Описание н а некрасова. Краткая биография Некрасова: самое главное и основное
Некрасов, Николай Алексеевич
Поэт; родился 22-го ноября 1821 года в маленьком еврейском местечке Винницкого уезда Подольской губернии, где в то время квартировал армейский полк, в котором служил его отец Алексей Сергеевич Некрасов. А. С. принадлежал к обедневшей дворянской помещичьей семье Ярославской губернии; по обязанностям службы ему приходилось постоянно бывать в разъездах, преимущественно в южных и западных губерниях России. Во время одной из таких поездок он познакомился с семейством богатого польского магната, жившего на покое в своем имении в Херсонской губернии, - Андрея Закревского. Старшая дочь Закревского, Александра Андреевна, блестящая представительница тогдашнего варшавского света, девушка прекрасно образованная и изнеженная, увлеклась красивым офицером и связала с ним свою судьбу, выйдя за него замуж против воли родителей. Дослужившись до чина капитана, А. С. вышел в отставку и поселился в своем родовом имении сельце Грешневе, Ярославской губ., на почтовом тракте между Ярославом и Костромой. Здесь и прошли детские годы поэта, оставившие в душе его неизгладимое впечатление. В своем имении, на свободе, А. С. вел разгульную жизнь среди приятелей-собутыльников и крепостных любовниц, "среди пиров бессмысленного чванства, разврата грязного и мелкого тиранства"; этот "красивый дикарь" деспотически держал себя по отношению к собственной семье, "всех собой давил" и один "свободно и дышал и действовал и жил". Мать поэта, Александра Андреевна, выросшая среди неги и довольства, европейски воспитанная и образованная, была обречена на жизнь в глухой деревушке, где царил пьяный разгул и псовая охота. Единственным ее утешением и предметом горячих забот была многочисленная семья (всего 13 братьев и сестер); воспитание детей было самоотверженным подвигом ее непродолжительной жизни, безграничное же терпение и сердечная теплота победили под конец даже сурового деспота-мужа, а на развитие характера будущего поэта имели громадное влияние. Нежный и печальный образ матери занимает в творчестве Н. большое место: он повторяется в целом ряде других женщин-героинь, неотлучно сопровождает поэта всю его жизнь, вдохновляет, поддерживает его в минуты горя, направляет его деятельность и в последнюю минуту, у его смертного одра, поет ему глубоко трогательную прощальную песню (Баюшки-баю). Матери и неприглядной обстановке детства Н. посвящает целый ряд стихотворений (поэма "Мать", "Рыцарь на час", "Последние песни" и многие другие); в лице ее, по справедливому указанию биографов, он создал апофеозу русских матерей в частности и русской женщины вообще.
Все другие впечатления его детства были крайне безотрадны: расстроенные дела и огромная семья заставили А. С. Некрасова взять место исправника. Сопровождая отца во время его служебных поездок, мальчик имел возможность много раз наблюдать суровые условия народной жизни: вскрытие трупов, следствия, выколачивание податей и вообще дикие расправы, обычные в то время. Все это глубоко запало в его душу, и вступая из семьи в жизнь, Н. уносил накопившуюся в сердце страстную ненависть к угнетателям и горячее сочувствие к "подавленным и трепетным рабам", завидующим "житью последних барских псов". Его муза, выросшая в таких условиях, понятно, не умела петь сладких песен и сразу стала угрюмой и неласковой, "печальной спутницей печальных бедняков, рожденных для труда, страданья и оков".
На 11 году Н. определили в Ярославскую гимназию, где он учился незавидно и, едва дотянув до пятого класса, принужден был оставить школу - отчасти из-за осложнений со школьным начальством, раздраженным его сатирическими стихами, уже тогда пользовавшимися у товарищей громадным литературным успехом. Отец, мечтавший о военной карьере сына, воспользовался этим и в 1838 г. отправил его в Петербург для определения в тогдашний Дворянский полк. С небольшой суммой денег в кармане, с паспортом "недоросля из дворян" и с тетрадкой стихов явился Н. из деревенской глуши в шумную столицу. Вопрос о поступлении в Дворянский полк почти уже был решен, когда случайная встреча с ярославским товарищем, студентом Андреем Глушицким и проф. духовной семинарии Д. И. Успенским побудила H. отступить от первоначального решения: беседы со студентами о преимуществах университетского образования так увлекли H., что он в категорической форме сообщил отцу о своем намерении поступить в университет. Отец пригрозил оставить его без всякой материальной помощи, но это не остановило Н., и он при содействии друзей, Глушицкого и Успенского, начал усердно готовиться к вступительному университетскому экзамену. Экзамена он, однако, не выдержал и по совету ректора П. А. Плетнева поступил вольнослушателем на историко-филологический факультет, на котором и пробыл два года (с 1839 по 1841 г.). Материальное положение Н. в эти "учебные годы" было крайне плачевное: он поселился на Малой Охте с одним из университетских товарищей, у которого жил, кроме того, еще крепостной мальчик; втроем они тратили на обед из дешевенькой кухмистерской не более 15 коп. Ввиду отказа отца приходилось добывать средства к жизни грошовыми уроками, корректурой и кое-какими литературными работами; все время уходило главным образом на поиски заработка. "Ровно три года", - рассказывает Н., - "я чувствовал себя постоянно, каждый день голодным. Не раз доходило до того, что я отправлялся в один ресторан на Морской, где дозволяли читать газеты, хотя бы ничего не спросил себе. Возьмешь, бывало, для вида газету, а сам пододвинешь себе тарелку с хлебом и ешь". Хроническое недоедание привело к полному истощению сил, и Н. серьезно захворал; молодой, крепкий организм вынес и это испытание, но болезнь еще более обострила нужду, и раз, когда Н., не оправившийся еще от болезни, вернулся в холодную ноябрьскую ночь домой от товарища, хозяин-солдат не пустил его в квартиру за неплатеж денег; над ним сжалился старый нищий и дал ему возможность переночевать в какой-то трущобе на 17-й линии Васильевского Острова, где на утро поэт нашел себе и заработок, написав кому-то прошение за 15 коп. Лучшие годы, проведенные в мучительной борьбе за существование, только усилили суровый тон музы Н., которая затем "почувствовать свои страданья научила и свету возвестить о них благословила".
Для добывания скудных средств к существованию Н. пришлось прибегнуть к черному литературному труду в виде срочных заметок, отзывов о самых разнообразных книгах, стихотворений, переводов. Он пишет в это время водевили для Александринского театра, поставляет книгопродавцам азбуки и сказки в стихах для лубочных изданий, работает, кроме того, в разных журналах конца 30-х и начала 40-х годов и, главным образом, в "Литерат. прибавлениях к Русскому Инвалиду", в "Литературной Газете", в "Пантеоне русского и всех европейских театров", издававшемся книгопродавцем В. Поляковым. Повести и стихи, печатавшиеся в "Пантеоне", Н. подписывал "Н. Перепельский" и "Боб". Там, между прочим, помещены водевили Н.: "Актер" (едва ли не первая роль, в которой знаменитый В. В. Самойлов имел случай показать свой талант) и "Шила в мешке не утаишь", не вошедшие в собрание сочинений - стихотворение "Офелия" и перевод драмы "La nouvelle Fanchon", под названием "Материнское благословение" (1840 г.). Бывший наставник пажеского корпуса Гр. Фр. Бенецкий помог в это время Н., предоставив ему в своем пансионе уроки по русскому языку и по истории, что значительно поправило дела поэта и даже позволило ему издать на сбережения сборник своих детских и юношеских стихотворений "Мечты и Звуки" (1840 г.), вышедший под инициалами Н. Н. Полевой похвалил автора, В. А. Жуковский посоветовал ему, еще до выхода сборника, "снять с книги свое имя", хотя благосклонно отозвался о некоторых стихотворениях; но Белинский сурово осудил дебют Н., признав, что мысли, на которые наводит его сборник "Мечты и звуки", сводятся к следующему: "Посредственность в стихах нестерпима" ("Отеч. Зап.", 1840 г., № 3). После отзыва Белинского Н. поспешил скупить "Мечты и звуки" и уничтожить их, а впоследствии никогда не хотел повторить их новым изданием (в собрание сочинений Н. они не вошли). Белинский был прав в своем резком отзыве, так как первый опыт Н. совершенно не характерен для него и представляет лишь слабое подражание романтическим образцам, вообще чуждым творчеству Н. (в сборнике помещены "страшные" баллады - "Злой дух", "Ангел смерти", "Ворон" и т. п.), и долго еще после этого Н. не решался писать стихов, ограничиваясь пока только ролью журнального чернорабочего.
Получив очень скудное образование и сознавая это, Н. в последующие годы старательно довершал его чтением европейских классиков (в переводах) и произведений родной литературы. В "Пантеоне" и в "Литературной Газете" он познакомился с известным писателем Ф. А. Кони, руководившим его первыми работами; помимо того, он, несомненно, находился под влиянием произведений Белинского. В начале 40-х годов Н. попал в число сотрудников "Отечественных Записок" и некоторыми рецензиями обратил на себя внимание Белинского, с которым тогда же и познакомился. Белинский сразу сумел оценить настоящее дарование Н.; понимая, что в области прозы из Н. не выйдет ничего, кроме заурядного литературного работника, Белинский, с свойственным ему одному увлечением, приветствовал стихотворения Н.: "В дороге" и "К родине". Со слезами на глазах обнял он автора, сказав ему: "Да знаете ли вы, что вы поэт и поэт истинный". Второе стихотворение "К родине" ("И вот они опять, знакомые места") Белинский выучил наизусть и распространял среди своих петербургских и московских приятелей. С этого момента Н. стал постоянным членом того литературного кружка, в центре которого стоял Белинский, оказавший громадное влияние на дальнейшее развитие литературного таланта Н. К этому времени относится и издательская деятельность Н.: он выпустил целый ряд альманахов: "Статейки в стихах без картинок" (1843 г.), "Физиология Петербурга" (1845 г.), "Петербургский Сборник" (1846 г.), "Первое апреля" (1846 г.)· В этих сборниках кроме Н. принимали участие: Григорович, Достоевский, Герцен (Искандер), Ап. Майков, Тургенев. Особенный успех имел "Петербургский Сборник", где впервые появились наделавшие шуму в литературе "Бедные люди" Достоевского. Рассказы Н., помещенные в первых из этих сборников (и главным образом в альманахе: "Физиология Петербурга"), и ранее написанные им рассказы: "Опытная женщина" ("Отеч. Зап.", 1841 г.) и "Необыкновенный завтрак" ("Отеч. Зап.", 1843 г.) носили характер жанровый, нравоописательный, но и они уже в достаточной степени оттеняли одну из основных особенностей в литературном даровании H. - именно наклонность к реально-правдивому содержанию (то, что Белинский тогда называл одобрительно "дельностью"), а также и к шутливому рассказу, проявившуюся особенно ярко в период зрелости таланта H., в комической стороне его стихотворчества.
Издательское дело у H. шло успешно, и в конце 1846 года он в компании с И. И. Панаевым приобрел у Плетнева "Современник", который и начал затем издавать при участии Белинского. Преобразованный "Современник" явился в известной степени новостью со стороны изящной внешности, а по своему содержанию стал лучшим журналом того времени. В литературном кружке редакции собрались лучшие таланты того времени, дававшие журналу богатый и разнообразный материал: вначале, хотя и не долго, Белинский, затем Тургенев, Гончаров, Григорович, Дружинин, несколько позже гр. Л. Н. Толстой; из поэтов Фет, Полонский, Алексей Жемчужников, сам Некрасов; позже появились в нем труды В. Боткина, научные статьи Кавелина, Соловьева, Грановского, Афанасьева, Ф. Корша, Вл. Милютина, письма Анненкова и т. д. Вся литературная молодежь, группировавшаяся ранее вокруг Краевского, перешла теперь из "Отечественных Записок" в "Современник" и перенесла сюда центр тяжести всего литературного движения 40-х годов. Поднять на эту высоту и продолжать вести журнал, не роняя его, было не легко, так как для этого нужны были и уменье, и силы, и средства; издание же было начато H. на занятые деньги (долг, с которым Н. не скоро расквитался). Приобретя ранее некоторый опыт в издательском деле, Н. сумел выйти из больших затруднений благодаря вообще вынесенной из жизни практичности. Он старался привлекать лучших сотрудников и всеми способами удержать их в журнале, откровенно говорил им, когда был стеснен в деньгах, и сам увеличивал цифру гонорара, когда дела поправлялись. Годы с 1847 по 1855, за которыми установилось справедливое название периода реакции, были особенно тяжелы для "Современника" и его издателя: цензура своими запретами часто ставила журнал в безвыходное положение, и беллетристического материала, помещавшегося не только в специальном отделе журнала, но и в отделе "смеси", буквально не хватало. Переписка H. с сотрудниками за это время показывает, какие муки переживал он, как редактор. "Ваш Завтрак , - пишет Н. в 1850 г. Тургеневу, - игран и имел успех, но он не напечатан, ибо один из наших цензоров заупрямился: он не любит таких сюжетов, это его личный каприз..." "Тургенев! Я беден, беден! - прибавляет Н. - Ради Бога, вышлите мне скорей вашу работу". Это и было одним из главных побуждений к тому, что H. предпринял с H. Станицким (псевдоним А. Я. Головачевой-Панаевой) совместное сочинение бесконечно длинных романов "Три страны света" (1849 г.) и "Мертвое озеро" (1851 г.). Это были нравоописательные романы с разнообразнейшими приключениями, с запутанными историями, с эффектными сценами и развязками, написанные не без влияния Диккенса, Евгения Сю и Виктора Гюго. Первый из них не лишен и автобиографического интереса, так как в лице Каютина, интеллигентного пролетария, H., несомненно, вспоминает свою молодость (описание жизни К. в Петербурге); кроме того, по справедливому замечанию акад. Пыпина, это не была выдуманная фантастика французского романа, а попытка вдвинуть в рамку романа настоящую русскую действительность, в то время еще мало кому известную. Тогда же в "Современнике" напечатаны Н. два его жанровых рассказа "Новоизобретенная привилегированная краска Дарлинга и К°" (1850 г.) и "Тонкий человек" (1855 г.). Собственно "критических статей" в "Современнике" Н. не помещал, - за исключением нескольких мелких заметок, затем статьи о второстепенных русских поэтах и о Ф. И. Тютчеве, в 1850 г. (первый сборник его стихотворений был издан Н. при "Современнике"). "Журнальные заметки", печатавшиеся в "Современнике" 1856 г. и приписываемые Н., принадлежат почти исключительно Н. Г. Чернышевскому, и, как видно из оригиналов этих статей, лишь некоторые замечания и стихотворения вставлены в них самим Н.
