Архимандрит Зинон (Теодор) посетил Храм свт. Николая в Котельниках и выставку «Современные иконописцы России. Современный иконописец отец зинон

На земле Псковской у меня есть немало заповедных уголков, которые дороги и притягательны не одним историческим прошлым или древними художественно-архитектурными памятниками, но связаны с людьми, живущими и работающими здесь и помогающими мне быть не случайным проезжающим по Псковщине, а постоянно ощущать сопричастность к повседневной жизни любимого края и созиданию псковской культуры, существующей по сей день вопреки тлетворности и суете, заполонившим бескрайние российские просторы.

Сначала я находил здесь радушный приём и взаимопонимание в мастерских подвижников псковской реставрации Всеволода Смирнова и Михаила Семёнова, потом на многие годы получил счастливую благодать окормляться в Псково-Печерской обители, постоянно чувствуя отеческую заботу и внимание со стороны её незабвенного игумена Алипия. В соседней с монастырём деревне Тайлово расположен хутор талантливого живописца Николая Кормашова, уроженца древнего Мурома, народного художника Эстонии, почётного гражданина города Таллинна, вместе со мной получившего бесценные уроки у архимандрита Алипия.

Многие годы дарил мне своё внимание и гостеприимство хранитель Пушкиногорья Семён Степанович Гейченко, а сегодня я обрёл друга и единомышленника в лице продолжателя традиций великого музейщика Георгия Василевича, отдающего все свои силы сбережению памяти о «солнце русской поэзии». Благоговейно жду я каждой поездки в деревню Гверстонь, где обитает последние годы архимандрит Зинон, с которым познакомился двадцать лет назад.

Отец Зинон - один из современных иконописцев, и иконописец совершенно своеобычный, потому что он наследует истоки и основы раннехристианского искусства. Увидев впервые его иконы, я понял, какая интереснейшая страница открывается в истории Псково-Печерского монастыря, где он тогда работал. Увы, грустные предчувствия отца Зинона, высказанные во время тогдашних бесед, сбылись скоро. Иконы и фрески, создаваемые им для обители, вступили в зримое противоречие с пышным декором, бутафорией, искусственными ароматизированными цветами и оказались неуместными в таком соседстве.

Пребывание отца Зинона в Печерах было недолгим. Вскоре он, к радости многих, принял Спасо-Мирожский монастырь и с первых же шагов стал добиваться таких взаимоотношений церкви с учреждениями культуры, которые существовали в дореволюционной России, а ныне наблюдаются разве что в Третьяковской галерее, Новгородском и Ярославском музеях. Храм, где можно и молиться, и рассматривать шедевры старых мастеров, - вот о чём мечтают и музейные работники, и такие мудрые просвещённые священнослужители, как отец Зинон. Придя в Мирожский монастырь, он просил благословения, чтобы в главном соборе, украшенном фресками 12 века, службы проводились только в особых случаях, два раза в год. Для повседневных молений отреставрировал с помощниками Стефаниевскую надвратную церковь 17 века.

Монастырь при отце Зиноне поистине воскресал для новой жизни. К его святыням, наряду с богомольцами, потянулись историки, художники и люди, любящие русскую древность и памятники Псковской земли. Уникальными произведениями мастера, возрождающего традиции раннего христианства, заинтересовались в Европе, и там он стал знакомить со своим искусством молодых иконописцев, православных и католиков. Это нормально. Ведь в любом западном соборе вы встретите иконы православные.

К сожалению, дальнейшие события развивались вопреки здравомыслию. Человек, познания и культура которого широки, разнообразны и не совпадают с неким стереотипом, смущает, пугает тех, кому за этот стереотип положено отвечать. Пополз слушок, что к архимандриту Зинону приезжали итальянцы (католики!) и молились вместе с ним. Наместник монастыря высшим начальством был отстранён от службы. Но отец Зинон - человек стойкий, и хотя на Западе его встретили бы с распростёртыми объятиями, не уехал из России, а только ещё прочнее закрепился на Псковщине. В деревне Гверстонь вместе с монахами Петром и Павлом архимандрит возвёл скромную каменную церковь, повторяющую классические средневековые храмы. Рядом с ней стоит небольшая, светлая, просторная мастерская. Первое, что я увидел на рабочем столе, были репродукции фаюмских портретов, альбомы по искусству эллинизма. Неужели отец Зинон осваивает технику энкаустики? Оказалось, моя догадка верна.

«Но это же так трудно! Работать с горячим воском, наносить краски не кистью, а специальным инструментом - кавтерием...». «Зато как интересно», - и отец Зинон показал мне две иконы, выполненные в редчайшей для нашего времени технике, а потом и подарил написанный энкаустикой образ Предтечи.

Запрет на службы с архимандрита Зинона сняли, но он не стремится покинуть Гверстонь, считает, что здесь его место, его церковь

Испросив у батюшки разрешения, я, когда настало время молитвы, совершил её в здешнем храме. Он ещё не был завершён, но в алтарной преграде уже стоял высеченный в камне крест. Теперь я, приезжая в Гверстонь, постоянно читаю молитвы в уже достроенном храме. Чувство, возникающее во время молитвы в удивительной церкви, ни с чем не сравнимо. Как будто ты вернулся на двадцать веков назад и припадаешь к ничем не замутнённому роднику. В деятельности же отца Зинона я вижу продолжение традиций архимандрита Алипия, с которым для меня связаны самые светлые страницы истории не только Печерского монастыря, но и всей Земли Псковской.

Об иконописном послушании монаха Зинона немало рассказано и написано. Пожалуй, самым серьёзным проникновением в суть иконного делания отца Зинона стало предисловие к его книге «Беседы иконописца», составленное известным учёным Сергеем Аверинцевым. Скупой на похвалы знаток христианской философии и искусства, он назвал свой очерк «Ревнитель достоинства иконы». Приведу небольшие выдержки из этого предисловия.

«И наше время знает прекрасных православных праведников, находящих нужные слова для самых глубин души человека, - вспомним хотя бы Владыку Антония Сурожского. И нынче не вовсе иссякли источники словесной традиции. И всё же из всех видов свидетельства Православия в наши дни едва ли не сильнее и убедительнее звучит по всему миру, во всех христианских землях с их многоразличными традициями, безмолвная, но такая красноречивая проповедь православной Иконы. Видно, недаром традиция церковного календаря дарует многозначительное имя «Торжество Православия» тому годовому празднику, который связан с воспоминанием о победе православных ревнителей Иконы над иконоборцами...

Икона - «умозрение в красках», она и впрямь проповедует мудрость Православия; и притом делает это таким образом, что через неё Православие предстает как позитивное утверждение своей духовной истины, мирно и твёрдо предлагаемой всем народам земли. Православие имеет, что сказать! И в этом отношении именно о. Зинон, со своим поистине огненным отношением к проблеме примирения христиан, навлекающий на себя этим немалые укоризны, - неуступный проповедник православной истины. Такое его служение осуществляется через послушание канону иконописания; но важно, что перед нами не механическое послушание, что оно всегда направлено на духовную суть...

Вот я всматриваюсь в черты писанного о. Зиноном Нерукотворного Образа: тут ведь всё дело в том, что контраст между остро страдальческими чертами Лика (именно по пути на Голгофу запечатлевшегося на плате!) и световой славой обрамляющего этот Лик нимба, тот самый контраст в словах Христа из Евангелия от Иоанна, не только не смягчён, не приглушён - напротив, именно он становится темой иконы, входит в самое сердце того, кто на икону смотрит. Прошу прощения за то, что повторюсь: перед нами такое Православие, которому есть что сказать!

