его генах. Многочисленные эксперименты показали, что симметрия лица и тела – важнейший фактор, влияющий на оценку красоты и сексуальной привлекательности. Чем симметричнее лицо, тем оно кажется нам красивее. Возможно, поэтому нас привлекают и кажутся красивыми симметричные предметы, особенно если эта симметрия достаточно изощренна и чуть-чуть несовершенна, как, например, у снежинок. Стоит ли удивляться, что симметрия стала одним из основополагающих мотивов изобразительного искусства.

Любовь к симметрии, похоже, зародилась очень давно. На эту мысль наводит форма ашельских рубил – бифасов. Зачем наши предки тратили столько лишних усилий, придавая своим каменным ножам такие правильные, симметричные очертания? Это трудно объяснить функциональностью. Ножу не обязательно быть симметричным, чтобы успешно справляться со своими функциями. Нож – он и есть нож, был бы острый кончик да режущий край. Бифасы по своей форме немного напоминают клыки хищников – не они ли и послужили прообразом? Но клыки обычно изогнуты, а бифасы прямые; по-видимому, мастера пытались придать им правильную двустороннюю симметрию. Некоторые эксперты предполагают, что совершенство формы рубила могло служить чем-то вроде "индикатора приспособленности" для эректусов и гейдельбержцев, и даже поддерживаться половым отбором.

Еще одна эволюционная концепция, помогающая понять природу чувства прекрасного, – это идея "сенсорного смещения", или "сенсорного драйва". В ходе эволюции отбор подстраивает сенсорное восприятие животных под нужды выживания. Органы чувств и отделы мозга, занятые анализом поступающих от этих органов сигналов, настраиваются так, чтобы быстрее выделять информацию, значимую для выживания и размножения. Сенсорное восприятие не может быть абсолютно объективным и неизбирательным: это было бы крайне неэффективно и расточительно.

Любое животное реагирует на одни стимулы острее, чем на другие. "Энергичность реакции" основана на мотивации, а мотивация у животных неотделима от эмоций. Если мы хотим манипулировать эмоциями какого-нибудь животного (например, человека), следует предъявлять ему такие стимулы, на которые его мозг в ходе эволюции приспособился реагировать наиболее бурно. Этим "пользуются", например, некоторые рыбы-цихлиды африканских озер: самцы этих видов в ходе эволюции окрашиваются в такие цвета, которые лучше всего воспринимаются фоторецепторами (светочувствительными клетками сетчатки) данного вида рыб, а цветовое восприятие цихлид подстраивается к глубине обитания, прозрачности воды и диете. Другой пример, про бабочек и цветы, упомянут в книге "Рождение сложности": возможно, крылья дневных бабочек окрашены столь ярко, потому что глаза их потенциальных брачных партнеров миллионы лет приспосабливались высматривать яркие цветы – источники нектара.

Часто максимального эффекта удается достичь, предъявив стимул, преувеличенный по сравнению с реальностью, – так называемый сверхстимул.

Вы легко поймете, что такое "сенсорное смещение" и "сверхстимул", если иногда собираете ягоды в лесу. Попробуйте после целого дня, проведенного за сбором брусники, закрыть глаза – какой образ тотчас предстанет перед вашим мысленным взором? Не знаю, как вы, а я в такой ситуации всегда вижу самый обсыпной, самый великолепный ягодный куст с такими крупными и яркими ягодами, каких и в природе-то не бывает. Это идеальный образ моей цели – того, что напряженно выискивали мои глаза целый день. С этим образом мой мозг сравнивал реальные кусты, оценивая степень их соответствия образу, чтобы решить, стоит ли нагибаться. И он кажется таким реальным, таким настоящим, что психологические корни идеализма перестают выглядеть такими уж непонятными. Следующий вопрос: если бы вы хотели произвести на меня в этот момент самое сильное впечатление, какой стимул следовало бы мне предъявить? Я думаю, что "сверхкуст со сверхъягодами", настоящий или нарисованный, подошел бы в самый раз.

Преувеличенные черты женственности у "палеолитических венер" – это, конечно, сверхстимулы. При взгляде на них у палеолитических мужчин выделялись эндорфины, окситоцин и прочие гормоны (см. главу "Генетика души", кн. 2). Самцам было приятно, и социальный статус художника рос как на дрожжах. Эти черты могли играть и какую-то другую роль – символизировать плодородие, например – но быть сверхстимулами они от этого не переставали.

К числу значимых могут относиться самые разные сигналы. В том числе несущие информацию о чем-то новом, необычном. Что ж, и это проявляется в нашем искусстве. Художники из кожи вон лезут, стараясь удивить зрителей, преподнести им что-то неожиданное. Это приводит к выделению эндорфинов в мозге зрителей, и они говорят: "Ах, какой художник!", повышая тем самым репутацию и социальный статус творца.