В середине 50-х годов Н. серьезно захворал болезнью горла; лучшие русские и иностранные врачи определили горловую чахотку и приговорили поэта к смерти. Путешествие в Италию, однако, поправило здоровье Н. Возвращение его в Россию совпало с началом новой эры в русской жизни: в общественных и правительственных сферах с окончанием крымской кампании повеяло либерализмом; началась знаменитая эпоха реформ. "Современник" быстро ожил и собрал вокруг себя лучших представителей русской общественной мысли; в зависимости от этого и число подписчиков стало расти с каждым годом тысячами. Новые сотрудники - Добролюбов и Чернышевский - вступили в журнал с новыми взглядами и на общественные дела, и на задачи литературы как голоса общественного мнения. В журнальной деятельности Н. начинается новый период, продолжавшийся с 1856 по 1865 год, - период наибольшего проявления его сил и развития его литературной деятельности. Цензурные рамки значительно раздвинулись, и поэт получил возможность осуществить на деле то, что таил в себе ранее: коснуться в своих произведениях тех жгучих тем и вопросов времени, о которых ранее нельзя было писать по цензурным, т. е. чисто внешним, условиям. К этому времени относится все лучшее и более характерное из того, что написал H.: "Размышления у парадного подъезда", "Песня Еремушке", "Рыцарь на час", "Коробейники", "Крестьянские дети", "Зеленый шум", "Орина", "Мороз - красный нос", "Железная дорога" и др. Близкое участие Добролюбова и Чернышевского в "Современнике", а также высказанные ими на первых же порах литературные взгляды ("Очерки гоголевского периода" Чернышевского напечатаны впервые в "Современнике") послужили причиной разрыва H. с его старыми друзьями и сотрудниками по журналу. H. сразу полюбил Добролюбова и Чернышевского, чутко поняв всю умственную силу и душевную красоту этих натур, хотя миросозерцание его и сложилось совершенно при иных условиях и на иных основах, чем у молодых его сотрудников. Чернышевский, опровергая в опубликованных акад. А. Н. Пыпиным заметках установившееся в литературе мнение, что он и Добролюбов расширили умственный кругозор Н., замечает: "Любовь к Добролюбову могла освежить сердце Н., и, я полагаю, освежила его; но это совсем иное дело: не расширение умственного и нравственного горизонта, а чувство отрады". В Добролюбове Н. видел крупную умственную величину и исключительную нравственную силу, на что указывают и отзывы поэта, приводимые в воспоминаниях Головачевой-Панаевой: "У него замечательная голова! Можно подумать, что лучшие профессора руководили его умственным развитием: через 10 лет литературной своей деятельности Добролюбов будет иметь такое значение в русской литературе, как Белинский". Н. по временам намеренно искал "чувства отрады", в минуты хандры, острых припадков душевной боли, которым Н., по собственным его словам, был подвержен ("день, два идет хорошо, а там смотришь - тоска, хандра, неудовольство, злость…"). В общении с людьми нового типа - Добролюбовым и Чернышевским - Н. искал душевного освежения и лекарства от своего пессимизма и мизантропии. Против нового направления, представленного в "Современнике" Чернышевским и Добролюбовым, стали раздаваться резкие протесты со стороны старого кружка, к которому принадлежали былые сотрудники Белинского, сошедшего уже к этому времени в могилу. Н. прилагал все усилия, чтобы дело не дошло до разрыва со старыми друзьями, но старания его были тщетны. По свидетельству современника (А. Н. Пыпина), Н. прежде всего ценил общественное направление Чернышевского и Добролюбова, видя в нем прямое и последовательное продолжение идей Белинского именно за последний период его деятельности; "друзья же старого кружка этого не понимали: новая критика была им неприятна, полемика не интересна, а поднятые вновь экономические вопросы просто невразумительны". Н. не только понял смысл и развитие нового литературного направлен предоставил Добролюбову и Чернышевскому полную свободу действий в "Современнике", но, помимо того, и сам принимал участие в "Свистке" Добролюбова, а "Заметки о журналах", помещавшиеся в "Современнике", написаны им совместно с Чернышевским ("есть, по словам А. Н. Пыпина, - страницы, начатые одним и продолженные другим"). Как бы там ни было, Тургенев, Боткин, Фет и др. резко порвали с "Современником"; в 1866 г. Боткин даже радовался двум предостережениям, полученным "Современником". Наступившая вслед за сильным подъемом общественная реакция отразилась и на "Современнике", который был закрыт в 1866 г. Спустя два года, Н. заарендовал у прежнего конкурента, Краевского, "Отечественные Записки", пригласив пайщиками дела и сотрудниками Салтыкова и Елисеева. Скоро "Отечественные Записки" стали на такую же высоту, как когда-то "Современник", и сделались предметом неустанных забот Н., поместившего в них ряд произведений, не уступавших по силе таланта прежним; в это время им написаны: "Дедушка", "Русские женщины", "Кому на Руси жить хорошо" и "Последние песни".
Уже в 1875 г. появились первые зловещие признаки болезни, которая преждевременно свела поэта в могилу: первоначально Н. не придавал серьезного значения своему недомоганию, продолжал по-прежнему работать и с неослабевающим вниманием следить за всеми явлениями литературной жизни. Но скоро началась жестокая агония: поэт умирал медленной и мучительной смертью; сложная операция, произведенная венским специалистом, хирургом Бильротом, ни к чему не привела. Весть о смертельной болезни поэта быстро разнеслась по всей России; отовсюду, даже из далекой Сибири, стали получаться им сочувственные письма, стихотворения, приветствия, адресы, доставившие ему немало светлых минут. Во время этого подъема сил создалась и лебединая песня Некрасовской поэзии, его знаменитые "Последние песни", в которых он с прежней силой и свежестью, с необычайной искренностью чувства рисовал картины своего детства, вспоминал о матери и страдал от сознания совершенных в жизни ошибок. 27-го декабря 1877 года Н. не стало. Похороны состоялись 30 декабря: многочисленная толпа, преимущественно молодежи, несмотря на сильный мороз, провожала останки поэта на место его вечного успокоения, в Новодевичий монастырь. Свежую могилу забросали бесконечным числом венков с самыми разнообразными надписями: "Поэту народных страданий", "Печальнику горя народного", "От русских женщин" и т. п. Над могилой говорил прощальное слово, между прочим, Ф. М. Достоевский, записавший в день смерти Н. в свой "Дневник" следующие драгоценные строки: "Воротясь домой, я не мог уже сесть за работу, взял все три тома Некрасова и стал читать с первой страницы. В эту ночь я перечел чуть не две трети всего, что написал Н., и буквально в первый раз дал себе отчет, как много Н., как поэт, во все эти 30 лет занимал места в моей жизни". После смерти поэта клевета и сплетня надолго опутали его имя и дали повод некоторым критикам (напр., Н. К. Михайловскому) строго судить Н. за его "слабости", говорить о проявленной им жестокости, о падении, компромиссах, о "грязи, прилипавшей к душе Н.", и т. п. Основанием отчасти служило высказанное поэтом в последних его произведениях сознание своей "вины" и желание оправдаться перед старыми друзьями (Тургенев, Боткин и др.), "укоризненно со стен смотревшими на него". По словам Чернышевского, "Н. был хороший человек с некоторыми слабостями, очень обыкновенными" и легко объясняемыми общеизвестными фактами из его жизни. При этом Н. никогда не скрывал своих слабостей и никогда не уклонялся от прямодушного объяснения мотивов своих поступков. Несомненно, это была крупная моральная личность, чем и объясняется как то громадное влияние, которым он пользовался у современников, так и тот душевный разлад, который он по временам испытывал.
Вокруг имени Н. завязался ожесточенный и до сих пор еще не разрешенный спор о значении его поэзии. Противники Н. утверждали, что никакого таланта у него не было, что поэзия его не настоящая, а "тенденциозная", сухая и придуманная, рассчитанная на "либеральную толпу"; поклонники же таланта Н. указывали на многочисленные и несомненные свидетельства о том сильном впечатлении, какое производили стихотворения Н. не только на его современников, но и на все последующие поколения. Даже Тургенев, отрицавший в минуты каприза поэтический талант Н., чувствовал на себе силу этого таланта, когда говорил, что "стихотворения Н., собранные в один фокус, - жгутся". Вся вина H. заключалась в том, что он, будучи по натуре человеком живым и восприимчивым, разделявшим стремления и идеалы своего времени, не мог остаться безучастным зрителем общественной и национальной жизни и замкнуться в сферу чисто субъективной мысли и чувства; в силу этого, предметы забот и чаяний лучшей части русского общества, без различия партий и настроений, стали предметом и его забот, его негодования, обличения и сожаления; при этом Н. нечего было "придумывать", так как сама жизнь давала ему богатый материал, и тяжелые бытовые картины в его стихотворениях соответствовали виденному и слышанному в действительности. Что же касается характерных особенностей его таланта - некоторой ожесточенности и негодования, то и они объясняются теми условиями, в которых создавался и развивался этот талант. "Это было, по словам Достоевского, раненое в самом начале жизни сердце, и эта-то никогда не заживавшая рана его и была началом и источником всей страстной, страдальческой поэзии его на всю потом жизнь". С детских лет ему пришлось познакомиться с горем, а потом выдержать ряд стычек с неумолимой жизненной прозой; душа его невольно ожесточилась, и в ней загорелось чувство мести, которое сказалось в благородном порыве обличения недостатков и темных сторон жизни, в желании открыть на них глаза другим, предостеречь другие поколения от тех горьких обид и мучительных страданий, которые пришлось испытывать самому поэту. Н. не ограничился личной жалобой, рассказом о своих только страданиях; привыкнув болеть душой за других, он слил себя с обществом, с целым человечеством, в справедливом сознании, что "белый свет кончается не нами; что можно личным горем не страдать и плакать честными слезами; что туча каждая, грозящая бедой, нависшая над жизнью народной, след оставляет роковой в душе живой и благородной". По рождению и воспитанию своему H. принадлежал к 40-м годам, когда он и выступил на литературное поприще; но по духу и складу своей мысли он менее всего подходил к этой эпохе: в нем не было идеалистической философии, мечтательности, теоретичности и "прекраснодушия", свойственных людям 40-х годов; не замечалось в нем также и следов того душевного разлада между двумя поколениями, который в той или в иной форме обнаружили и Герцен, и Тургенев, и Гончаров; напротив, он был человек практической складки, живого дела, труженик, не боявшийся черной работы, хотя несколько и озлобленный ею.
Начало и первая половина поэтической деятельности Н. совпали с тем моментом, когда центральным вопросом русской общественности явился крестьянский вопрос; когда в русском обществе проснулся интерес и любовь к крестьянину-пахарю, кормильцу родной земли, - к той массе, которую раньше считали "темной и безразличной, живущей без сознания и смысла". Н. всецело отдался этому общему увлечению, объявив смертельную борьбу крепостничеству; он стал народным заступником: "я призван был воспеть твои страданья, терпеньем изумляющий народ". Ему вместе с Тургеневым и Григоровичем принадлежит великая заслуга ознакомления русского общества с жизнью русского крестьянства и главным образом с темными сторонами ее. Уже в раннем своем произведении "В дороге" (1846 г.), напечатанном до появления "Антона Горемыки" и "Записок охотника", Н. явился провозвестником целого литературного направления, избравшего своим предметом интересы народные, и до конца своих дней не переставал быть печальником народным. "Сердце у меня билось как-то особенно при виде родных полей и русского мужика", - писал H. Тургеневу, и эта тема является до известной степени основной большинства его стихотворений, в которых поэт рисует картины народной жизни и в художественных образах запечатлевает черты мужицкой психологии ("Коробейники", "Мороз - красный нос", "Кому на Руси жить хорошо"). Горячо приветствовал Н. в 1861 г. давно желанную свободу и все гуманные меры нового царствования; но вместе с тем не закрывал глаз на то, что ожидало освобожденный народ, понимая, что одного акта освобождения не достаточно, и что много предстоит еще работы, чтобы вывести этот народ из его умственной темноты и невежества. Если в ранних произведениях Н. можно отыскать черты сентиментального народничества, своего рода "умиление" перед народом и "смирение" от сознания своей разобщенности с ним, то с 60-х годов эти черты уступают место новым идеям - просвещению народа и упрочению его экономического благосостояния, т. е. идеям, представителями которых в 60-е годы явились Чернышевский и Добролюбов. Наиболее ярко выражено это новое направление y H. в его стихотворении "Песня Еремушке", приведшем в восторг Добролюбова, который писал по этому поводу одному из своих приятелей: "Выучи наизусть и вели всем, кого знаешь, выучить песню Еремушке Некрасова; помни и люби эти стихи".