Отец Зинон - не просто практик и теоретик иконописания, он может быть назван ревнителем достоинства Иконы, в котором с нерастраченной силой выступает то расположение духа, которое было ощутимо в «богословах Иконы» первого призыва. Это подделать невозможно».

Савва Ямщиков: Отец Зинон, общаясь с Вами много лет, я убедился не только в Вашем изначальном призвании на поприще иконописания, но и в поистине энциклопедических знаниях Ваших в области богословия, истории, художественной культуры, а также многогранном опыте и профессиональном мастерстве. Хотелось бы расспросить о бесконечном множестве проблем, связанных с искусством иконописи, но, учитывая форматные рамки беседы, ограничусь лишь самым главным. Что является смыслом иконы?

Отец Зинон: Икона ничего не изображает, она являет. Она есть явление Царства Христова, явление преображенной, обоженной твари, того самого преображенного человечества, которое в своем лице явил Христос. Поэтому изначальными иконами Церкви были иконы Спасителя, сошедшего с небес и вочеловечившегося для нашего искупления, и Его Матери. Позже стали писать апостолов, мучеников, которые тоже явили в себе образ Христа. Качество иконы определяется тем, насколько она близка к Первообразу, насколько она соответствует той духовной реальности, о которой свидетельствует.

О смысле являемого иконой хорошо сказано у Леонида Успенского: «Икона есть образ человека, в котором реально пребывают попаляющая страсти и все освящающая благодать духа Святого. Поэтому плоть его изображается существенно иной, чем обычная тленная плоть человека. Преображенный благодатью образ святого, запечатленный на иконе, - есть самое подобие Бога, образ богооткровения, откровение и познание скрытого».

Замечательный богослов Владимир Николаевич Лосский, хоть и не был иконописцем (однако был знаком с иконописцем иноком Григорием Кругом и Леонидом Успенским), очень верно назвал икону «началом созерцания лицом к лицу». В будущем веке верные узрят Бога лицом к лицу, икона - уже начало этого созерцания.

Князь Евгений Трубецкой говорит, что не мы смотрим на икону - икона смотрит на нас. К иконе надо относиться как к высочайшей особе: было бы дерзостью заговорить с нею первым, нужно стоять и терпеливо ждать, когда она соизволит заговорить с нами.

Икона рождается из живого опыта Неба, из Литургии, поэтому иконописание всегда рассматривалось как церковное служение, как Литургия. К иконописцам предъявлялись очень высокие нравственные требования, такие же, как к клирикам.

Икона есть свидетельство Церкви о Боговоплощении, о том, что Бог вошел в мир, воплотился, соединился с человеком настолько, что теперь каждый может вырасти в меру Бога и обращаться к Нему как к Отцу.

Иконописец, следовательно - свидетель. И его иконы будут убедительны для тех, кто им предстоит, в той мере, в какой сам он приобщился к миру, о котором должен поведать. Так человек, который к Церкви не принадлежит, может ли свидетельствовать о Боге? Чтобы свидетельствовать Евангельскую Истину, нужно самому быть к ней приобщенным, нужно жить только ею, тогда эта проповедь посредством образа и цвета - святые отцы ставили икону наравне с проповедью - будет приносить плоды в других сердцах.

Церковь проповедует одновременно и словом, и образом, поэтому икону и называют учителем. Упомянутый выше князь Трубецкой дал прекрасное определение русской иконе - «умозрение в красках».

Икона - это воплощенная молитва. Она создается в молитве и ради молитвы, движущей силой которой является любовь к Богу, стремление к Нему как к совершенной Красоте. Поэтому икона вне Церкви в подлинном смысле существовать не может. Как одна из форм проповеди Евангелия, как свидетельство Церкви о Боговоплощении, она есть составная часть богослужения - как и церковное пение, архитектура, обряд.

Но сейчас, можно сказать, икона не занимает в богослужении подобающего ей места, и отношение к ней не такое, каким должно быть. Икона стала просто иллюстрацией к празднуемому событию, поэтому и не важно, какова ее форма, и потому у нас всякое изображение, даже фотографическое, почитается как икона. На икону давно перестали смотреть как на богословие в красках, даже не подозревают, что она может искажать вероучение так же, как и слово; вместо того, чтобы свидетельствовать об Истине, она может лжесвидетельствовать

С. Я.: Отец Зинон, как бы ВЫ могли определить основу своего отношения к искусству иконописания?

О. 3.: Икона должна быть написана натуральными красками и только на прочном материале - обычно на доске, но не на бумаге, стекле или каком-нибудь хрупком веществе.

Л. А. Успенский в одной из своих статей о красках в иконе, опубликованной некогда в одном из номеров Журнала Московской Патриархии, очень просто и убедительно объясняет, почему цветная фотография не может быть применена в церковном обиходе: она только имитирует цвет, тогда как собственного цвета не имеет. Потому употреблять цветные фотографии в качестве икон не следует. Икона должна свидетельствовать об истине, а мы вводим элемент лжи туда, где ее не может быть.

Патриарх Алексий I просил не приносить в храм бумажные цветы, потому что в них нет правды. Еще гораздо раньше митрополит Московский Филарет (Дроздов) говорил, что поддельные камни и поддельные металлы нельзя употреблять в церковном обиходе не потому, что они малоценны, а потому что заключают в себе ложь. Всякие механические способы воспроизведения икон Церковью не одобряются. Но, очевидно, теперь обстоятельства заставляют... Это принимает иногда чрезвычайно уродливые формы, и в наших иконных лавках продаются такие иконы, которые не имеют права на существование. Та продукция, которую выпускают мастерские Патриархии, далеко не всегда соответствует требованиям, предъявляемым Церковью к своему искусству. Это очень тревожный симптом.

По сути, икона - это постижение духа, а у нас в храмах люди молятся перед чем угодно, храмы заполнены иконами самыми неожиданными и чуждыми. Многие иконы и даже целые иконостасы написаны так, что мешают молитве. Но всякий человек должен молиться благодаря иконе, благодаря пению, а не вопреки им.

Часто церковные люди считают, что древняя икона, древнее пение - это для специалистов, даже, может быть, светских, а в Церкви они ни к чему. Более того, и среди монахов, которые должны быть профессиональными хранителями наследия, можно услышать такое мнение.

Когда я просил, чтобы открыли роспись алтарной преграды в Успенском соборе Псково-Печерского монастыря, созданную еще при преподобном Корнилии в ХVI веке, которая сохранилась довольно хорошо, служки ни за что не соглашались, говорили: «Старушки не поймут».

То же самое и с древними знаменными распевами. Сейчас музыканты стали ценить их и исполнять, а раньше они считались варварской музыкой. Те, кто был воспитан на итальянских образцах, не понимали и не принимали их. Сегодня церковные люди тоже часто не понимают этих распевов. Тут, наверное, типично русская черта, о которой еще протопоп Аввакум писал: «Как у нас что положено, так вовеки и лежи!» К чему привыкли, того никак не сдвинуть.

Многим, очевидно, известна икона «Спас Ярое око» (она находится в Успенском соборе, в Кремле, в иконостасе над правым клиросом). Так вот, некоторые верующие считают ее страшной: посмотришь, мол, и молиться не захочется. Подобное восприятие показывает, насколько мы удалились от подлинного понимания православной иконы.