Эндорфины выделяются и при стрессе, и при легком испуге. Может быть, поэтому палеолитическим художникам казались прекрасными (да и нам кажутся) не только крупные травоядные животные – потенциальная добыча, напоминание о волнительных сценах охоты, – но и силуэты опасных хищников.

Чувство прекрасного: опасная иллюзия или ариаднина нить?

Верно говорят (вслед за С.Я. Надсоном и Ф.Г. Раневской), что красота – это страшная сила. Ведь она воздействует на эмоции, а значит, может непосредственно влиять на мотивацию поведения, формировать потребности. Произведения искусства, любые "эстетически нагруженные" объекты или идеалы могут управлять нашим мышлением, влиять на решения, манипулировать поступками.

Может быть, именно поэтому мы часто пытаемся усмотреть строгий порядок, закономерность, симметрию, гармонию, красоту даже там, где их наверняка нет.

Недостаточно утонченное и слишком прямолинейное "чувство прекрасного" в сочетании с общим невежеством и гипертрофированным ЧСВ непременно заводит мыслителя в тупик. Хрестоматийный пример – неприятие идеи о том, что планеты движутся по эллиптическим орбитам, на том основании, что "круг совершеннее эллипса". В наличие спутников у Юпитера кое-кто тоже долго не хотел верить: считалось, что планет (то есть небесных тел, движущихся на фоне неподвижных звезд), должно быть ровно семь, ибо семерка – самое "гармоничное" число.

Впрочем, далеко не всегда этот путь ведет к заблуждениям. Существует одно очень правильное, на мой взгляд, направление философской мысли, которое называется эволюционная эпистемология. Суть его в следующем. Животные, одолеваемые нелепыми иллюзиями, при прочих равных должны проигрывать в конкуренции животным, строящим более адекватные модели реальности. Совсем уж дурацкие способы мышления должны отсеиваться отбором. Поэтому если в нас сидит что-то настолько сильное и глубокое, как "чувство прекрасного", то оно, скорее всего, не является полным вздором. В принципе, конечно, оно может быть всего-навсего побочным продуктом (не обязательно полезным) каких-то иных, более важных психологических адаптаций (например, связанных с выбором брачного партнера). Но есть и весьма серьезные основания надеяться, что в поисках адекватного миропонимания оно чаще помогает нам, чем мешает. Например, многие математики и физики на полном серьезе считают, что симметрия, красота, гармония – довольно неплохие "критерии истины", и совсем не так уж глупо использовать их в качестве ориентиров при решении самых сложных физических и математических проблем. Этой теме посвящена недавно вышедшая на русском языке книга математика Иэна Стюарта "Истина и красота. Всемирная история симметрии" (2010).

В такой Вселенной, как наша, где возможно формирование (самоорганизация, самосборка) сложных упорядоченных структур, постоянно происходит отбор на устойчивость. Он затрагивает не только материальные объекты, но и законы их развития и поведения. Неустойчивые структуры разрушаются, устойчивые – сохраняются и накапливаются. Если какая-то из этих структур приобретает вдобавок еще и способность к самокопированию (репликации), то при соблюдении нескольких дополнительных условий возникает жизнь и начинается дарвиновская эволюция. Похоже на то, что симметричные, гармоничные, то есть эстетически привлекательные с нашей точки зрения, структуры в среднем (при прочих равных) оказываются более устойчивыми по сравнению с объектами некрасивыми, лишенными симметрии. Если так, то Вселенная действительно должна быть наполнена сложной, утонченной и во многом еще не познанной красотой, и мы правильно делаем, что пытаемся ее найти.

На этой оптимистической ноте заканчивается первая часть книги. Здесь мы познакомились с базовыми фактами, которые помогут нам во второй части сделать еще несколько шагов к пониманию природы человека. Нам пора подумать о душе. Пока мы к ней лишь едва прикоснулись. Эволюционному душеведению, или, пользуясь более привычным термином, эволюционной психологии, посвящена вторая часть книги.

Во всем мире все знают о таком ученом, как Чарльз Дарвин, жившем в XIX веке. Именно он одним из первых предположил, что люди произошли от обезьян. Рассмотрим в статье подробно этот вопрос, а также жизнь ученого и один из его трудов: "Происхождение человека и половой отбор".

Введение

Будучи натуралистом и путешественником, он прославился благодаря своей теории эволюции и идее того, что человек мог произойти от обезьян. В свое время она перевернула мир, так как очень долго люди придерживались мнения, что были созданы богом, и Библия была одним из главных источников информации.

У ученого было много работ на тему эволюции, подкрепленных его наблюдениями. Одной из первых стала книга о его путешествии на "Бигле" (1839) и очерк о происхождении видов (1842). Далее у него появлялось еще много разных статей.

Последующим известным трудом Дарвина была книга "Изменение животных и растений в домашней состоянии", опубликованная в 1868 году. Эта работа также была посвящена эволюции.