Основным мотивом скорбной по общему тону поэзии Н. является любовь. Это гуманное чувство впервые сказывается в обрисовке образа родной матери поэта; трагедия ее жизни заставила H. особенно чутко отнестись вообще к судьбе русской женщины. Поэт много раз в своем творчестве останавливается на лучших силах женской натуры и рисует целую галерею типов женщин-крестьянок (Орина - мать солдатская, Дарья, Матрена Тимофеевна) и интеллигентных женщин, полных благородного стремления к добру и свету (Саша в поэме того же названия, Надя в "Прекрасной партии", княгини Трубецкая и Волконская в "Русских женщинах"). В женских типах Н. как бы оставил грядущим поколениям завет "найти ключи от женской волюшки", от оков, стесняющих русскую женщину в ее порыве к знанию, к проявлению своих духовных сил. Тем же гуманным чувством любви проникнуты и нарисованные Н. образы детей: опять галерея детских типов и желание поэта пробудить в сердце читателя сочувственное отношение к этим беззащитным существам. "Слагая образы мои, - говорит поэт: я только голосу любви и строгой истины внимал"; фактически это и есть credo поэта: любовь к истине, к знанию, к людям вообще и к родному народу в частности; любовь ко всем обездоленным, сирым и убогим, а рядом - вера в народ, в его силы и в его будущее и вообще вера в человека, с которой неразрывно связана вера в могущество убежденного слова, в силу поэзии. Вот почему, при всей скорбности поэзии Н., при некоторой доле пессимизма, заставившего поэта ошибочно назвать свою музу "музой мести и печали", - в целом настроение Н. вообще бодрое и бодрящее, хотя и негодующее.
Творчество Н. в силу чисто исторических условий направилось по несколько одностороннему пути: весь громадный художественный талант его ушел на изображение душевных движений, характеров и лиц (у него нет, например, описаний природы). Но никогда не покидала его глубокая вера в свое поэтическое призвание и сознание своего значения в истории русского слова. Иногда, правда, в тяжелые минуты раздумья на него нападали сомнения: "Народ, которому я посвятил все свои силы, все свое вдохновение, не знает меня; неужели весь мой труд пройдет бесследно, и окажутся правы те, которые называют нас, русских поэтов, париями родной земли? Неужели же эта родная земля, в которую так верил поэт, не оправдает его надежд"? Но эти сомнения уступали место твердой уверенности в значение его подвига; в прекрасной колыбельной песне "Баюшки-баю" голос матери говорит ему: "не бойся горького забвенья; уж я держу в руке моей венец любви, - венец прощенья, дар кроткой родины твоей... Уступит свету мрак упрямый, услышишь песенку свою над Волгой, над Окой, над Камой"...
В вопросе о творчестве Н. особое место занимает вопрос о его стиле, о внешней форме; в этом отношении многие его произведения обнаруживают некоторую неровность формы и самого стиха, что сознавал и Н.: "нет в тебе поэзии свободной, мой суровый, неуклюжий стих". Недостаток формы искупается другими достоинствами поэзии Н.: яркостью картин и образов, сжатостью и ясностью характеристик, богатством и колоритностью народной речи, которую Н. постиг в совершенстве; жизнь бьет ключом в его произведениях, и в его стихе, по собственному выражению поэта, "кипит живая кровь". H. создал себе первостепенное место в русской литературе: его стихи - главным образом, лирические произведения и поэмы - несомненно, имеют непреходящее значение. Неразрывная связь поэта с "честными сердцами" сохранится навсегда, что доказали всероссийские чествования памяти поэта в 25-летнюю годовщину его смерти (27 декабря 1902 г.).
Стихотворения Н., кроме изданий, выходивших при жизни автора, вышли в восьми посмертных изданиях по 10-15 тыс. экземпляров каждое. Первое посмертное издание сочинений Н. вышло в 1879 г.: "Стихотворения Н. А. Некрасова. Посмертное издание. СПб., т. I, 1845-1860; т. II, 1861-1872; т. III, 1873 - 1877; т. IV, Приложения, примечания и пр. указатели". При І томе: предисловие издательницы (А. А. Буткевич); биографические сведения, - ст. А. М. Скабичевского, портрет поэта и факсимиле "Песни Гришиной"; в IV томе: ч. І. Приложения. Стихотворения, не вошедшие в состав первых 3-х томов, 1842-1846 гг.; и некоторые стихотворения 1851-1877 гг. ч. II. 1. Приложения ко всем 4-м томам, составленные С. И. Пономаревым. 2. Проза, издательская деятельность: а) водевили, б) повести, рассказы, мелкие статьи, в) сборники и периодические издания; 3. Литературные дебюты Н. - ст. В. П. Горленка. III. Список статей о Некрасове: при жизни поэта, посмертные статьи и некрологи, стихотворения на смерть Н., пародии на его стихи, автографы и псевдонимы, музыка к его стихотворениям, переводы на иностранные языки. Указатели: предметный и алфавитный. Позднейшее издание (СПб., 1902 г., 2 тома) отпечатано в 20 тыс. экземпляров. За четверть века со дня смерти поэта вышло около 100000 экземпляров его сочинений. В 1902 г. вышел перевод стихотворений Н. на немецкий язык: "Friedrich Fiedler. Gedichte von N. A. Nekrasov. Im Versmass des Original. Leipzig.".
Литература о H. достигла в настоящее время значительных размеров. Перечень журнальных и газетных статей о H. с 1840-1878 г. составлен С. И. Пономаревым и напечатан в "Отечественных записках" 1878 г. (май), а затем повторен в книжке А. Голубева: "Н. А. Некрасов. Биография" (СПб., 1878 г.) и в первом посмертном издании сочинений H. (см. выше). Дополнением к названному перечню является обстоятельный библиографический обзор всей литературы о Н. (журнальные и газетные статьи, монографии, брошюры, историко-литер. труды, воспоминания, издания сочинений, переводы), со дня смерти поэта и по 1904 г., приложенной к книге А. Н. Пыпина "Н. А. Некрасов" (СПб., 1905 г.). Ценность этого обзора увеличивается тем еще, что выдающиеся газетные статьи о Н. помещены в нем целиком или in extenso. Попытка собрать критическую литературу о Н. принадлежит Зелинскому (Сборник критических статей о Н. Москва, 1886-87 г.; 2-ое изд., 1902 г.). Полезные указания для изучения литературы о Н. находятся также у А. В. Мезиер (Русская словесность в XI-XIX ст., вкл. Библиографический указатель. Ч. II. СПб., 1899-1902 гг.). Основными работами можно считать следующие: Головачева-Панаева. Русские писатели и артисты. СПб., 1892 (воспоминания); Скабичевский А. Н. А. Некрасов, его жизнь и поэзия. Сочин. т. II; Достоевский Ф. Дневник писателя 1877 г. (декабрь); Елисеев Г. Некрасов и Салтыков. Русс. Бог., 93 г., 9: Боборыкин П. Н. А. Некрасов по личным воспоминаниям. Набл. 82 г., 4; Арсеньев K. H. A. Некрасов. Критич. этюды т. ІІ; Буренин В. Литературные очерки; Венгеров С. Литературный портрет Н. Нед. 78 г., 10-13 и 16 статья в энцикл. слов., Брокгауза и Ефрона, т. XX; Михайловский Н. Литературные воспоминания и литературная смута, т. І; Бобрищев-Пушкин А. Н. А. Некрасов, В. Е. 1903 г. (апрель); Записки княгини M. H. Волконской. СПб., 1904 г. В. Розанов. "25-летие кончины H." Нов. Вр. 24 декабря 1902 г. - H. A. H-в и театральная критика (данные к биографии поэта) в "Ежегодн. Имп. театров" 1910 г., вып. II. В обзор литературы о H., составленный A. H. Пыпиным (см. выше), не вошли статьи: В. В. Кранихфельда "Н. А. Некрасов" (Опыт литературной характеристики), в "Мире Божием" 1902 (декабрь) и статьи о Н. в Большой Энциклопедии, т. 13; не попали туда же и последующие работы: П. Е. Щеголева "О русских женщинах Н. в связи с вопросом о юридических правах жен декабристов" (Сборник в пользу Высш. Жен. Курсов, 1905 г. и отдельно); Андреевич. Опыт философии русской литературы. СПб., 1905. (Петербургские песни Н., стр. 235), и Д. Н. Овсяннико-Куликовский. История русской интеллигенции. Ч. I. М. 1906 г. (Гл. XII. Н. А. Некрасов). Наибольшую ценность из последних работ о Н. имеет труд А. Н. Пыпина (см. выше): кроме личных воспоминаний Пыпина о Н. и обзора его литературной деятельности, здесь помещены также "историко-литературные справки", заключающие интересные данные о журнальной деятельности Н.; тут же напечатаны письма Н. к Тургеневу (1847-1861 г.); вообще в своей книге А. В. Пыпин подвергает обстоятельному пересмотру вопрос о Некрасове.
В. Н. Кораблев.
{Половцов}
Некрасов, Николай Алексеевич
Знаменитый поэт. Принадлежал к дворянской, некогда богатой семье Ярославской губернии; родился 22 ноября 1821 г. в Винницком уезде, Подольской губернии, где в то время квартировал полк, в котором служил отец Н. Это был человек, много испытавший на своем веку. Его не миновала семейная слабость Некрасовых - любовь к картам (Сергей Н., дед поэта, проиграл в карты почти все состояние). В жизни поэта картам тоже принадлежала большая роль, но он играл счастливо и часто говаривал, что судьба делает только должное, возвращая роду через внука то, что отняла через деда. Человек увлекающийся и страстный, Алексей Сергеевич Н. очень нравился женщинам. Его полюбила Александра Андреевна Закревская, варшавянка, дочь богатого посессионера Херсонской губернии. Родители не соглашались выдать прекрасно воспитанную дочь за небогатого, малообразованного армейского офицера; брак состоялся без их согласия. Он не был счастлив. Обращаясь к воспоминаниям детства, поэт всегда говорил о матери как о страдалице, жертве грубой и развратной среды. В целом ряде стихотворений, особенно в "Последних песнях", в поэме "Мать" и в "Рыцаре на час", Н. нарисовал светлый образ той, которая скрасила своей благородной личностью непривлекательную обстановку его детства. Обаяние воспоминаний о матери сказалось в творчестве Н. необыкновенным участием его к женской доле. Никто из русских поэтов не сделал столько для апофеоза жен и матерей, как именно суровый и "мнимо-черствый" представитель "музы мести и печали".
Детство Н. протекло в родовом имении Н., деревне Грешневе, Ярославской губернии и уезда, куда отец, вышедши в отставку, переселился. Огромная семья (у Н. было 13 братьев и сестер), запущенные дела и ряд процессов по имению заставили его взять место исправника. Во время разъездов он часто брал с собой Н. А. Приезд исправника в деревню всегда знаменует собой что-нибудь невеселое: мертвое тело, выбивание недоимок и т. п. - и много, таким образом, залегло в чуткую душу мальчика печальных картин народного горя. В 1832 г. Н. поступил в ярославскую гимназию, где дошел до 5 класса. Учился он плоховато, с гимназическим начальством не ладил (отчасти из-за сатирических стишков), и так как отец всегда мечтал о военной карьере для сына, то в 1838 г. 16-летний Н. отправился в Петербург, для определения в дворянский полк. Дело было почти налажено, но встреча с гимназическим товарищем, студентом Глушицким, и знакомство с другими студентами возбудили в Н. такую жажду учиться, что он пренебрег угрозой отца оставить его без всякой материальной помощи и стал готовиться к вступительному экзамену. Он его не выдержал и поступил вольнослушателем на филологический факультет. С 1839 по 1841 г. пробыл Н. в университете, но почти все время уходило у него на поиски заработка. Н. терпел нужду страшную, не каждый день имел возможность обедать за 15 коп. "Ровно три года, - рассказывал он впоследствии, - я чувствовал себя постоянно, каждый день голодным. Не раз доходило до того, что я отправлялся в один ресторан на Морской, где дозволяли читать газеты, хотя бы ничего не спросил себе. Возьмешь, бывало, для вида газету, а сам пододвинешь себе тарелку с хлебом и ешь". Не всегда даже у Н. была квартира. От продолжительного голодания он заболел и много задолжал солдату, у которого снимал комнатку. Когда, еще полубольной, он пошел к товарищу, то по возвращении солдат, несмотря на ноябрьскую ночь, не пустил его обратно. Над ним сжалился проходивший нищий и отвел его в какую-то трущобу на окраине города. В этом ночлежном приюте Н. нашел себе и заработок, написав кому-то за 15 коп. прошение. Ужасная нужда закалила Н., но она же неблагоприятно повлияла на развитие его характера: он стал "практиком" не в лучшем значении этого слова. Дела его скоро устроились: он давал уроки, писал статейки в "Литературном прибавлении к Русскому Инвалиду" и "Литературной Газете", сочинял для лубочных издателей азбуки и сказки в стихах, ставил водевили на Александрийской сцене (под именем Перепельского ). У него начали появляться сбережения, и он решился выступить со сборником своих стихотворений, которые вышли в 1840 г., с инициалами Н. Н. , под заглавием "Мечты и звуки". Полевой похвалил дебютанта, по некоторым известиям к нему отнесся благосклонно Жуковский, но Белинский в "Отечественных Записках" отозвался о книжке пренебрежительно, и это так подействовало на Н., что, подобно Гоголю, некогда скупавшему и уничтожавшему "Ганса Кюхельгартена", он сам скупал и уничтожал "Мечты и звуки", ставшие, поэтому, величайшей библиографической редкостью (в собрание сочинений Н. они не вошли). Интерес книжки в том, что мы здесь видим Н. в сфере совершенно ему чуждой - в роли сочинителя баллад с разными "страшными" заглавиями вроде "Злой дух", "Ангел смерти", "Ворон" и т. п. "Мечты и звуки" характерны не тем, что являются собранием плохих стихотворений Н. и как бы низшей стадией в творчестве его, а тем, что они никакой стадии в развитии таланта Н. собой не представляют. Н. автор книжки "Мечты и звуки" и Н. позднейший - это два полюса, которых нет возможности слить в одном творческом образе.