Причина еще в том, что все лучшие образцы церковного искусства находятся в музеях, по причине всем известных исторических обстоятельств, и верующие их почти не видят. Очень важно вернуть иконы Церкви. Но для этого, конечно, нужно сначала иметь гарантии, что они будут там храниться в должных условиях. Я думаю, что очень древние иконы уже не могут находиться в храме - должны быть особые помещения для их хранения, и только в праздники они могут выноситься для богослужения, для молитвы.

Несколько слов об освящении икон. Очень часто, видя вновь написанную икону и желая к ней приложиться, спрашивают: а она освящена? По такому чину, который содержится в наших требниках, в старину иконы не освящались. Впервые он встречается только в большом требнике Петра Могилы. Ни в одном требнике Московской дониконовской печати такого чина нет. Называется он чином благословения, а не освящения и должен рассматриваться как одобрение Церковью данного образа, но не как некий сакраментальный акт. (Ведь никому не придет в голову, купив новое Евангелие, перед началом чтения освящать его.) На иконе ставили надпись, после чего она считалась освященной. В ней почитается не вещество, а изображенное лицо. Надпись необходима, как раньше выражались, для того чтобы утвердился дух молящегося, то есть, чтоб молящийся точно знал, к кому обращается, потому что иконография многих святых сходна. Например, если не будет подписана икона преподобного Кирилла Белозерского, его можно будет принять и за преподобного Сергия или еще за кого-нибудь из древних преподобных.

Иконописание - церковное служение, а не творчество в том смысле, как его понимают светские художники. Рождаясь из Литургии, икона является ее продолжением, и живет она только в богослужении, равно как церковное пение, облачение, архитектура. Стараясь как можно глубже проникнуть в тайны иконописи, нужно рассматривать лучшие образцы, и только тогда, после приобщения к достигнутому до тебя, и самому можно что-то привнести. Всякий иконописец во все времена непременно вносил личный духовный опыт в свое творчество. Но существуют церковные иконографические каноны, переступать которые никакой иконописец не имел ни власти, ни потребности. Иконописный канон только дисциплинирует творца. Иконописец не допускает никаких самочинии, своеволии, так как в области веры есть истины, не подлежащие изменению. Поэтому следует постоянно, отсекая свои представления, стремиться к опыту Церкви.

До ХVI века иконы списывались, но не копировались: если взять списки, например, с икон Владимирской Богоматери или святого Николая, самого почитаемого на Руси святого, - двух одинаковых икон вы не найдете. Эта традиция на Руси была прервана. Стали писать иконы ремесленно, по переводам, снимать кальки, использовать другие примитивные методы. Например, старообрядческие иконы в точности вроде бы повторяют старинные, но отличаются от них, как мумия от живого человека, в них нет главного - жизни. Отсеченная ветвь засыхает.

Если ко мне приходит кто-то из светских художников и изъявляет желание писать иконы, я говорю, что прежде надо «убить» в себе художника. В древней Церкви, если кто-то из актеров (в данном случае это обобщенный образ) приходил к епископу, желая стать христианином, первое, что от него требовалось, чтобы он оставил свое искусство, - это вещи несовместимые...

Святитель Игнатий Брянчанинов предостерегал от опасности поддаться мечтательности, воображению, которые могут творить образы, кажущиеся живым и привлекательными, а на самом деле все это будет лишь «беспорядочным ощущением неочищенного от страстей сердца». Художник перестает различать идолов и Бога, привыкает к маскам, перевоплощениям, теряет собственное лицо, творит во славу демонов. Так что, повторяю, быть христианином и оставаться «актером» невозможно. Любое творчество требует полной отдачи, нельзя допускать в себе никакой раздвоенности. В самом деле, нельзя смотреть одним глазом в землю, а другим - в небо! Нельзя служить двум господам, учит Христос.

Есть старое церковнославянское слово, теперь уже забытое, - «иконник». Это человек, который создает произведения в рамках церковного канона и своим в них ничего не считает, - никто из иконописцев своих икон не подписывал, потому что искусство Церкви - соборное. Иконник, иконописец - только исполнитель. Самое опасное - подмена предания самовыражением. Современные художники, как правило, неглубоко знают христианство, а если бы знали и были людьми добросовестными, сами отказались бы расписывать храмы.

Сейчас у многих людей, даже искусствоведов, восприятие иконы неверное. В древней Церкви, в лучшие времена христианства, восприятие красоты и искусства было цельным, они не разделяли икону на произведение искусства и принадлежность культа, потому что вне Церкви красоты не знали. С тех пор как церковная жизнь стала обмирщаться и подлинная икона оказалась в совершенном забвении вплоть до конца ХIХ века - многие стали искать красоту вне Церкви, в светском искусстве.

С. Я.: Отец Зинон, в основу человеческого бытия по воле Божией изначально заложена внутренняя и внешняя красота. Естественно, что и настоящая икона не может быть создана, если творец не чувствует красоту и не может воплотить её в своём создании. Что для Вас значит понятие «красота иконы»?

О. З.: Бог есть совершенная Красота. Красота в этом мире еще не царствует, хотя она вошла в него с пришествием Сына Божия, с Его вочеловечением. Она проходит за Христом путь своего развития. Красота распинается в мире, и потому она есть Красота крестная.

Вечная жизнь будет на этой же земле, но преображенной, обновленной духом Божиим, без греха - в созерцании Красоты, в предстоянии Богу, в общении с Ним. Вне Церкви достичь этого невозможно: двух истин не бывает.

Есть свод аскетических правил, называемый «добротолюбие». Что понимать под добротолюбием? Я спрашивал у старых монахов, и даже они отвечали по-разному: любовь к добродетели, к добру, доброделание. «Доброта» - слово славянское и означает Красоту как одно из имен Бога. Значит, любовь к красоте есть любовь к Богу, духовное делание, очищение себя, приготовление к тому, чтобы быть храмом Божиим, храмом Святого духа - это искусство из искусств, наука из наук. Красота Бога - это, прежде всего красота духовная, совершенная Любовь, об этом свидетельствуют писания святых отцов. Выражаясь современным языком, Бог шел на риск, создавал человека. В каком-то вечном плане ему были известны судьбы мира, как, конечно, и судьба каждого человека, однако, весь смысл в том, что Бог - совершенная любовь; создавая человека, веря в него, Он понимал, что потребуется искупительная жертва Христа.

«Красота спасет мир» - сказано у Достоевского, потому что сам человек спасти мир не может. Красота - понятие отвлеченное: одному нравится одно, другому - другое. Но Достоевский, я думаю, имел в виду красоту как одно из имен Божиих или как богоподобие. Бог еще именуется Художником, ведь одним из видов аскетического делания является созерцание видимого творения. Если этот мир, даже пораженный и испорченный грехом человеческим, так прекрасен, так органичен, то как же должен быть прекрасен Творец этого мира!

В широком смысле слова художником быть обязан каждый христианин. Дар творчества выделяет человека из всех живых существ, ставит его даже выше ангела.