Одна из самых известных его книг, которая вышла в 1859 году. Над ней ученый работал очень долго, подкрепляя все свои теории наблюдениями и изучением животных и растений.

И наконец, в 1871 году вышла другая значимая работа под названием "Происхождение человека и половой отбор". Известны его другие работы, например, "Опыление у орхидных", "Действие перекрестного опыления и самоопыления в растительном мире" (1876).

Книга "Происхождение человека и половой отбор"

В 1871 году была издана известная работа Чарльза Дарвина, где он рассматривал место человека в мире и его эволюционный путь. Это одна из его наиболее поздних книг, которая называется "Происхождение человека и половой отбор" (The Descent of Man, and Selection in Relation to Sex). Тут натуралист снова приводил доводы в сторону того, что человек (Homo sapiens) произошел от так называемых обезьяноподобных предков. Но главное - он объяснил теорию полового отбора.

Что же это означает? Половой отбор - это процесс, когда представители одного пола конкурируют между собой для последующего спаривания с самками или самцами, а впоследствии - и для воспроизведения потомства. Это и является главной движущей силой для эволюции.

В качестве примера можно привести прямую борьбу между двумя самцами за самку. Но также это подтверждается конкуренцией между особями. Так, в среде птиц зачастую самцы, у которых более громкое красивое пение или более яркое оперение, имеют успех среди самок. В некоторых случаях есть такие виды, где происходит все наоборот. То есть внимания самцов добиваются самки. Как ни странно, примерно те же принципы действуют и у людей.

Сама книга "Происхождение человека и половой отбор" состоит из нескольких частей, каждая из которых поделена на главы. Рассмотрим их более подробно.

Эволюция человека (The evolution of man)

Так называется первая часть книги Дарвина "Происхождение человека и половой отбор". Здесь ученый рассматривает эволюцию физических и психических особенностей человека. Тут описывается, что анатомически у животных и людей есть очень много схожих черт, и особенно наглядно это видно, если сравнивать эмбрионы. Натуралист делает акцент на анатомическом сходстве, а также на том, что (органы, которые утратили свое значение в результате эволюции, например, аппендикс). Это все приводится как аргумент в пользу того, что люди эволюционировали.

Чарльз Дарвин также пишет в своей книге, что психические свойства человека тоже могут прогрессировать. Эту часть ученый писал, основываясь на работе Фрэнсиса Гальтона. Он приводит в пример определенные виды животных с развитой психикой: обезьян и собак. Сравнивая их и людей, он привел очевидные доказательства, что многие чувства как, например, привязанность и любовь, у всех более или менее идентичны.

В еще одной главе первой части Чарльз Дарвин проводит параллель между естественным отбором и цивилизованным обществом. Именно так появилась теория, получившая название социальный дарвинизм, согласно которой закономерности борьбы за существование и естественного отбора распространяются и на обычное человеческое общество. И также в следующей главе ученый писал о расах и о том, почему они различаются.

Половой отбор (Sexual selection)

Это вторая и третья часть книги Дарвина. Все главы посвящены определенным видам и тому, как у них происходит половой отбор. Например, здесь насекомым посвящены две главы, птицам - четыре, и также, конечно, рассматриваются млекопитающие. Именно в этих частях натуралист пишет о том, что у многих видов самцы борются за внимание самки, а самки, в свою очередь, выбирают наиболее сильного, успешного и заметного партнера, что и является двигателем эволюции.

Дарвинизм

К сожалению, современники Дарвина не всегда признавали идеи его книг. Дело в том, что у ученого было несколько основных теорий. Одна из них выражает принцип, что выживает сильнейший, а это, в свою очередь, движет эволюцию. Так, могут на протяжении времени меняться клювы у птиц, приспосабливаемых к разным условиям, чтобы было проще добывать еду. Или же этой теорией можно объяснить, почему все животные эволюционируют в общем: сильнейшие самцы вида выживают, имеют успех у самок, и в итоге их хорошие здоровые гены (ведь сила и хорошие физические данные, как правило, означают и хорошее здоровье) передаются по наследству. Эту теорию Чарльза Дарвина в свое время приняли.

Однако его идею того, что самки сами выбирают себе самцов, могли воспринимать скептически. Тем не менее именно Чарльз Дарвин положил начало целому течению, названному в его честь дарвинизмом. Ведь, несмотря на все, у ученого было также много и сторонников.

Вместо заключения

Будучи натуралистом, Чарльз Дарвин выдвинул очень много теорий в своих работах. Они в свое время перевернули мир, так как многие люди еще смотрели на действительность через призму религии. О его трудах спорили ученые, религиозные деятели и многие другие люди, но были и сторонники. "Происхождение человека и половой отбор" Чарльза Дарвина стала очень известной книгой наряду с "Происхождением видов". Тут ученый рассматривал вопросы эволюции, половой селекции, рас.