В начале 40-х гг. Н. становится сотрудником "Отечественных Записок", сначала по библиографическому отделу. Белинский близко с ним познакомился, полюбил его и оценил достоинства его крупного ума. Он понял, однако, что в области прозы из Н. ничего, кроме заурядного журнального сотрудника, не выйдет, но восторженно одобрил стихотворение его "В дороге". Скоро Н. стал усердно издательствовать. Он выпустил в свет ряд альманахов: "Статейки в стихах без картинок" (1843), "Физиология Петербурга" (1845), "1 апреля" (1846), "Петербургский Сборник" (1846). В этих сборниках дебютировали Григорович, Достоевский, выступали Тургенев, Искандер, Аполлон Майков. Особенный успех имел "Петербургский Сборник", в котором появились "Бедные люди" Достоевского. Издательские дела Н. пошли настолько хорошо, что в конце 1846 г. он, вместе с Панаевым, приобрел у Плетнева "Современник". Литературная молодежь, придававшая силу "Отечественным Запискам", бросила Краевского и присоединилась к Н. Белинский также перешел в "Современник" и передал Н. часть того материала, который собирал для затеянного им сборника "Левиафан". В практических делах "глупый до святости", Белинский очутился в "Современнике" таким же журнальным чернорабочим, каким был у Краевского. Впоследствии Н. справедливо ставили в упрек это отношение к человеку, более всех содействовавшему тому, что центр тяжести литературного движения 40-х годов из "Отечественных Записок" был перенесен в "Современник". Со смертью Белинского и наступлением реакции, вызванной событиями 48 г., "Современник" до известной степени переменился, хотя и продолжал оставаться лучшим и распространеннейшим из тогдашних журналов. Лишившись руководительства великого идеалиста Белинского, Н. пошел на разные уступки духу времени. Начинается печатание в "Современнике" бесконечно длинных, наполненных невероятными приключениями романов "Три страны света" и "Мертвое озеро", писанных Н. в сотрудничестве с Станицким (псевдоним Головачевой-Панаевой; см).
Около середины 50-х гг. Н. серьезно, думали смертельно, заболел горловой болезнью, но пребывание в Италии отклонило катастрофу. Выздоровление Н. совпадает с началом новой эры русской жизни. В творчестве Н. также наступает счастливый период, выдвинувший его в первые ряды литературы. Он попал теперь в круг людей высокого нравственного строя; Чернышевский и Добролюбов становятся главными деятелями "Современника". Благодаря своей замечательной чуткости и способности быстро усваивать настроение и взгляды окружающей среды, Н. становится поэтом-гражданином по преимуществу. С менее отдавшимися стремительному потоку передового движения прежними друзьями своими, в том числе с Тургеневым, он постепенно расходился, и около 1860 г. дело дошло до полного разрыва. Развертываются лучшие стороны души Н.; только изредка его биографа печалят эпизоды вроде того, на который сам Н. намекает в стихотворении "Умру я скоро". Когда в 1866 г. "Современник" (см.) был закрыт, Н. сошелся со старым врагом своим Краевским и арендовал у него с 1868 г. "Отечественные Записки", поставленные им на такую же высоту, какую занимал "Современник". В начале 1875 г. Н. тяжко заболел, и скоро жизнь его превратилась в медленную агонию. Напрасно был выписан из Вены знаменитый хирург Бильрот; мучительная операция ни к чему не привела. Вести о смертельной болезни поэта довели популярность его до высшего напряжения. Со всех концов России посыпались письма, телеграммы, приветствия, адресы. Они доставляли высокую отраду больному в его страшных мучениях, и творчество его забило новым ключом. Написанные за это время "Последние песни" по искренности чувства, сосредоточившегося почти исключительно на воспоминаниях о детстве, матери и совершенных ошибках, принадлежат к лучшим созданиям его музы. Рядом с сознанием своих "вин", в душе умирающего поэта ясно вырисовывалось и сознание его значения в истории русского слова. В прекрасной колыбельной песне "Баю-баю" смерть говорит ему: "не бойся горького забвенья: уж я держу в руке моей венец любви, венец прощенья, дар кроткой родины твоей... Уступит свету мрак упрямый, услышишь песенку свою над Волгой, над Окой, над Камой..." Н. умер 27 декабря 1877 г. Несмотря на сильный мороз, толпа в несколько тысяч человек, преимущественно молодежи, провожала тело поэта до места вечного его успокоения в Новодевичьем монастыре.
Похороны Н., сами собой устроившиеся без всякой организации, были первым случаем всенародной отдачи последних почестей писателю. Уже на самых похоронах Н. завязался или, вернее, продолжался бесплодный спор о соотношении между ним и двумя величайшими представителями русской поэзии - Пушкиным и Лермонтовым. Достоевский, сказавший несколько слов у открытой могилы Н., поставил (с известными оговорками) эти имена рядом, но несколько молодых голосов прервали его криками: "Н. выше Пушкина и Лермонтова". Спор перешел в печать: одни поддерживали мнение молодых энтузиастов, другие указывали на то, что Пушкин и Лермонтов были выразителями всего русского общества, а Н. - одного только "кружка"; наконец, третьи с негодованием отвергали самую мысль о параллели между творчеством, доведшим русский стих до вершины художественного совершенства, и "неуклюжим" стихом Н., будто бы лишенным всякого художественного значения. Все эти точки зрения односторонни. Значение Н. есть результат целого ряда условий, создавших как его обаяние, так и те ожесточенные нападки, которым он подвергался и при жизни, и после смерти. Конечно, с точки зрения изящества стиха Н. не только не может быть поставлен рядом с Пушкиным и Лермонтовым, но уступает даже некоторым второстепенным поэтам. Ни у кого из больших поэтов наших нет такого количества прямо плохих со всех точек зрения стихов; многие стихотворения он сам завещал не включать в собрание его сочинений. Н. не выдержан даже в своих шедеврах: и в них вдруг резнет ухо прозаический, вялый и неловкий стих. Между стихотворцами "гражданского" направления есть поэты, гораздо выше стоящие Н. по технике: Плещеев изящен, Минаев - прямо виртуоз стиха. Но именно сравнение с этими поэтами, не уступавшими Н. и в "либерализме", показывает, что не в одних гражданских чувствах тайна огромного, до тех пор небывалого влияния, которое поэзия Н. оказала на ряд русских поколений. Источник его в том, что, не всегда достигая внешних проявлений художественности, Н. ни одному из величайших художников русского слова не уступает в силе. С какой бы стороны ни подойти к Н., он никогда не оставляет равнодушным и всегда волнует. И если понимать "художество" как сумму впечатлений, приводящих к конечному эффекту, то Н. художник глубокий: он выразил настроение одного из самых замечательных моментов русской исторической жизни. Главный источник силы, достигнутой Н., - как раз в том, что противники, становясь на узко эстетическую точку зрения, особенно ставили ему в укор - в его "односторонности". Только эта односторонность и гармонировала вполне с напевом "неласковой и печальной" музы, к голосу которой Н. прислушивался с первых моментов своего сознательного существования. Все люди сороковых годов в большей или меньшей степени были печальниками горя народного; но кисть их рисовала мягко, и когда дух времени объявил старому строю жизни беспощадную войну, выразителем нового настроения явился один Н. Настойчиво, неумолимо бьет он в одну и ту же точку, не желая знать никаких смягчающих обстоятельств. Муза "мести и печали" не вступает в сделки, она слишком хорошо помнит старую неправду. Пускай наполнится ужасом сердце зрителя - это благодетельное чувство: из него вышли все победы униженных и оскорбленных. Н. не дает отдыха своему читателю, не щадит его нервов и, не боясь обвинений в преувеличении, в конце концов добивается вполне активного впечатления. Это сообщает пессимизму Н. весьма своеобразный характер. Несмотря на то, что большинство его произведений полно самых безотрадных картин народного горя, основное впечатление, которое Н. оставляет в своем читателе, несомненно бодрящее. Поэт не пасует перед печальной действительностью, не склоняет пред нею покорно выю. Он смело вступает в бой с темными силами и уверен в победе. Чтение Н. будит тот гнев, который в самом себе носит зерно исцеления.
Звуками мести и печали о народном горе не исчерпывается, однако, все содержание поэзии Н. Если может идти спор о поэтическом значении "гражданских" стихотворений Н., то разногласия значительно сглаживаются и порой даже исчезают, когда дело идет о Н. как об эпике и лирике. Первая по времени большая поэма Н., "Саша", открывающаяся великолепным лирическим вступлением - песнью радости о возвращении на родину, - принадлежит к лучшим изображениям заеденных рефлексией людей 40-х гг., людей, которые "по свету рыщут, дела себе исполинского ищут, благо наследье богатых отцов освободило от малых трудов", которым "любовь голову больше волнует - не кровь", у которых "что книга последняя скажет, то на душе сверху и ляжет". Написанная раньше Тургеневского "Рудина", Некрасовская "Саша" (1855), в лице героя поэмы Агарина, первая отметила многие существеннейшие черты рудинского типа. В лице героини, Саши, Н. тоже раньше Тургенева вывел стремящуюся к свету натуру, основными очертаниями своей психологии напоминающую Елену из "Накануне". Поэма "Несчастные" (1856) разбросана и пестра, а потому недостаточно ясна в первой части; но во второй, где в лице сосланного за необычное преступление Крота Н., отчасти, вывел Достоевского, есть строфы сильные и выразительные. "Коробейники" (1861) мало серьезны по содержанию, но написаны оригинальным слогом, в народном духе. В 1863 г. появилось самое выдержанное из всех произведений Н. - "Мороз Красный Нос". Это - апофеоз русской крестьянки, в которой автор усматривает исчезающий тип "величавой славянки". Поэма рисует только светлые стороны крестьянской натуры, но все-таки, благодаря строгой выдержанности величавого стиля, в ней нет ничего сентиментального. Особенно хороша вторая часть - Дарья в лесу. Обход дозором воеводы-Мороза, постепенное замерзание молодицы, проносящиеся перед нею яркие картины былого счастья - все это превосходно даже с точки зрения "эстетической" критики, потому что написано великолепными стихами и потому что здесь все образы, все картины. По общему складу к "Морозу Красному Носу" примыкает раньше написанная прелестная идиллия "Крестьянские дети" (1861). Ожесточенный певец горя и страданий совершенно преображался, становился удивительно нежным, мягким, незлобивым, как только дело касалось женщин и детей. Позднейший народный эпос Н. - написанная крайне оригинальным размером огромная поэма "Кому на Руси жить хорошо" (1873-76) уже по одним размерам своим (около 5000 стихов) не могла удаться автору вполне. В ней немало балагурства, немало антихудожественного преувеличения и сгущения красок, но есть и множество мест поразительной силы и меткости выражения. Лучшее в поэме - отдельные, эпизодически вставленные песни и баллады. Ими особенно богата лучшая, последняя часть поэмы - "Пир на весь мир", заканчивающаяся знаменитыми словами: "ты и убогая, ты и обильная, ты и могучая, ты и бессильная, матушка Русь" и бодрым возгласом: "в рабстве спасенное сердце свободное, золото, золото, сердце народное". Не вполне выдержана и другая поэма Н. - "Русские женщины" (1871-72), но конец ее - свидание Волконской с мужем в руднике - принадлежит к трогательнейшим сценам всей русской литературы.