Сейчас многие образованные люди, не нашедшие Истины и Красоты на перепутьях мира, приходят в Церковь и ищут в Ней эту Красоту. Они очень тонко чувствуют всякую фальшь, всякое безобразное уродство, особенно художники и музыканты. И, если они увидят в храме безобразные росписи, услышат вместо простого уставного поддельное концертное пение, - никто не убедит их в том, что христиане - свидетели Небесной Красоты. Многих может оттолкнуть недолжное поведение священника во время богослужения, неприличная сану манера держаться, его неопрятная одежда, даже нечищеная обувь. У нас во всем принято ориентироваться на бабушек; примут они или нет. Я уверен, что Красота ни одну бабушку от храма не оттолкнет, а по нашему нерадению души колеблющиеся и хрупкие могут уйти из храма навсегда.

В наше время, говоря о церковном возрождении, необходимо, в первую очередь, заботиться о том, чтобы Церковь постоянно являла ту Красоту, которой Она обладает в полноте, - в этом миссия Церкви в мире.

Л. А. Успенский в книге «Богословие иконы Православной Церкви» верно заметил, «что если в период иконоборчества Церковь боролась за икону, то в наше время икона борется за Церковь».

Обилие всевозможной информации в современном мире захлестнуло человека, оно вызвало безразличное, легкомысленное отношение к слову, как устному, так и печатному. Поэтому самым мощным, самым убедительным сегодня становится голос иконы.

Слову теперь мало кто доверяет, и безгласная проповедь может принести больше плодов. Образ жизни священнослужителя, каждого христианина, иконы, церковное пение, архитектура храма должны нести на себе печать Небесной Красоты.

Говоря о безгласной проповеди, не могу не вспомнить об архимандрите Серафиме (Тяпочкине). Я познакомился с отцом Серафимом еще до поступления в монастырь. Потом, уже будучи монахом, я к нему ездил в течение семи лет. Я почти ни о чем его не спрашивал, а только наблюдал за ним. Это был человек совершенно удивительный! Я никогда не слышал, ни разу, чтобы он кого-нибудь осудил или о ком-нибудь пренебрежительно отозвался, хотя он видел всяких людей и много претерпел в жизни. К нему приезжали самые разные люди, а он относился ко всем с одинаковой любовью.

Апостол Павел говорит, что для чистого все чисто, а если человек видит в других какие-то пороки, это обличает и его собственную нечистоту.

Отец Серафим в лагере пробыл четырнадцать лет, в самых суровых условиях. Его осудили на десять лет, а когда срок истек, его вызвал начальник лагеря и спросил: «Ну, что ты намерен делать?» - «Я, - ответил он, - священник и намерен служить». - «Ну, если служить, тогда еще посиди». И еще прибавил. И только в пятьдесят пятом, после смерти Сталина, он был освобожден. Многих эти лагеря сломали, выстояли только люди духовно крепкие, у которых вера была подлинной. Они не озлобились, а в том страшном окружении очень легко было озлобиться.

Вот, вспоминая об отце Серафиме, я и говорю, что лучшая форма проповеди в наше время - это жизнь человека, воплотившего в себе идеал Евангелия.

архимандрит Русской православной церкви, современный иконописец, один из авторитетных мастеров современной русской иконописи, придерживающийся древних византийских традиций живописи

Биография

Родился в 12 октября 1953 года в городе Первомайске Николаевской области в семье известного чабана, Героя Социалистического Труда Михаила Николаевича Теодора. Окончил 8 классов Первомайской средней школы № 4. В 15 лет решил поступить в Одесское художественное училище, в котором с 1969 года. «Но где-то со 2-го курса я понял, что советским художником я не стану, потому что мне это совершенно претило; вообще, вся советская действительность у меня вызывала самое сильное отторжение - во всём». «Начинал с копий старых икон: когда по подлиннику, а больше - по репродукциям. В Одессе, как и в целом на юге, старые иконы - редкость, в церквах их практически нет, а провинциальные музеи весьма бедны и однообразны. Учителей иконописи в те времена не было, и потому технику иконы, каноны, художественные приемы и другие секреты иконописного ремесла приходилось осваивать самостоятельно».

В 1976 году, в возрасте 23 лет поступил в Псково-Печерский монастырь, где пострижен в монахи нынешним епископом Благовещенским и Тындинским Гавриилом. Посвящён в дьяконы. Прожил там два с половиной года, затем патриарх Пимен забрал его в Троицкую лавру, где иконописец прожил 7 лет, после чего запросился обратно в более тихий Псков . В Троицкой лавре отец Зинон написал иконостасы приделов в крипте Успенского собора, создал множество отдельных икон. После первого прошения архимандрита Зинона патриарх отправил его в 1983 году в Даниловский монастырь, где мастер работал ещё год, участвуя в восстановлении и украшении монастыря. Затем его отпустили в Печерский монастырь.

«Еще работая в Даниловом монастыре, архимандрит Зинон приобрёл известность как один из ведущих иконописцев России, и его стали активно приглашать в другие страны - он работал во Франции, в Ново-Валаамском монастыре в Финляндии, в Крестовоздвиженском монастыре Шеветонь в Бельгии, преподавал в иконописной школе в Сериате, в Италии и т. д.»

Является членом попечительского совета Свято-Филаретовского православно-христианского института.

Скандал в Мирожской иконописной школе

Был главой иконописной школы Мирожского монастыря Пскова с момента её передачи РПЦ в 1994 году под условием, что там должна быть создана школа. Братством была восстановлена надвратная церковь во имя св. Стефана Первомученика (1996 г.), в ней совершались богослужения. О. Зинон создал здесь оригинальный каменный иконостас и написал для него образы Спасителя, Богородицы и святых в медальонах.

Школа оказалась в центре церковной дискуссии, когда о. Зинон разрешил католическому протоиерею Романо Скальфи, директору Центра «Христианская Россия» из Италии, отслужить в неосвященной часовне Спасо-Преображенского Мирожского монастыря, а в конце литургии причастился вместе с католиками.

Своим указом № 880 от 28 ноября 1996 года архиепископ Псковский и Великолукский Евсевий (Саввин) наложил прещения на иконописца и монахов монастыря Иоанна и Павла. «Я ему заявил, что раз он действует в нарушение своей присяги и не советуется с правящим епископом, то я не могу считать его клириком своей епархии. Виной всему - гордость», - пояснил свое решение архиепископ Евсевий. Архимандрит Зинон неоднократно подчеркивал, что терпеливо будет ждать, когда запрет будет отменен. Школу возглавил отец Алипий, у которого и обучались псковские художники. Около 2001 года в связи с отъездом отца Алипия художники покинули школу.

21 декабря 2001 года патриарх Алексий II подписал указ о снятии прещений, наложенных на архимандрита Зинона. Но возвращение отца Зинона в обитель не состоялось, как не смогли продолжить работу над иконами в стенах монастыря и художники. Им сообщили, что прием православных мирян для обучения иконописи прекращен. В начале февраля 2002 г. о. Зинон получил официальный документ из РПЦ МП о снятии с него всех дисциплинарных прещений - и прежде всего запрета на священническое служение, наложенного архиепископом Псковским и Великолукским Евсевием (Саввиным).

ОТЕЦ ЗИНОН

БОГ ШЕЛ НА РИСК, СОЗДАВАЯ ЧЕЛОВЕКА

ЧТОБЫ ПИСАТЬ ИКОНЫ, НАДО УБИТЬ В СЕБЕ ХУДОЖНИКА, – СЧИТАЕТ ЗНАМЕНИТЫЙ ИКОНОПИСЕЦ

(архимандрит, деятель русскойправославной церкви, иконописец.)
Имя при рождении: Теодор Владимир Михайлович
Дата рождения: 1953
Место рождения: Ольвиополь под Николаевом

Спас Нерукотворный Икона. 1983 г. (ц. св. Отцов семи Вселенских Соборов Данилова мон-ря)

Игумен Зинон за работой в Псково-Печерском монастыре. Фото: Олег Калугин, 1990г.

Иконостас Покровского храма Свято-Данилова монастыря (о.Зинон). Москва,1984г

Прп. Корнилий Псково-Печерский. Архимандрит Зинон (Теодор). Икона. Псков (Печеры). 1987 г.

Положение во гроб. Фрагмент эпистилия иконостаса собора свт. Николая Чудотворца в Вене. 2006-2008 гг

В миру Теодор Владимир Михайлович, архимандрит, деятель русской православной церкви, иконописец. Родился в Ольвиополе под Николаевом (на юге Украины, недалеко от Одессы). С детства был приобщен к Церкви, вместе с бабушкой посещал храм. С 1969 года учился в Одесском художественном училище, на отделении живописи. Здесь произошло его первое знакомство с иконой, и был первый опыт росписи храма, правда, мастера, под началом которых художник работал, не владели иконописной техникой, используя повсеместно распространенный тогда живописный стиль. Но будущего иконописца привлекала каноническая икона, и он решил, во что бы то ни стало, освоить ее. Начинал с копий старых икон: когда по подлиннику, а больше – по репродукциям. В Одессе, как и в целом на юге, старые иконы – редкость, в церквах их практически нет, а провинциальные музеи весьма бедны и однообразны. Учителей иконописи в те времена не было, и потому технику иконы, каноны, художественные приемы и другие секреты иконописного ремесла приходилось осваивать самостоятельно. Довольно рано пришло понимание того, что заниматься иконописью всерьез можно, только посвятив этому всю жизнь. В 1976 г. он становится монахом в Псково-Печерском Успенском монастыре. С этого времени иконопись становится не только его творчеством, но и его служением. В Псково-Печерском монастыре были свои иконописные традиции. Прежний настоятель обители, архимандрит Алипий (ум. 1975 г.), был большим знатоком и любителем искусства, он собрал великолепную коллекцию живописи и икон. К тому же и сам он был незаурядным иконописцем, его иконы и стенные росписи до сих пор украшают монастырь. Приняв монашеский постриг, о. Зинон получил возможность работать для Церкви, и его искусство было вскоре замечено церковным священноначалием и востребовано. В 1979 г. Святейший Патриарх Пимен вызвал его в Троице-Сергиеву Лавру. Здесь о. Зинон написал иконостасы приделов в крипте Успенского собора, создал множество отдельных икон. Патриарх Пимен был большим знатоком древней иконописи и высоко ценил творчество о. Зинона. В 1983 г. по благословению Святейшего о. Зинону было поручено участвовать в восстановлении и благоукрашении Данилова монастыря в Москве. В 1985 г. он расписывал церковь св. Параскевы Пятницы во Владимирской области. Продолжал иконописец трудиться и для Псково-Печерского монастыря, здесь им были созданы иконостасы храмов преподобномученика Корнилия (1985 г.), Покрова над Успенским собором (1990 г.) и Печерских святых на горке (1989-1991 гг.). В 1988 г. о. Зинон написал для древнего Троицкого собора г. Пскова иконостас нижнего храма, освященного во имя преп. Серафима Саровского. В 1994 г. Русской Православной Церкви был передан древний Спасо-Преображенский Мирожский монастырь в Пскове (за исключением собора XII в., который остался за Псковским художественным музеем) с единственным условием – в этом монастыре должна была располагаться иконописная школа. О. Зинон возглавил эту школу, и она стала успешно развиваться, сюда приезжали на обучение иконописцы не только из России, но и со всего мира. Вместе с о. Зиноном здесь трудились несколько монахов и послушников, избравших иконописание своим служением, – одни писали иконы, другие делали доски и т.д. Таким образом, насельники монастыря представляли собой не просто монашеское общежитие, а братство иконописцев, что само по себе было явлением для России уникальным. Постепенно силами братии монастырь, приведенный в советское время в состояние полной разрухи, стал возрождаться. В частности, была восстановлена надвратная церковь во имя св. Стефана Первомученика (1996 г.), в ней совершались богослужения. О. Зинон создал здесь оригинальный каменный иконостас и написал для него образы Спасителя, Богородицы и святых в медальонах. В конце 1997 г. архим. Зинон был вынужден оставить Мирожский Монастырь и переселиться в деревню Гверстонь на западе Псковской области, где он живет и трудится по сей день. Еще работая в Даниловом монастыре, архим. Зинон приобрел известность как один из ведущих иконописцев России, и его стали активно приглашать в другие страны – он работал во Франции, в Ново-Валаамском монастыре в Финляндии, в Крестовоздвиженском монастыре Шеветонь в Бельгии, преподавал в иконописной школе в Сериате, в Италии и т.д. Архимандрит Зинон – один из самых авторитетных мастеров современной русской иконописи, строго придерживается древних византийских традиций. В 1995г. за вклад в церковное искусство первым из церковных деятелей получил Государственную премию России.

Из книги Ирины Языковой “Се творю все новое. Икона в XX веке”

Интервью с иконописцем Зиноном

Писать иконы было преступно

Как вы стали иконописцем?

– Когда я начинал, иконописью в Советском Союзе официально никто не занимался. Это было в 70-е годы. В советской конституции писание икон приравнивалось к религиозной, а, следовательно, и антисоветской пропаганде. Вполне реальное преступление, за него, кстати, можно было и в тюрьму сесть…

– Но Вы в тюрьму не попали?

– Мне просто повезло. После школы я поступил в Одесское художественное училище, на отделение живописи. На втором курсе впервые взял в руки Евангелие…

– Случайно?

– Видимо, нет. Всякий художник неизбежно сталкивается с работами старых мастеров на библейские темы, евангельские сюжеты. Возникают вопросы, ответы на которые может дать только Евангелие – основа основ, азбука понимания и жизни человеческой в целом, и живописи в частности. Иначе картины старых мастеров не понять. Чем хороша ещё живопись: эта область искусства наиболее близка к религии.

– Выходит, увлечение живописью и привело вас к Богу?

– В конечном итоге, наверное, так и было. Но ещё в раннем детстве бабушка водила меня в наш деревянный храм. Я прекрасно помню, как там причащали, какой необычной казалась обстановка – не встречал такой больше нигде: тихо, красиво и необъяснимо таинственно. Даже строгость казалась мне там особой: она усмиряла мальчишеский нрав, но при этом совсем не пугала. Ещё помню, как замечательно пахло ладаном, а батюшку звали отцом Иоанном…

– А где вы прописаны? Постоянное место жительства у вас есть?

– Нет. Я же монах – скиталец.

– То есть, собственного угла, где можно расслабиться, “голову преклонить” не имеете?

– Какой у монаха может быть дом?

– Монастырь?

– Правильно. Я жил в разных монастырях. Начинал в Псково-Печерском. После работы в Вене меня пригласили на Афон, в греческий монастырь – там тоже требуется храм расписать. Года на четыре работы, по-моему. Но я думаю там и остаться. Потому что старый уже, передвигаться с места на место мне становится всё труднее. Всю жизнь ищу себе друга

– Трудно было решиться на монашество? Какие аргументы оказались самыми весомыми?