Лиризм Н. возник на благодарной почве жгучих и сильных страстей, им владевших, и искреннего сознания своего нравственного несовершенства. До известной степени живую душу спасли в Н. именно его "вины", о которых он часто говорил, обращаясь к портретам друзей, "укоризненно со стен" на него смотревших. Его нравственные недочеты давали ему живой и непосредственный источник порывистой любви и жажды очищения. Сила призывов Н. психологически объясняется тем, что он творил в минуты искреннейшего покаяния. Ни у кого из наших писателей покаяние не играло такой выдающейся роли, как уН. Он единственный русский поэт, у которого развита эта чисто-русская черта. Кто заставлял этого "практика" с такой силой говорить о своих нравственных падениях, зачем надо было выставлять себя с такой невыгодной стороны и косвенно подтверждать сплетни и россказни? Но, очевидно, это было сильнее его. Поэт побеждал практического человека; он чувствовал, что покаяние вызывает лучшие перлы со дна его души и - отдавался всецело душевному порыву. Зато покаянию и обязан Н. лучшим своим произведением - "Рыцарь на час", которого одного было бы достаточно для создания первоклассной поэтической репутации. И знаменитый "Влас" тоже вышел из настроения, глубоко прочувствовавшего очищающую силу покаяния. Сюда же примыкает и великолепное стихотворение "Когда из мрака заблуждения я душу падшую воззвал", о котором с восторгом отзывались даже такие мало расположенные к Н. критики, как Алмазов и Аполлон Григорьев. Сила чувства придает непреходящий интерес лирическим стихотворениям Н. - и эти стихотворения, наравне с поэмами, надолго обеспечивают ему первостепенное место в русской литературе. Устарели теперь его обличительные сатиры, но из лирических стихотворений и поэм Н. можно составить том высоко литературного достоинства, значение которого не умрет, пока жив русский язык.
Стихотворения Н. выдержали после смерти 6 изданий, по 10 и 15 тыс. экземпляров. О нем ср. "Русская библиотека", изд. М. М. Стасюлевичем (вып. VII, СПб., 1877); "Сборник статей, посвященный памяти Н." (СПб., 1878); Зелинский, "Сборник критических статей о Н." (М., 1886-91); Евг. Марков в "Голосе" 1878, № 42-89; К. Арсеньев, "Критические этюды"; А. Голубев, "Н. А. Некрасов" (СПб., 1878); Г. З. Елисеев в "Русском Богатстве" 1893, № 9; Антонович, "Материалы для характеристики русской литературы" (СПб., 1868); его же, в "Слове", 1878 г., № 2; Скабичевский, в "Отечественных Записках", 1878 г., № 6; Белоголовый, в "Отечественных Записках", 1878 г., № 10; Горленко, в "Отечественных Записках", 1878 г., № 12 ("Литературные дебюты Н."); С. Андреевский, "Литературные Чтения" (СПб., 1893).
С. Венгеров.
{Брокгауз}
Некрасов, Николай Алексеевич
Виднейший русский революционно-демократический поэт. Род. 4 декабря 1821 в семье зажиточного помещика. Детство свое провел в усадьбе Грешнево Ярославской губ. в исключительно тяжелой обстановке зверских расправ отца с крестьянами, бурных оргий его с крепостными любовницами и наглого издевательства над "затворницей"-женой. 11 лет Н. отдан был в Ярославскую гимназию, курса в которой он не окончил. По настоянию отца отправился в 1838 в Петербург поступать на военную службу, но вместо того устроился вольнослушателем в университет. Взбешенный отец перестал ему оказывать материальную поддержку, и Н. в течение ряда лет пришлось претерпевать мучительную борьбу с нищетой. Уже в это время Н. привлекала к себе литератуpa, и в 1840 он при поддержке некоторых петербургских знакомых выпустил книжку своих стихов под заглавием "Мечты и звуки", изобилующую подражаниями Жуковскому, Бенедиктову и пр. От лирических опытов в духе романтического эпигонства молодой Некрасов вскоре обратился к юмористическим жанрам: полным невзыскательного балагурства поэмам ("Провинциальный подьячий в Петербурге"), водевилям ("Феоктист Онуфриевич Боб", "Вот что значит влюбиться в актрису"), мелодрамам ("Материнское благословенье, или бедность и честь"), повестям о мелком петербургском чиновничестве ("Макар Осипович Случайный") и пр. К 1843-1845 относятся первые издательские предприятия Н. - "Физиология Петербурга", "Петербургский сборник", юмористический альманах "Первое апреля" и пр. В 1842 произошло сближение Н. с кружком Белинского, оказавшее на молодого поэта огромное идеологическое влияние. Великий критик высоко ценил его стихотворения "В дороге", "Родина" и др. за срывание романтического флера с деревенской и усадебной действительности. С 1847 Н. оказался уже арендатором журнала "Современник", куда перешел из "Отечественных записок" и Белинский. К половино 50-х гг. "Современник" завоевал себе огромные симпатии читающей публики; одновременно с ростом его популярности росла и поэтическая слава самого Н. Во второй половине 50-х гг. Н. сблизился с виднейшими представителями революционной демократии - Чернышевским и Добролюбовым.
Обострившиеся классовые противоречия не могли не отразиться и на журнале: редакция "Современника" оказалась фактически расколотой на две группы: одна представляла либеральное дворянство во главе с Тургеневым, Л. Толстым и примыкающим к ним крупным буржуа Вас. Боткиным - течение, ратовавшее за умеренный реализм, за эстетическое "пушкинское" начало в литературе в противовес сатирическому - "гоголевскому", пропагандировавшемуся демократической частью русской "натуральной школы" 40-х гг. Эти литературные разногласия отражали углубившиеся по мере падения крепостничества разногласия двух его противников - буржуазно-дворянских либералов, стремившихся реформами крепостничества предотвратить угрозу крестьянской революции, и демократов, боровшихся за полную ликвидацию феодально-крепостнического строя.
В начале шестидесятых годов антагонизм этих двух течений в журнале (подробнее об этом см. статью "Современник ") достиг предельной остроты. В происшедшем расколе Н. остался с "революционными разночинцами", идеологами крестьянской демократии, боровшимися за революцию, за "американский" тип развития капитализма в России и стремившимися сделать журнал легальной базой своих идей. Именно к этому периоду наивысшего политического подъема движения относятся такие произведения Некрасова, как "Поэт и гражданин" , "Размышления у парадного подъезда" и "Железная дорога" . Однако начало 60-х гг. принесло Некрасову новые удары - умер Добролюбов, сосланы в Сибирь Чернышевский и Михайлов. В эпоху студенческих волнений, бунтов освобожденных от земли крестьян и польского восстания журналу Н. было объявлено "первое предостережение", выход в свет "Современника" приостанавливается, а в 1866, после выстрела Каракозова в Александра II, журнал закрылся навсегда. С последней датой связан один из самых мучительных эпизодов социальной биографии Н. - его хвалебная ода Муравьеву-вешателю, прочитанная поэтом в аристократическом Английском клубе в надежде смягчить диктатора и предотвратить удар. Как и следовало ожидать, диверсия Н. не имела успеха и не принесла ему ничего кроме яростных обвинений в ренегатстве и горчайшего самобичевания: "Ликует враг, молчит в недоуменье Вчерашний друг, качая головой. И вы, и вы отпрянули в смущеньи, Стоявшие бессменно предо мной, Великие страдальческие тени..."
Через два года после закрытия "Современника" Н. арендовал у Краевского "Отечественные записки" (см. ) и сделал их боевым органом революционного народничества. На прославление последнего направлены и такие произведения Н. 70-х гг., как поэмы "Дедушка", "Декабристки" (по цензурным обстоятельствам названные "Русские женщины") и особенно неоконченная поэма "Кому на Руси жить хорошо", в последней главе которой действует сын сельского дьячка Гриша Добросклонов: "Ему судьба готовила Путь славный, имя громкое Народного заступника, Чахотку и Сибирь".
Неизлечимая болезнь - рак прямой кишки, - на два последние года жизни приковавшая Н. к постели, привела его 27 декабря 1877 к кончине. Похороны Н., привлекшие множество народа, сопровождались литературно-политической демонстрацией: толпа молодежи не дала говорить Достоевскому, отведшему Н. третье место в русской поэзии после Пушкина и Лермонтова, прервав его криками "Выше, выше Пушкина!" В погребении Н. принимали участие представители "Земли и воли" и др. революционных организаций, возложившие на гроб поэта венок с надписью "От социалистов".
Марксистское изучение творчества Некрасова в течение долгого времени возглавлялось статьей о нем Г. В. Плеханова (см. т. X его сочин.), написанной последним к 25-летию смерти поэта, в 1902. Было бы несправедливым отрицать крупную роль, к-рую эта статья сыграла в свое время. Плеханов провел в ней резкую грань между Н. и дворянскими писателями и резко подчеркнул революционизирующую функцию его поэзии. Но признание исторических заслуг не освобождает статью Плеханова от ряда крупнейших недостатков, преодоление которых на текущем этапе марксистско-ленинского литературоведения особенно важно. Объявляя Н. "поэтом-разночинцем", Плеханов никак не дифференцировал этот социологически неопределенный термин и, что всего важнее, изолировал Н. от той фаланги идеологов крестьянской демократии, с которой автор "Железной дороги" был так тесно и органически связан.
Этот отрыв обусловлен меньшевистским неверием Плеханова в революционность русского крестьянства и непониманием той связи между революционными разночинцами 60-х гг. и мелким товаропроизводителем, на к-рую так настойчиво указывал уже в 90-х гг. Ленин. Мало удовлетворительна плехановская статья и в плане художественной оценки: творчество Н., представляющее собой новое качество в русской поэзии, критикуется Плехановым с позиций той самой дворянской эстетики, с которой Н. ожесточенно боролся. Стоя на этой, в основе своей порочной, позиции, Плеханов ищет у Н. многочисленных "погрешностей" против законов художественности, ставит ему в вину "неотделанность", "топорность" его поэтической манеры. И наконец оценка Плеханова не дает представления о диалектической сложности некрасовского творчества, не вскрывает внутренних противоречий последнего. Задача современных исследователей Н. заключается поэтому в преодолении еще живучих в литературе о Н. пережитков плехановских воззрений и в изучении его творчества с позиций марксизма-ленинизма.
В своем творчестве Н. резко порывал с идеализацией "дворянских гнезд", столь характерной для "Евгения Онегина", "Капитанской дочки", "Отцов и детей", "Детства, отрочества и юности". "Семейной хроники". Авторы этих произведений не раз бывали свидетелями бушевавшего в усадьбе грубейшего насилия над личностью крепостных крестьян, и тем не менее в силу своей классовой природы все они прошли мимо этих отрицательных сторон помещичьего бытия, воспев то, что в нем, по их мнению, было положительного и прогрессивного. У Н. эти любовные и элегические зарисовки дворянских усадеб уступали место беспощадному разоблачению: "И вот они опять, знакомые места, Где жизнь отцов моих, бесплодна и пуста, Текла среди пиров, бессмысленного чванства, Разврата грязного и мелкого тиранства, Где рой подавленных и трепетных рабов Завидовал житью последних барских псов..." Н. не только отброшена, но и разоблачена традиционная для всей дворянской литературы иллюзия любви крепостных к их владельцам: "грязному и мелкому тиранству" здесь противостоят "подавленные и трепетные рабы". И даже с пейзажа, с не раз прославленных красот усадебной природы Н. сорвана поэтическая завеса: "И с отвращением кругом кидая взор, С отрадой вижу я, что срублен темный бор, В томящий летний зной защита и прохлада, И нива выжжена и праздно дремлет стадо, Понурив голову над высохшим ручьем, И на бок валится пустой и мрачный дом..." Так уже в раннем стихотворении "Родина" звучит та ненависть к крепостничеству, к-рая прошла затем через все творчество поэта. Помещики в изображении Н. не имеют ничего общего с мечтательными и прекраснодушными героями либеральной литературы. Это - самодуры, травящие крестьянский скот ("Псовая охота"), это - развратники, беззастенчиво пользующиеся своим правом первой ночи ("Отрывки из путевых записок графа Гаранского", 1853), это - своевольные рабовладельцы, ни в ком не терпящие противоречия: "Закон - мое желание, - с гордостью объявляет встречным крестьянам помещик Оболт-Оболдуев, - кулак - моя полиция! Удар искросыпительный, удар зубодробительный, удар скуловорррот" ("Кому на Руси жить хорошо", гл. "Помещик").
"Ужасное зрелище страны, где люди торгуют людьми", о котором упоминал Белинский в своем замечательном письме к Гоголю, - это зрелище Н. развернуто в широчайшее повествовательное полотно. Приговор феодально-крепостнической системе, произнесенный поэтом в поэме "Дедушка", в "Последыше" и во множестве мелких стихотворений, решителен и беспощаден.
Но если разрыв с крепостничеством отчетливо отразился уже в творчестве молодого Н., то значительно сложнее и противоречивее было его отношение к дворянскому либерализму. Необходимо припомнить здесь, что эпоха 40-х гг., когда Н. начинал свой творческий путь, характеризовалась недостаточным размежеванием демократов и либералов. Крепостники были еще сильны и подавляли какие бы то ни было попытки заменить их господство новой системой отношений. Путь демократов в ту пору не был еще вполне самостоятельным. Белинский еще не имел собственного журнала, его путь был еще близок к пути Тургенева и Гончарова, с которыми впоследствии так разошлись идейные продолжатели дела Белинского. На страницах "Современника" будущие враги еще соседили друг с другом, и совершенно естественно, что при этой близости дорог у демократов должны были время от времени возникать либеральные оценки действительности. Они закономерно возникали в ту пору и у Некрасова. Разорвав с крепостничеством, он не сразу изжил остатки либерально-дворянской идеологии, к-рая, как мы увидим ниже, питалась в нем всем соотношением классовых сил в ту эпоху. В творчестве Н. находит себе выражение процесс перехода деклассировавшегося дворянства в лагерь идеологов крестьянской демократии. Уход Н. из усадьбы, разрыв его с отцом нельзя считать фактами его личной биографии - здесь несомненно получил свое частное выражение процесс экономического "вымывания" и политического отхода отдельных групп дворянства от своего класса. "В те периоды, когда борьба классов близится к развязке, процесс разложения в среде господствующего класса внутри всего старого общества принимает такой резкий характер, что некоторая часть господствующего класса отделяется от него и примыкает к революционному классу, несущему знамя будущего". Это положение "Коммунистического манифеста" бесспорно проясняет социальный путь Н. к идеологам революционного крестьянства. Путь этот очень быстро привел Некрасова в лагерь демократов. Но сам этот лагерь в 40-50-х гг. еще недостаточно обособился от либерально-дворянского лагеря. Отсюда временная связь Н. с этими попутчиками, с либералами, боровшимися за замену феодализма капитализмом. Эта недостаточная размежеванность двух лагерей осложнила творческий путь Н. колебаниями, рудиментами либерально-дворянских реакций, особенно сильными в первый период его творчества.