– По складу характера я, наверное, максималист. Ещё в училище понял, что советским художником быть не хочу. Счастливые лица рабочих, колхозников, романтика строек – вся эта, казалось бы, ожидающая моего вдохновения так называемая действительность мне претила. У Достоевского, кажется, есть определение дьявола: “он пошл”. Точно подмечено. Пошлость в Советском Союзе разливалась повсюду. Ржавчиной вгрызалась в души людей, уберечься смогли единицы. А юг Украины в этом смысле особый кошмар!.. Если в Москве и Петербурге сохранялись хоть какие-то остатки подлинной русской культуры, то в нашем краю ничего подобного и не было никогда. Откуда? Ведь всерьёз осваивать эти земли русские начали только при Екатерине Великой, в конце XVIII века. В основном здесь обитали турки, цыгане, евреи, молдаване… “Котел народов” сплошной. Даже разговорный язык на моей “малой родине” специфический. Вроде бы русский, но не всякий приезжий, скажем, москвич в нём разберётся и сразу поймёт. Малороссия – одно слово.

– Интересно, как отреагировали ваши родители, друзья, педагоги на желание уйти в монастырь?

– Отец был страшно недоволен. Но примерно за год до смерти он, очевидно, смирился с моим выбором. Жил бы и до сих пор, да нелепая случайность оборвала его жизнь. Забрался на вишню, стал срывать ягоды, ветка подломилась, он и сорвался. Ушиб сильно печень, но сразу к врачу не обратился, а потом оказалось, что поздно. Так в 68 лет и ушёл… После того, как я поступил в монастырь, в художественном училище, которое я закончил, директор собрал всех студентов – это был, наверное, 76 или 77 годы – и меня стали клеймить позором. Вот, дескать, учили его уму-разуму, душу вкладывали, средства государственные, а он, такой-сякой, неблагодарный, взял, да в монахи подался. Директор думал, что все осудят “нерадивого выпускника” и от меня отвернутся навеки. Но вышло как раз наоборот: многие учащиеся одобрили мой поступок, заинтересовались религией, стали в церковь ходить. Потом уже, лет через пятнадцать тот самый директор вдруг пригласил меня в “альма-матер” – выступить, повстречаться с молодыми художниками, преподавателями. Диаметрально поменялись ориентиры, бывает. Ну, я поехал, конечно. Принимали тепло и душевно.

– Примерно в те времена настоятелем Псково-Печерского монастыря был известный ревнитель древнерусской иконописи архимандрит Алипий (Воронов). Вы застали его?

– С отцом Алипием я познакомился, когда впервые приехал в Псково-Печерский монастырь ещё в 1973 году, как раз перед службой в армии. У меня даже паспорт уже забрали, но я поехал посмотреть на монастырскую жизнь и, если получится, договориться о своём будущем. Коротко мы тогда повидались с настоятелем монастыря. Но я был поражен его сердечностью и вниманием, и сразу отметил про себя, что в миру таких людей встречать мне не доводилось. Отец Алипий общался со мной на равных, обрадовался, что я занимаюсь иконописью, пообещал взять к себе, как только я освобожусь от военной повинности, и помочь в дальнейшем освоении этого дела. Можно сказать, что он меня тогда окрылил… К сожалению, пока я служил, на Сырной седмице 1975 года отец Алипий скончался. Поэтому поступал в монастырь я уже без него. Архимандрит Алипий сам был великолепным иконописцем, в обители немало его росписей и икон. Память по себе оставил непреходящую.

– Как вас приняли в монастыре?

– Новым наместником Псково-Печерского монастыря стал тогда нынешний архиепископ Благовещенский и Тындинский Гавриил. Я едва осмотрелся, познакомился с некоторыми монахами, месяца не прошло, как он подзывает меня и говорит: пора постригаться, ну а потом и во диаконы рукоположим. Я испугался даже, чувствую, что ещё не готов, ну нельзя же так сходу. Пытался возражать. А он говорит: “Теперь космический век, всё надо делать быстро”. С хорошим юмором человек.

– В миру у вас было много друзей?

– Всю жизнь искал себе друга, да так и не нашел.

– Что вы вкладываете в понятие “дружба”?

– Понятие “друг” для меня настолько высокое… Идеалом здесь, мне кажется, может служить дружба Давида и Ионафана, в “Книге Царств” об этом всё сказано. Перечитайте внимательнее, и вы поймете, что такое настоящая дружба: “…душа Ионафана прилепилась к душе его, и полюбил его Ионафан, как свою душу” (1 Цар. 18.1). Настоящая дружба, это когда двое – как одно существо, как одна душа… Что хочется одному, того же желает и другой. Чего не хочется одному, без того и другой обойдется. Так, кстати, дружбу понимали и древние греки. Друзей может быть много, а настоящий друг только один. Я всю жизнь искал себе настоящего друга, того самого, единственного. Теперь уже не ищу, думаю, поздно. Нельзя же волевым решением определить, что вот такой-то человек будет моим самым большим другом. Жизнь должна предложить.

Иконописание -это служение

– Чем, по-вашему, иконописец отличается от простого, скажем так, живописца? Вроде бы, муки творчества присущи одному и другому…

– То, чем занимается иконописец – это служение, а не “муки творчества”. В этом, если хотите, принципиальная разница. Художник, когда творит, мучается, хочет выразить что-то свое, а что именно – толком, подчас, и не знает. Он пишет, и ему все время кажется – это “не то”. Он переделывает, но все равно недоволен. Что делать, если нет вдохновения? Ждать. Это творчество на уровне эмоций.

– У иконописцев иначе?

– Иконописец служит так же, как и священник, который идет совершать Литургию. Ему что – ждать, когда вдохновение снизойдет? Указан час, когда надо служить, он начинает службу. Постепенно входит в молитвенный дух. Точно так же и иконописец. С художником у иконописца общее только одно – изобразительные средства. Все остальное, в принципе, совершенно разные вещи.

– Как вы познавали церковную историю, наверное, много читали?

– Систематического чтения, к сожалению, не получилось. Когда я жил в монастыре, церковных книг было мало. Что под руку подвернется, то я и читал.

– Зато наставники, видимо, были хорошие?

– Касательно икон я поначалу старался все выспрашивать у старых монахов. Но, один говорил мне одно, другой – другое, третий – третье. А когда я узнавал официальное мнение Церкви по этому поводу, то оказывалось, что это не первое, не второе и не третье. Наконец, решил не ходить окольными путями, а прислушаться к авторитетному мнению Церкви.

– И какое же это мнение?

– Писать иконы надо в каноническом стиле. Для нас, православных иконописцев, это значит строго придерживаться древних византийских традиций.

– Легко сказать, придерживаться…

– Непросто, согласен. Совсем недостаточно освоить только ремесленную сторону дела. Учителей иконописи в те времена, когда я пришел к этому делу, не было. Потому технику иконы, каноны, художественные приемы и другие секреты иконописного ремесла приходилось осваивать самостоятельно. Довольно рано я понял: чтобы заниматься этим делом всерьез, необходим особый церковный настрой, постоянная подпитка духа подлинным Православием. Лишь в этом случае можно пытаться переосмыслить то богатейшее наследие, которое мы получили от предков, что-то преобразовать с учетом современного церковного понимания. Только в этом случае можно рассчитывать на появление каких-то достойных вещей. Пока же все, что делается сегодня, я могу назвать только опытами. Каждый иконописец, если он серьезно относится к своему делу, должен ощущать себя учеником. И не больше. Может быть, многие с этим не согласятся. Но я думаю так.