Именно из этих "остаточных" настроений и возникает то, что Н. в разоблачение рабовладельческой сущности дворянской усадьбы вплетал осложняющие его признания. В этой усадьбе "научился я терпеть и ненавидеть, но ненависть в душе постыдно притая", там "иногда бывал помещиком и я", там "от души моей довременно растленной так рано отлетел покой благословенный". Это признание "Родины" может быть подтверждено аналогичными признаниями в стихотворении "В неведомой глуши" . Само собой разумеется, что Н. ни на иоту не склонен был смягчить свой приговор над крепостнической системой; но в ту эпоху, когда демократы были еще очень слабы как самостоятельная группа, либералы еще играли некоторую прогрессивную роль. Вот почему проповедь Некрасовым новых демократич. отношений часто осложнена либеральными колебаниями. В поэме "Саша" ; Ефремин А., Борьба за Некрасова, "Литература и марксизм", 1930, II; Жизнь и похождения Тихона Тростникова, ГИХЛ, М. - Л., 1931. Письма Некрасова: Архив села Карабихи. Письма Н. А. Некрасова и к Некрасову, составил Н. Ашукин, М., 1916; Некрасовский сборник, под ред. В. Евгеньева-Максимова и Н. Пиксанова, П., 1918. Письма Некрасова, рассеянные по ряду периодических изданий собраны в т. V Собрания сочинений Некрасова, под ред. В. Е. Евгеньева-Максимова, Гиз, Москва-Ленинград, 1930.
II. Некpасов в мемуарной литературе: Ковалевский П., Встречи на жизненном пути, H. A. Некрасов, "Русская старина", 1910, I; Колбасин Е., Тени старого "Современника", "Современник", 1911, VIII; Ветринский Ч., H. A. Некрасов в воспоминаниях современников, письмах и не собранных произведениях, Москва, 1911; Кони А., Некрасов, Достоевский по личным воспоминаниям, П., 1921; Фигнер В. Н., Студенческие годы, "Голос минувшего", 1923, I (и в "Собр. сочин.", т. V, М., 1929); Панаева А., Воспоминания, "Асаdemia", Л., 1927; Дейч Л., Некрасов и семидесятники, "Пролетарская революция", 1921, III; Анненкова П. В., Литературные воспоминания, "Academia", Л., 1928; Григорович Д., Литературные воспоминания, "Academia", Л., 1928; Быков П. В., Мои воспоминания о Н. А. Некрасове, сб. "Пролетарские писатели Некрасову", М. - Л., 1928; Некрасов в воспоминаниях и документах, "Academia", M., 1929. Некрасов как журналист: Материалы для характеристики современной русской литературы, СПб, 1869; Ляцкий Е., Н. Г. Чернышевский в редакции "Современника", "Современник", 1911, IX - XI; Бельчиков Н. и Переселенко в С., Н. А. Некрасов и цензура, "Красный архив", 1922, I; Евгеньев-Максимов В., Очерки по истории социалистической журналистики в России XIX в., Гиз, Л., 1929. Литература о Некрасове домарксистских направлений (исключая его поэтику): Достоевский Ф., Дневник писателя, 1877, декабрь; ср. также 1876, январь, и 1877, январь; Арсенъев К., Критические этюды, т. I, СПб, 1888; Пыпин А., Некрасов, СПб, 1905; Максимов В. (В. Евгеньев), Литературные дебюты Некрасова, вып. I, СПб, 1908; Горнфельд А., Русские женщины Некрасова в новом освещении, сб. ст. "О русских писателях", т. I, СПб, 1912; Чуковский К., Некрасов и модернисты, сб. ст. "Лица и маски". П., 1914; Мережковский Д., Две тайны русской поэзии - Некрасов и Тютчев, М., 1915; Розанов И. H., H. А. Некрасов, Жизнь и судьба, П., 1924; Евгеньев-Максимов В., H. A. Некрасов и его современники, Л., 1930; Его же, Некрасов как человек, журналист и поэт, Гиз, М. - Л., 1930. Поэтика Некрасова: Андреевский С., Некрасов, в сб. ст. "Литературные очерки", изд. 3-е, СПб, 1902; Слонимский А., Некрасов и Маяковский (к поэтике Некрасова), "Книга и революция", 1921, № 2 (14); Тынянов Ю., Стиховые формы Некрасова, "Летопись дома литераторов", 1921, IV, и в сб. ст. "Архаисты и новаторы", Л., 1929; Сакулин П. Н., Некрасов, М., 1922; Эйхенбаум Б., Некрасов, "Начало", 1922, II, и в сб. "Сквозь литературу", Л., 1924; Чуковский К., Некрасов, Статьи и материалы, изд. Кубуч, Л., 1926; Его же, Рассказы о Некрасове, Л., 1930; Шувалов С., Сравнения Некрасова в книге "Семь поэтов", М., 1927 (все эти работы страдают формализмом); Ашукин Н. С., Как работал Некрасов, М., 1933. Марксистская критика о Некрасове: Ленин В. И., Собр. сочин., изд. 1-е, т. XII, ч. 1, Гиз, 1926; изд. 3-е, т. XVI и др. (см. по указателю имен); Полянский В. (П. Лебедев), Н. А. Некрасов, Гиз, М., 1921, изд. 2-е, М., 1925; Покровский М. Н., Некрасов, "Правда", 1921, № 275; Каменев Л., Суровые напевы (Памяти Н. Некрасова), М., 1922; Луначарский А., Литературные силуэты, М., 1923 (статьи "Н. А. Некрасов", "Пушкин и Некрасов"); Плеханов Г., H. A. Некрасов, Сочинения, т. X, М., 1926; Камегулов А., Труд и капитал з творчестве Некрасова, сб. "Пролетарские писатели Некрасову", М., 1928; Лелевич Г., Поэзия революционных разночинцев, М., 1931; Горбач ев Г., Героическая эпоха в истории демократической интеллигенции и Некрасов, гл. в кн. "Капитализм и русская литература", Гиз, М. - Л., 1925 (последнее изд., 1930). Последняя работа построена на антиленинском понимании русского исторического процесса. Некрасов в истории русской литературы. Оксенов И., Некрасов и Блок, Некрасов, памятка, Гиз, П., 1921; Pашковская А., Некрасов и символисты, "Вестник литературы", 1921, № 12 (36); Либединский Ю., Под знаком Некрасова, "На литературном посту", 1927, № 2-3; Крестьянские писатели о Некрасове, "Жернов", 1927, № 7 (18). Сборники критической литературы о Некрасове: Зелинский В., Сборник критических статей о Некрасове, 3 чч., М., 1887-18У7 (изд. 2-е, М., 1903-1905); Покровский В., Некрасов, его жизнь и сочинения, Сб. историко-литературных статей, изд. 2-е, М., 1915; Н. А. Некрасов, Сб. статей, изд. "Никитинские субботники", М., 1929.
III. Голубев А.. Н. А. Некрасов, СПб, 1878 (там же указатель журнальной и газетной литературы о Некрасове за 1840-1878, составленный С. Пономаревым); Мезьер А. В, Русская словесность с XI по XIX ст. включительно, ч. 2, СПб, 1902; Лобов Л., Библиографический обзор литературы о Некрасове, СПб, 1903; Чернышов, Некрасов в жизни и по смерти, СПб, 1908; Венгеров С. А., Источники словаря русских писателей, т. IV, П., 1917; Бельчиков Н. Ф., Литература о Некрасове за годы революции, М., 1929. См. также общие указатели И. В. Владиславлева и Р. С. Мандельштам.
А. Цейтлин.
{Лит. энц.}
Большая биографическая энциклопедия . 2009 .
- - Николай Алексеевич Некрасов. НЕКРАСОВ Николай Алексеевич (1821 1877/78), русский поэт. В 1847 66 редактор издатель журнала “Современник”; с 1868 редактор (совместно с М.Е. Салтыковым) журнала “Отечественные записки”. В изображении повседневного… … Иллюстрированный энциклопедический словарь
Знаменитый поэт. Происходил из дворянской, некогда богатой семьи. Родился 22 ноября 1821 г. в Винницком уезде, Подольской губернии, где в то время квартировал полк, в котором служил отец Некрасова. Человек увлекающийся и страстный, Алексей… … Биографический словарь
Русский поэт, литературный деятель. Детские годы Н. прошли в с. Грешнево (ныне с. Некрасово) близ Ярославля, в имении отца. Здесь он близко узнал… … Большая советская энциклопедия
Николай Алексеевич Некрасов - виднейший русский революционно-демократический поэт. Родился 4 декабря 1821 в семье зажиточного помещика. Детство свое провел в усадьбе Грешнево Ярославской губ. в исключительно тяжелой обстановке зверских расправ отца с крестьянами, бурных оргий его с крепостными любовницами и наглого издевательства над «затворницей»-женой. В 11 лет Некрасов отдан был в Ярославскую гимназию, курса в к-рой он не окончил. По настоянию отца отправился в 1838 в Петербург поступать на военную службу, но вместо того устроился вольнослушателем в университет. Взбешенный отец перестал ему оказывать материальную поддержку, и Некрасову в течение ряда лет пришлось претерпевать мучительную борьбу с нищетой. Уже в это время Некрасова привлекала к себе литература, и в 1840 он при поддержке некоторых петербургских знакомых выпустил книжку своих стихов под заглавием «Мечты и звуки», изобилующую подражаниями Жуковскому, Бенедиктову и пр. От лирических опытов в духе романтического эпигонства молодой Некрасов вскоре обратился к юмористическим жанрам: полным невзыскательного балагурства поэмам («Провинциальный подьячий в Петербурге»), водевилям («Феоктист Онуфриевич Боб», «Вот что значит влюбиться в актрису»), мелодрамам («Материнское благословенье, или бедность и честь»), повестям о мелком петербургском чиновничестве («Макар Осипович Случайный») и пр. К 1843-1845 относятся первые издательские предприятия Некрасова - «Физиология Петербурга», «Петербургский сборник», юмористический альманах «Первое апреля» и пр. В 1842 произошло сближение Некрасова с кружком Белинского, оказавшее на молодого поэта огромное идеологическое влияние. Великий критик высоко ценил его стихотворения «В дороге», «Родина» и др. за срывание романтического флера с деревенской и усадебной действительности. С 1847 Некрасов оказался уже арендатором журнала «Современник», куда перешел из «Отечественных записок» и Белинский. К половине 50-х гг. «Современник» завоевал себе огромные симпатии читающей публики; одновременно с ростом его популярности росла и поэтическая слава самого Некрасова. Во второй половине 50-х гг. Некрасов сблизился с виднейшими представителями революционной демократии - Чернышевским и Добролюбовым. Обострившиеся классовые противоречия не могли не отразиться и на журнале: редакция «Современника» оказалась фактически расколотой на две группы: одна представляла либеральное дворянство во главе с Тургеневым, Л. Толстым и примыкающим к ним крупным буржуа Вас. Боткиным - течение, ратовавшее за умеренный реализм, за эстетическое «пушкинское» начало в литературе в противовес сатирическому - «гоголевскому», пропагандировавшемуся демократической частью русской «натуральной школы» 40-х гг. Эти литературные разногласия отражали углубившиеся по мере падения крепостничества разногласия двух его противников - буржуазно-дворянских либералов, стремившихся реформами крепостничества предотвратить угрозу крестьянской революции, и демократов, боровшихся за полную ликвидацию феодально-крепостнического строя.
В начале шестидесятых годов антагонизм этих двух течений в журнале достиг предельной остроты. В происшедшем расколе Некрасов остался с «революционными разночинцами», идеологами крестьянской демократии, боровшимися за революцию, за «американский» тип развития капитализма в России и стремившимися сделать журнал легальной базой своих идей. Именно к этому периоду наивысшего политического подъема движения относятся такие произведения Некрасова, как «Поэт и гражданин» (1856), «Размышления у парадного подъезда» (1858) и «Железная дорога» (1864). Однако начало 60-х гг. принесло Некрасову новые удары - умер Добролюбов, сосланы в Сибирь Чернышевский и Михайлов. В эпоху студенческих волнений, бунтов освобожденных от земли крестьян и польского восстания журналу Некрасова было объявлено «первое предостережение», выход в свет «Современника» приостанавливается, а в 1866, после выстрела Каракозова в Александра II, журнал закрылся навсегда. С последней датой связан один из самых мучительных эпизодов социальной биографии Некрасова - его хвалебная ода Муравьеву-вешателю, прочитанная поэтом в аристократическом Английском клубе в надежде смягчить диктатора и предотвратить удар. Как и следовало ожидать, диверсия Некрасова не имела успеха и не принесла ему ничего кроме яростных обвинений в ренегатстве и горчайшего самобичевания:
«Ликует враг, молчит в недоуменьи
Вчерашний друг, качая головой.
И вы, и вы отпрянули в смущеньи,
Стоявшие бессменно предо мной,
Великие страдальческие тени...»
Через два года после закрытия «Современника» Некрасов арендовал у Краевского «Отечественные записки» и сделал их боевым органом революционного народничества. На прославление последнего направлены и такие произведения Некрасова 70-х гг., как поэмы «Дедушка», «Декабристки» (по цензурным обстоятельствам названные «Русские женщины») и особенно неоконченная поэма «Кому на Руси жить хорошо», в последней главе к-рой действует сын сельского дьячка Гриша Добросклонов:
«Ему судьба готовила
Путь славный, имя громкое
Народного заступника,
Чахотку и Сибирь».
Неизлечимая болезнь - рак прямой кишки, - на два последние года жизни приковавшая Некрасова к постели, привела его 27 декабря 1877 к кончине. Похороны Некрасова, привлекшие множество народа, сопровождались литературно-политической демонстрацией: толпа молодежи не дала говорить Достоевскому, отведшему Некрасову третье место в русской поэзии после Пушкина и Лермонтова, прервав его криками «Выше, выше Пушкина!» В погребении Некрасова принимали участие представители «Земли и воли» и др. революционных организаций, возложившие на гроб поэта венок с надписью «От социалистов».
Марксистское изучение творчества Некрасова в течение долгого времени возглавлялось статьей о нем Г. В. Плеханова, написанной последним к 25-летию смерти поэта, в 1902. Было бы несправедливым отрицать крупную роль, к-рую эта статья сыграла в свое время. Плеханов провел в ней резкую грань между Некрасовым и дворянскими писателями и резко подчеркнул революционизирующую функцию его поэзии. Но признание исторических заслуг не освобождает статью Плеханова от ряда крупнейших недостатков, преодоление к-рых на текущем этапе марксистско-ленинского литературоведения особенно важно. Объявляя Некрасова «поэтом-разночинцем», Плеханов никак не диференцировал этот социологически неопределенный термин и, что всего важнее, изолировал Некрасова от той фаланги идеологов крестьянской демократии, с к-рой автор «Железной дороги» был так тесно и органически связан. Этот отрыв обусловлен меньшевистским неверием Плеханова в революционность русского крестьянства и непониманием той связи между революционными разночинцами 60-х гг. и мелким товаропроизводителем, на к-рую так настойчиво указывал уже в 90-х гг. Ленин. Мало удовлетворительна плехановская статья и в плане художественной оценки: творчество Некрасова, представляющее собой новое качество в русской поэзии, критикуется Плехановым с позиций той самой дворянской эстетики, с к-рой Некрасов ожесточенно боролся. Стоя на этой, в основе своей порочной, позиции, Плеханов ищет у Некрасова многочисленных «погрешностей» против законов художественности, ставит ему в вину «неотделанность», «топорность» его поэтической манеры. И наконец оценка Плеханова не дает представления о диалектической сложности некрасовского творчества, не вскрывает внутренних противоречий последнего. Задача современных исследователей Некрасова заключается поэтому в преодолении еще живучих в литературе о Некрасове пережитков плехановских воззрений и в изучении его творчества с позиций марксизма-ленинизма.
В своем творчестве Некрасов резко порывал с идеализацией «дворянских гнезд», столь характерной для «Евгения Онегина», «Капитанской дочки», «Отцов и детей», «Детства, отрочества и юности», «Семейной хроники». Авторы этих произведений не раз бывали свидетелями бушевавшего в усадьбе грубейшего насилия над личностью крепостных крестьян, и тем не менее в силу своей классовой природы все они прошли мимо этих отрицательных сторон помещичьего бытия, воспев то, что в нем, по их мнению, было положительного и прогрессивного. У Некрасова эти любовные и элегические зарисовки дворянских усадеб уступали место беспощадному разоблачению:
«И вот они опять, знакомые места,
Где жизнь отцов моих, бесплодна и пуста,
Текла среди пиров, бессмысленного чванства,
Разврата грязного и мелкого тиранства,
Где рой подавленных и трепетных рабов
Завидовал житью последних барских псов...»
Некрасовым не только отброшена, но и разоблачена традиционная для всей дворянской литературы иллюзия любви крепостных к их владельцам: «грязному и мелкому тиранству» здесь противостоят «подавленные и трепетные рабы» . И даже с пейзажа, с не раз прославленных красот усадебной природы Некрасова сорвана поэтическая завеса:
«И с отвращением кругом кидая взор,
С отрадой вижу я, что срублен темный бор,
В томящий летний зной защита и прохлада,
И нива выжжена и праздно дремлет стадо,
Понурив голову над высохшим ручьем,
И на бок валится пустой и мрачный дом...»
Так уже в раннем стихотворении «Родина» (1846) звучит та ненависть к крепостничеству, к-рая прошла затем через все творчество поэта. Помещики в изображении Некрасова не имеют ничего общего с мечтательными и прекраснодушными героями либеральной литературы. Это - самодуры, травящие крестьянский скот («Псовая охота»), это - развратники, беззастенчиво пользующиеся своим правом первой ночи («Отрывки из путевых записок графа Гаранского», 1853), это - своевольные рабовладельцы, ни в ком не терпящие противоречия: «Закон - мое желание, - с гордостью объявляет встречным крестьянам помещик Оболт-Оболдуев, - кулак - моя полиция! Удар искросыпительный, удар зубодробительный, удар скуловорррот» («Кому на Руси жить хорошо», гл. «Помещик» ). «Ужасное зрелище страны, где люди торгуют людьми», о к-ром упоминал Белинский в своем замечательном письме к Гоголю, - это зрелище Некрасовым развернуто в широчайшее повествовательное полотно. Приговор феодально-крепостнической системе, произнесенный поэтом в поэме «Дедушка», в «Последыше» и во множестве мелких стихотворений, решителен и беспощаден.
Но если разрыв с крепостничеством отчетливо отразился уже в творчестве молодого Некрасова, то значительно сложнее и противоречивее было его отношение к дворянскому либерализму. Необходимо припомнить здесь, что эпоха 40-х гг., когда Некрасов начинал свой творческий путь, характеризовалась недостаточным размежеванием демократов и либералов. Крепостники были еще сильны и подавляли какие бы то ни было попытки заменить их господство новой системой отношений. Путь демократов в ту пору не был еще вполне самостоятельным. Белинский еще не имел собственного журнала, его путь был еще близок к пути Тургенева и Гончарова, с к-рыми впоследствии так разошлись идейные продолжатели дела Белинского. На страницах «Современника» будущие враги еще соседили друг с другом, и совершенно естественно, что при этой близости дорог у демократов должны были время от времени возникать либеральные оценки действительности. Они закономерно возникали в ту пору и у Некрасова. Разорвав с крепостничеством, он не сразу изжил остатки либерально-дворянской идеологии, к-рая, как мы увидим ниже, питалась в нем всем соотношением классовых сил в ту эпоху. В творчестве Некрасова находит себе выражение процесс перехода деклассировавшегося дворянства в лагерь идеологов крестьянской демократии. Уход Некрасова из усадьбы, разрыв его с отцом нельзя считать фактами его личной биографии - здесь несомненно получил свое частное выражение процесс экономического «вымывания» и политического отхода отдельных групп дворянства от своего класса. «В те периоды, когда борьба классов близится к развязке, процесс разложения в среде господствующего класса внутри всего старого общества принимает такой резкий характер, что некоторая часть господствующего класса отделяется от него и примыкает к революционному классу, несущему знамя будущего». Это положение «Коммунистического манифеста» бесспорно проясняет социальный путь Некрасова к идеологам революционного крестьянства. Путь этот очень быстро привел Некрасова в лагерь демократов. Но сам этот лагерь в 40-50-х гг. еще недостаточно обособился от либерально-дворянского лагеря. Отсюда временная связь Некрасова с этими попутчиками, с либералами, боровшимися за замену феодализма капитализмом. Эта недостаточная размежеванность двух лагерей осложнила творческий путь Некрасова колебаниями, рудиментами либерально-дворянских реакций, особенно сильными в первый период его творчества.
Именно из этих «остаточных» настроений и возникает то, что Некрасов в разоблачение рабовладельческой сущности дворянской усадьбы вплетал осложняющие его признания. В этой усадьбе «научился я терпеть и ненавидеть, но ненависть в душе постыдно притая», там «иногда бывал помещиком и я», там «от души моей довременно растленной так рано отлетел покой благословенный». Это признание «Родины» может быть подтверждено аналогичными признаниями в стихотворении «В неведомой глуши» (1846). Само собой разумеется, что Некрасов ни на йоту не склонен был смягчить свой приговор над крепостнической системой; но в ту эпоху, когда демократы были еще очень слабы как самостоятельная группа, либералы еще играли некоторую прогрессивную роль. Вот почему проповедь Некрасовым новых демократич. отношений часто осложнена либеральными колебаниями. В поэме «Саша» (1855) он идет в разоблачении дворянского либерализма неизмеримо дальше, чем Тургенев в близком к ней по сюжету романе «Рудин». Но разоблачая Агарина, высмеивая его неспособность к «делу», он отдает ему должное как учителю молодого и демократического поколения: «Сеет он все-таки доброе семя... Нетронутых сил в Саше так много сосед пробудил» . Такое же смягченное отношение к либералам 40-х гг. мы встречаем у Некрасова и в его лирической комедии «Медвежья охота»: «За то теперь клеймит их иногда предателями племя молодое, Но я ему сказал бы: „не забудь, Кто выдержал то время роковое, Есть от чего тому и отдохнуть... ... кто твое держал когда-то знамя, Тех не пятнай».
Эти мотивы никогда не играли у Некрасова доминирующей роли, они никогда не являлись ведущими. При всех своих симпатиях к лучшим, честнейшим людям из дворян Некрасов все же является представителем иного политического лагеря, идеологом крестьянства. Но сами по себе извиняющие ноты у Некрасова несомненны, и они находят себе объяснение в истоках его творчества и сложности и противоречивости социальных условий его развития. По определению Ленина, «Некрасов колебался, будучи лично слабым, между Чернышевским и либералами, но все симпатии его были на стороне Чернышевского. Некрасов по той же личной слабости грешил нотками либерального угодничества, но сам же горько оплакивал свои „грехи и публично каялся в них» (Ленин В. И., Еще один поход на демократию, Сочин., изд. 3-е, т. XVI, стр. 132).
Чем ближе к 60-м гг., тем менее у Некрасова этих либеральных реакций, тем сильнее звучат в нем мотивы обличения дворянства как класса. В конце 50-х гг. Некрасов - уже ближайший союзник Чернышевского и Добролюбова. В эту эпоху временные попутчики оказались по разным сторонам баррикад. Некрасов разрывает с либералами. Таково стихотворение Некрасова «Тургеневу» (1861), отражающее его разрыв с одним из его ближайших друзей, в новом своем романе «Отцы и дети» открывающем огонь по идеям нигилизма. Реформы 60-х гг. глубоко обнажили предательскую сущность дворянского либерализма, стремившегося снять с мужика феодальные тяготы только затем, чтобы открыть широкую дорогу капиталистической его эксплоатации. В отношении Некрасова к либералам 40-х гг. еще звучали некоторые извиняющие ноты, но либералов послереформенной поры Некрасов клеймил как предателей народных интересов.
Но если в 60-х гг. почти исчезли срывы Некрасова в либерализм, то на этом новом этапе его творчества во всю свою широту вырисовывалось новое противоречие. Некрасов в эти годы - деятельный участник революционно-демократического лагеря, ведущего упорную борьбу за торжество крестьянской революции. Но борьба эта. несмотря на всю ее ожесточенность, кончилась (на том этапе, на каком ее мог застать Некрасов) разгромом революционного движения. Сослан в далекую Сибирь Чернышевский, закрыты органы революционной журналистики, разгромлено хождение «в народ» революционных пропагандистов 70-х гг. «Смолкли честные, доблестно павшие, Смолкли их голоса одинокие, За несчастный народ вопиявшие...» В этой новой и глубоко трагической обстановке Некрасов мучится тем, что он слаб, что он не может разделить судьбы своих друзей. О своей слабости он говорит неустанно и в стихотворении «К неизвестному другу», и в трагическом ответе «остервенелой толпе», клеймящей его за «угоднические грехи», и в своих предсмертных элегиях. Некрасова мучит трагедия его оторванности от народа: «Я настолько же чуждым народу умираю, как жить начинал». Это представление было конечно неверным, ибо вся деятельность Некрасова шла по линии защиты крестьянских интересов, но оно питалось глубокими противоречиями самого революционного движения.
Противоречия, возникшие на этой основе и обуревавшие психику Некрасова, в основе своей - противоречия слова и дела:
«Я за то глубоко презираю себя,
Что живу - день за днем бесполезно губя...
И что злоба во мне и сильна, и дика,
А до дела дойдет - замирает рука».
Поэт испытывает глубочайшее уважение к вождям и идеологам революционной демократии:
«Белинский был особенно любим...