– Насколько мы понимаем, в иконе самое главное – образ?

– Разумеется. Ведь икона предназначена для молитвы, для молитвенного предстояния, в помощь и облегчение молитвенного соединения с Богом, как свидетельство о Боговоплощении. Далеко не всегда взгляды на икону искусствоведа и человека молящегося совпадают: икона – не для эстетического созерцания, это узко – видеть в ней только один из видов народного творчества, памятник искусства.

– В своей книге “Беседы иконописца” вы, богословски осмысливая иконопись, пишите: “Икона ничего не изображает, она являет…”

– И это, на мой взгляд, полностью соответствует действительности. Потому что в византийской традиции к иконе – в отличие от традиции латинской, католической – предъявляли такие же требования, как к словесной проповеди. Как слово может искажать учение Церкви или его излагать верно, точно так же икона – вместо того, чтобы свидетельствовать об Истине, она может и лжесвидетельтвовать.

По сути, икона – это постижение Духа. Будучи плодом молитвы, икона является и школой молитвы для тех, кто созерцает ее и молится перед ней. Всем своим духовным строем икона располагает к молитве. В то же время молитва выводит человека за пределы иконы, поставляя его перед лицом самого первообраза – Господа Иисуса Христа, Божией Матери, святого… – Значит, правильно говорят, что сам Господь Бог, Божия Матерь, святые смотрят на нас с иконы?

– Правильно. Известны случаи, когда во время молитвы перед иконой человек видел живым изображенного на ней. Например, преподобный Силуан Афонский увидел живого Христа на месте Его иконы.

– Со всеми иконами возможны подобные чудеса?

– Боюсь, что далеко не со всеми. Посмотрите, что творится в наших храмах сегодня: люди молятся перед чем угодно, церкви наполнены иконами самыми неожиданными и чуждыми. Многие из них и даже целые иконостасы написаны так, что явно мешают молитве. Человек должен молиться благодаря иконе, а не вопреки, об этом почему-то часто забывают. – И все-таки, согласитесь, икона – творение рук человеческих, в данном случае, мы говорим о ваших руках!..

– Не совсем так. Исполнение – да, я согласен, дело моих рук. Но сама икона – результат творчества Церкви, а не одного какого-то человека.

– Хорошо, но ведь по вашей воле, благодаря вашим талантам организуется это явление…

– Личная роль тут весьма условна. Она точно такая, как и у епископа или священника, который совершает богослужение. Руки, ноги, голос – да, его, но действует-то Христос! Епископ стоит на том месте, которое по праву принадлежит только Богу. Исключительно по Его милости он находится тут, исполняя Его волю. Икона рождается из живого опыта Неба, из литургии. Поэтому иконописание всегда рассматривалось как церковное служение. Отсюда и высокие требования к иконописцам, такие же, как и к клирикам.

– Любой ли художник может стать иконописцем? Что для этого требуется?

– Прежде всего, желание и способности. Но, как и всякому серьезному делу, церковному искусству нужно учиться. Долго, упорно, с полной самоотдачей. Лет пятнадцать потребуется, самое малое. Это если нет предварительной подготовки.

Творения иконописца Зинона, ревнителя древних византийских традиций, известны всему христианскому миру. Иные возносят мастера аж до высот Андрея Рублева...

Встретиться с монахом непросто. Сам он не жалует журналистов, к тому же извечно в «трудах праведных" и в последние годы в основном за границей. Однако нам повезло: накануне Пасхи корреспондентов «Собеседника" мастер пригласил «на леса" –- под своды реставрируемого венского Свято-Николаевского собора, одного из крупнейших православных храмов Западной Европы.

«Мои иконы – для молитвы»

– Думаю, сегодня никому не надо доказывать, что Воскресение Христово полностью изменило весь ход истории, –- говорит монах-иконописец. –- Родилась новая реальность –- Церковь, из которой течет река воды живой и которая подает нам плод Христовой любви –- Евхаристию, таинство, когда верующие христиане под видом хлеба и вина вкушают Тело и Кровь Иисуса Христа и через этот акт взаимной жертвенной любви соединяются непосредственно с самим Богом.

– Вы, как художник, обладаете, по-видимому, каким-то особым взглядом на все эти вещи?

– Я не художник -– я иконописец.

– Есть разница?

– Огромная. То, что я создаю, предназначено не для простого созерцания, а для молитвы. В помощь и облегчение молитвенного соединения с Богом. Поэтому далеко не всегда совпадают взгляды на икону искусствоведа и человека молящегося: узко видеть в ней, скажем, один из видов народного творчества или памятник искусства. Икона являет! Известны случаи, когда во время молитвы перед иконой человек видел живым изображенного на ней. Например, преподобный Силуан Афонский увидел живого Христа на месте его иконы...

– Со всеми иконами возможны подобные чудеса?

– Боюсь, что нет. Посмотрите, что творится в наших храмах сегодня: люди молятся перед чем угодно, церкви наполнены иконами самыми неожиданными и чуждыми. Многие из них и даже целые иконостасы написаны так, что только мешают молитве. Человек должен молиться благодаря иконе, а не вопреки, об этом почему-то порой забывается.

«Троица» не должна быть на конфетах»

– Любой ли художник может стать иконописцем? Что для этого требуется?

– Прежде всего – желание и способности. Но, как и всякому серьезному делу, церковному искусству нужно учиться. Долго, упорно, с полной самоотдачей. Лет пятнадцать потребуется, самое малое. Это если нет предварительной подготовки.

– Диплом художественного училища, как у вас, – плюс бесспорный?

– Минус! С мирским багажом еще дольше придется учиться. Надо избавиться от навыков светского искусства, они сильно мешают. Конечно, нужно изучить много древних икон, сейчас такая возможность есть. Это у древних иконописцев под рукой почти ничего не было, все писали по памяти. Творчество вне живого предания невозможно, а у нас живая традиция церковного искусства пресеклась. Большинство древних икон раскрыто сравнительно недавно. Поэтому сейчас нам приходится проходить тот же путь, которым следовали русские иконописцы после принятия Русью христианства. Образцами им служили византийские иконы, для нас сейчас образец –- всё древнерусское наследие.

– Но согласитесь, что искусство XII века воспринимается в XXI неоднозначно. Не опасаетесь, что современник чего-то все-таки недопоймет?

– Увы, даже многие священнослужители убеждены, что каноническая икона трудна для восприятия простым народом, и ныне в ограду церкви принимается практически все. Сейчас то, что пишется в Москве, например, –- это же чистое безобразие большей частью. Особенно, конечно, «хороша» всем известная продукция церковного комбината «Софрино»...

– Чем же?

– Патриарх Алексий I просил не приносить в храм бумажные цветы, потому что в них нет правды. Еще гораздо раньше митрополит Московский Филарет (Дроздов) говорил, что поддельные камни и поддельные металлы нельзя употреблять в церковном обиходе не потому, что они малоценны, а потому, что заключают в себе ложь. Всякие механические способы воспроизведения икон Церковью не одобряются.

– Техника пришла на помощь иконописцам -– это плохо?

– Техника много вреда принесла церковному искусству. Я заметил, что люди приходят в Третьяковскую галерею, скользят по бесценной «Троице» Андрея Рублева вполне равнодушным взглядом и ничего особого в ней не видят. Уж настолько примелькалась эта икона... «Спасибо» техническому прогрессу. И на марках почтовых, и на открытках, и даже на конфетных коробках –- повсюду тиражируется великое церковное творение. Грустно это...

– С другой стороны, далеко не каждый приход может позволить себе рукотворные иконы. Не редкость, когда где-то в глубинке люди вместо иконы используют цветную фотографию. Не от хорошей жизни, понятно, но что делать?

– Известный русский иконописец и богослов Леонид Александрович Успенский убедительно объясняет, почему цветная фотография не может быть применена в церковном обиходе: она только имитирует цвет, тогда как собственного цвета не имеет. Потому употреблять цветные фотографии в качестве икон не следует. Икона должна свидетельствовать об истине, а мы вводим элемент лжи туда, где ее по определению быть не может.

– У вас есть ученики?

«Деньги и святость -– разные вещи»

– Почему у вас нет учеников?

– Да как вам объяснить... Приходят ко мне так называемые ученики, в глазах лихорадочный блеск: хотят постичь тайны иконописи, да как можно быстрее. Для чего? Да чтобы тут же начать зарабатывать большие деньги. Такие покрутятся два-три месяца возле меня, уедут куда-то, потом глядишь –- у них уже самостоятельные заказы, а зарабатывают так, что мне и не снилось. Ко мне же дорогу забыли. Посмотрел я на это и однажды решил: всё, хватит! Не надо мне больше никаких учеников. Толку от таких все равно не будет.

– Есть противоречие между «большими деньгами» и творчеством иконописца? Сами-то как относитесь к деньгам?

– Никак. У меня всегда были деньги, потому что потребности небольшие. Многие мне попросту ничего не платили. Никаких гонораров я, как правило, не получаю. Сколько дают, столько беру. В монастыре и вовсе бесплатно писал, потому что жил там на всем готовом.

– И вам неважно, кто обращается: олигарх-нефтяник или полунищий приход с просьбой написать иконостас в храме?

– Ну, если я знаю, что люди бедные, то могу и просто так написать. Но вот приходят некоторые, просят сделать нечто достойное, а предлагают за работу копейки... Я соглашаюсь, а потом смотрю: ба, да у этого священника автомобиль-иномарка в несколько десятков тысяч долларов ценой!.. Вот и задумываешься над природой людской –- на что деньги жалеют, а на что нет. Машина лет через пять превратится в кучу негодного железа, а на иконостас –- это же на века! –- денег, получается, нет... Странно мне это.

– И как поступаете в таких случаях?

– Работаю. А как отказаться: найдут какого-нибудь мазилу, он храм испортит. Сплошь и рядом сегодня можно увидеть такое «творчество»: иконописью назвать нельзя, а выбрасывать на помойку ведь грешно... Материальная сторона в нашем деле не главное. А если ты к тому же иконописец... Времена всегда непростые. Нужно держать себя в рамках, законов Божьих не нарушать. Все, что надо, придет. Непременно.

Архимандрит Зинон (в миру Владимир Михайлович Теодор ; 12 октября 1953, Первомайск, Николаевская область, Украинская ССР, СССР) - священнослужитель Русской православной церкви, крупный художник-иконописец, теоретик церковного искусства, педагог. Лауреат Государственной премии России (1995).

Биография

Родился в 12 октября 1953 года в городе Первомайске Николаевской области в семье известного чабана, Героя Социалистического Труда Михаила Николаевича Теодора. С детства был приобщён к церкви. По собственным воспоминаниям: «ещё в раннем детстве бабушка водила меня в наш деревянный храм. Я прекрасно помню, как там причащали, какой необычной казалась обстановка - не встречал такой больше нигде: тихо, красиво и необъяснимо таинственно. Даже строгость казалась мне там особой: она усмиряла мальчишеский нрав, но при этом совсем не пугала».

Окончил 8 классов Первомайской средней школы № 4. В 1969 года в возрасте 15 лет поступил в Одесское художественное училище, на отделение живописи. На втором курсе впервые взял в руки Евангелие. По собственным воспоминаниям, «где-то со 2-го курса я понял, что советским художником я не стану, потому что мне это совершенно претило; вообще, вся советская действительность у меня вызывала самое сильное отторжение - во всём». «Начинал с копий старых икон: когда по подлиннику, а больше - по репродукциям. В Одессе, как и в целом на юге, старые иконы - редкость, в церквах их практически нет, а провинциальные музеи весьма бедны и однообразны. Учителей иконописи в те времена не было, и потому технику иконы, каноны, художественные приемы и другие секреты иконописного ремесла приходилось осваивать самостоятельно». Задуманный им дипломный проект, триптих «Андрей Рублёв», не нашёл поддержки у руководителя, потребовавшего сменить тему.

В 1973 году окончил окончил Одесское духовное училище, и ушёл в армию. Проходил военную службу в Одессе, работая по специальности: «Художники в армии всегда нарасхват! Кого мне только не довелось изображать: бравые воины, грозная техника, портреты военачальников. Но даже тогда, тайком, я умудрялся писать иконы».

Демобилизировавшись в 1975 году, выполнял художественные работы в Успенском кафедральном соборе Одессы.

5 сентября 1976 года, в возрасте 23 лет, поступил послушником в Псково-Печерский монастырь, где уже 30 сентября того же года был пострижен в монахи наместником обители архимандритом Гавриилом (Стеблюченко). Через 3 дня был рукоположён в сан иеродиакона, а 8 ноября того же года - в иеромонаха.

Прожил там два с половиной года, затем Патриарх Пимен забрал его в Троицке-Сергиеву лавру. В Троицкой лавре отец Зинон написал иконостасы приделов в крипте Успенского собора, создал множество отдельных икон.

Прожив 7 лет в лавре, запросился обратно в более тихий Псков. После первого прошения архимандрита Зинона патриарх отправил его в 1983 году в Даниловский монастырь, где мастер работал ещё год, участвуя в восстановлении и украшении монастыря. Затем его отпустили в Печерский монастырь.

«Еще работая в Даниловом монастыре, архимандрит Зинон приобрёл известность как один из ведущих иконописцев России, и его стали активно приглашать в другие страны - он работал во Франции, в Ново-Валаамском монастыре в Финляндии, в Крестовоздвиженском монастыре Шеветонь в Бельгии, преподавал в иконописной школе в Сериате, в Италии и т. д.»

В начале 1990-х годов архимандрит Зинон получил известность как сторонник обновления православного богослужения, в частности замены церковнославянского языка в богослужении. Подписал Обращение от 10 апреля 1994 года с призывом к дискуссии по вопросу богослужебного уклада.

Является членом попечительского совета Свято-Филаретовского православно-христианского института, созданного священником Георгием Кочетковым

По словам протоиерея Павла Адельгейма:

Отец Зинон был замечательным мастером иконописи. Как все талантливые люди, он был одарён не только живописным даром. Он хорошо говорит, умеет увлечь собеседника силой мысли и глубиной видения проблемы, изложенной сильным и красивым голосом. Начитан и эрудирован. Несколько раз он приходил в нашу школу, беседовал с учителями. Они были в восторге от этих встреч. Все его работы удивительно органичны и цельны. Он построил несколько храмов. В каждом из них архитектура органично сочетается с интерьером и живописью. Каждая деталь тщательно продумана и занимает принадлежащее ей место. О качестве икон я не буду говорить. Они совершенны.