Молясь твоей многострадальной тени,
Учитель! перед именем твоим
Позволь смиренно преклонить колени»
(«Медвежья охота»
),
«Природа мать! Когда б таких людей
Ты иногда не посылала миру,
Заглохла б нива жизни»
(«Добролюбову»
).
Он превозносил этих борцов за то кристальное единство слова и дела, теории и практики, к-рое Некрасов не всегда ощущал в себе самом:
«Не скажет он, что жизнь его нужна,
Не скажет он, что гибель бесполезна;
Его судьба давно ему ясна»
(«Чернышевский»).
Лишившись друзей и руководителей, Некрасов часто отдавался во власть депрессии. То обстоятельство, что он уцелел в ожесточеннейшей борьбе, дало ему повод рисовать себя одиночкой:
«Я дворянскому нашему роду
Блеска лирой моей не стяжал;
Я настолько же чуждым народу
Умираю, как жить начинал.
Узы дружбы, союзов сердечных -
Все порвалось: мне с детства судьба
Посылала врагов долговечных,
А друзей уносила борьба».
Это было конечно безмерным преувеличением, но это было фактом лит-ой биографии Некрасова и нашло себе широкое отражение в его творчестве. Отсюда, с этой позиции Некрасов в лагере побежденных и оторванных от своего класса идеологов крестьянской революции, росли у Некрасова и мотивы уныния («Уныние») и изобличение в себе постоянного «бессилия раба», «бессильной» и «вялой тоски» («Возвращение»).
«Вы еще не в могиле, вы живы,
Но для дела вы мертвы давно;
Суждены вам благие порывы,
Но свершить ничего не дано».
«Редки те, к кому нельзя применить этих слов, - приписал Некрасов в автографе "Рыцаря на час" под впечатлением ареста М. Л. Михайлова, - честь и слава им - честь и слава тебе, брат» . Полная покаянных настроений лирика Некрасова концентрировала в себе все «издержки его производства». Некрасов не умещается конечно в границах одной только горестной рефлексии: в его творчестве несомненен резкий идеологический разрыв с дворянским режимом. Но вся та боль, к-рую испытывал поэт в трудной борьбе за социальное самоопределение, нашла себе выражение в его лирике.
Всмотримся в систему образов этой лирики, в ее внутреннюю структуру. Через всю его лирику проходит образ плачущей матери, неотрывный от усадебных впечатлений Некрасова. Обращения Некрасова к матери - это почти всегда обращения к «родине», проникнутые волнением поэта и его не менее волнующим сознанием своего «бессилия». Другой образ - Музы - возникает у Некрасова тогда, когда ему приходится определять свое отношение к классическому наследству и подвергать эстетической оценке собственное творчество. Традиционный образ величавой покровительницы искусства, юной богини в храме поэзии (Жуковский, Пушкин, Фет), не мог привиться в лирике Некрасова, - он кричаще дисгармонировал бы с его насыщенным социальными тенденциями творчеством. Плачущий и скорбный образ Музы Некрасова, к-рую он так часто отождествлял с образом иссеченной кнутом крестьянки, связан был с поэтом «прочным и кровным союзом»:
«Чрез бездны темные насилия и зла,
Труда и голода она меня вела».
Воплощая собой ведущие тенденции творчества Некрасова, Муза полна гнева к эксплоататорам и скорби по угнетенному народу:
«Помиритесь же с Музой моей!
Я не знаю другого напева:
Кто живет без печали и гнева,
Тот не любит отчизны своей»
(«Газетная»).
Отношение Некрасова к искусству полнее всего воплотилось в диалоге «Поэт и гражданин» (1856); как и все остальные стихотворения Некрасова об искусстве, диалог этот говорит о неустанной тяге к «гражданственности» и о сознании глубочайших трудностей этого пути. В этой борьбе двух начал - поэта и гражданина - в особом плане, в суженных размерах, проявилась одна из основных тем его творчества. И наконец для лирики Некрасова характерен образ любимой женщины, лишенной атрибутов усадебного довольства, воспитанной в нужде «невзлюбившей ее с детства судьбой» («Тяжелый крест достался ей на долю»). Любовное чувство теряет свою непосредственность. Выросшее в обстановке нищеты, голода и проституции, оно полно внезапных охлаждений, насыщено разнообразными проявлениями ревности, семейными сценами и горчайшими самообличениями поэта в ничтожестве и бессилии. Любовные стихотворения Некрасова представляют собой развернутое покаяние, неумолимое бичевание Некрасовым собственных слабостей и грехов. Тем самым эти его произведения тесно смыкаются с остальной лирической продукцией.
Основным лирическим жанром Некрасова является поэма, по своему содержанию представляющая или исповедь («Рыцарь на час»), или воспоминания поэта о далеком прошлом («Возвращение»), или наконец обращения к близкому человеку («Мать»). Для любовной лирики Некрасова характерны напевные жанры, например романс с своеобразной ритмико-мелодической структурой и лейтмотивами и особенно элегия с характерными воспоминаниями о прошлом счастье и мучительными раздумьями о настоящем. Всей лирике присуще обилие пейзажных зарисовок, чаще всего осенне-неприютных. Столь же закономерны для психики поэта и образы «голода», «болезней», «смерти», «кладбища». Печальны и любимые эпитеты Некрасова («больной», «тяжелый», «угрюмый», «унылый», «печальный», «мучительный» и др.) и его сравнения («Женщина поет, как будто в гроб кладет она подругу», «Стонала ты, как стонет раб над плугом»). Постоянные колебания поэта, резчайшие переходы его от предельного возбуждения к апатии и хандре приводят к борьбе в его лирике двух синтаксических потоков. В моменты лирического подъема господствует мелодико-риторическая стихия с массой авторских вопросов и обращений («Не рыдай так безумно над ним. Хорошо умереть молодым...» «Какой светильник разума угас! Какое сердце биться перестало!»), с антитезами, параллелизмами, градациями («На нее не наложат пятна Ни ошибка, ни сила, ни злоба») и высокий строй лексики. В периоды депрессии господствует, наоборот, почти разговорный строй речи с обилием enjambements («Уныние», «Последние элегии»), частыми паузами и намеренными обрывами стиха («Письма», «Горящие письма»), с заунывными дактилическими окончаниями. Сочетания этих двух антитетичных друг другу стихий мы наблюдаем и в лексике лирики Некрасова, варьирующейся от почти напыщенной фразеологии («И добрых знаний много сеял ты, Друг Истины, Добра и Красоты») до подчеркнутых прозаизмов (ср. напр. в «Рыцаре на час»: «Ночью буду микстуру глотать»). Кричащие диссонансы некрасовского словаря отражают те же противоречия, что и борьба двух начал его поэтического синтаксиса, что и трехсложные размеры метрики, что и печальные, щемящие образы и тропы. Причастные рифмы («От ликующих, праздно болтающих, обагряющих...») «режут ухо», но гладкий, «высокий» словарь дисгармонировал бы со страдальческими мотивами его лирики. Некрасовская стилистика вся построена на диссонансах, но что другое могло находиться в такой органической связи с диссонансами и противоречиями его творческого развития?
В поле зрения Некрасова неизбежно должен был попасть мужик, эксплоатацией к-рого жили помещики. Разрывая с дворянством, поэт должен был отдавать все больше и больше внимания поместно-деревенским отношениям, мужику, его быту и его сознанию. Идеологический разрыв с поместьем находился в диалектической связи с углубленным вниманием Некрасова к мужику. Отсюда выросли его широчайшие полотна крестьянской действительности.
Колорит народных картин Некрасова неизменно мрачен: «Где народ, там и стон».
«Стонет он по полям, по дорогам...
В рудниках на железной цепи,
Стонет он под овином, под стогом,
Под телегой, ночуя в степи;
Стонет в собственном бедном домишке,
Свету божьего солнца не рад;
Стонет в каждом глухом городишке,
У подъезда судов и палат».
(«Размышления у парадного подъезда»).
Не стонут у Некрасова только две категории крестьян - дворовые и дети. Но к первым Некрасов и относится зато совсем иначе, чем к исконным крестьянам-земледельцам. В противовес идеализации верности дворовых слуг, столь характерной для дворянских писателей (образы Савельича в «Капитанской дочке», Евсеича в «Детских годах Багрова внука», Натальи Савишны в «Детстве, отрочестве и юности»), Некрасов собачью преданность дворовых господам показывает как рабскую, холопскую, «холуйскую» черту («Эй, Иван», образы «любимого раба» князя Переметьева, «чувствительного холуя» Ипата в «Кому на Руси жить хорошо»). Что же касается крестьянских детей, то, сочувственно их рисуя, Некрасов постоянно подчеркивает висящие над ними опасности - болезни, угрозу подобно Демушке быть съеденным свиньями, тревожную работу подпаска, наконец сиротство.
В первый раз после Радищева в русской литературе развернуто такое потрясающе мрачное изображение крестьянского рабства. Крепостное право озаряет своим трагическим отсветом почти все произведения Некрасова о народе - от раннего «Огородника» (1846) до поэмы «Кому на Руси жить хорошо» (1875). Через все творчество Некрасова лейтмотивами проходят крестьянское бесправие и барский произвол. Жизнь крепостного в полной зависимости от желаний и прихотей помещика:
«Есть у Пахомушки женка и дети,
Да не Пахомушке ими владети:
Лег семьянином, а встал бобылем.
Нынче - крестьянин оброчной, Завтра - холоп беспорточной, Через неделю солдат под ружьем» . Нет формы насилия помещика над крестьянином, к-рой не изобразил бы Некрасов: здесь и нещадное дранье, все равно - за отказ ли от податей или за крепкую ругань, здесь и расстраивание мужицкой свадьбы, сыгранной без позволения барина, со сдачей жениха в рекруты, здесь и наглое использование деревенских девушек для нужд барского гарема. И над всем этим - беспросветное бесправие мужика. Лишенное права на продукты своего труда, крестьянство живет в ужасающей нищете: «Нивы посохли, коровы подохли, Как эти люди заплатят оброк?» («Путешественник»). Неудивительно, что крестьяне топят свое горе в вине, пьют, чтобы забыть про тяжелую страду, про непосильную работу (образы пьяных в «Вине», «Коробейниках», в сцене ярмарки в «Кому на Руси жить хорошо»). Тяжела участь мужика, но еще безысходнее доля крестьянки, над к-рой кроме каторжного труда тяготеет вечная зависимость от тяжелой руки. Для мужской части дореформенной деревни величайшим бедствием является двадцатилетняя рекрутчина («Мороз-Красный нос»). Крестьянин возвращается с военной службы или больным («Орина, мать солдатская») или изувеченным инвалидом с грошовым пенсионом («Полного выдать не велено: Сердце насквозь не прострелено» - «Кому на Руси жить хорошо»). Голодная, нищая и бесправная деревня выгорает («Ночлеги») и вымирает («Похороны», «Мороз-Красный нос»).
«Воля» 1861 сняла с крестьянина (и то номинально) юридическую власть барина, но нищета попрежнему осталась беспросветной. Сначала крестьяне обрадованы вестью о свободе («Деревенские новости», «Знахарка»), и самого поэта охватывает надежда на улучшение мужицкой участи. Но уже через несколько месяцев начинается усмирение вотчины помещика Обрубкова «воинством», а у крестьян «Последыша» его наследники оттягали обещанную землю. Голод попрежнему стучится в двери мужика, засуха попрежнему опустошает его скудные поля. В дополнение к барину крепнет кулак, подстерегающий «оказии, Когда сбирались подати И собственность вахлацкая Пускалась с молотка» (образ Еремина в «Кому на Руси жить хорошо»), и новая администрация, «непрошенная и неправедная». Старообрядец Кропильников, которого уволили за смуту в острог, сурово предрекал крестьянам:
«Были оборваны - будете голодны,
Били вас палками, розгами, кнутьями,
Будете биты железными прутьями...
Правды в судилище, свету в нощи,
В мире добра не ищи».
Рисуя противоречия крестьянского сознания, Некрасов сумел в неизмеримо большей степени, чем какой-либо иной русский поэт, показать живущее в мужике той поры бунтарское начало. Говорит ли его огородник: «Знать, любить не рука мужику-вахлаку да дворянскую дочь» (1846), бранит ли ядовито крестьянин-пастух охотящегося барина («Псовая охота»), смеются ли странники над выжившим из ума крепостником-последышем - всюду крестьяне выступают у Некрасова ненавидящими бар и таящими в себе семена бунта. Они то убьют барина, злоупотреблявшего своим «правом первой ночи», то «зароют в землю» «живодера» барского управляющего. Они сочувствуют расправе с помещиком, о которой Некрасов рассказал в «Песне о разбойнике Кудеяре», искусно замаскировав заключенный в ней призыв к революционной расправе с помещиком фиктивным польским колоритом. Но призывая к борьбе и всячески отмечая неистребимую ненависть крестьян к барам, Некрасов в то же самое время отдает себе отчет, что оторванное от своих идеологов и неорганизованное крестьянство бессильно подняться на борьбу с режимом. Для некрасовского крестьянина пассивный протест характерен и тогда, когда он бредет ходоком в далекую столицу («Размышления у парадного подъезда»), и тогда, когда он вешается, чтобы тем лишить своего барина «верного холопа». От правдоискателя Ионы Ляпушкина до разбойника Кудеяра, от убийцы барского управляющего до старушки, повествующей грустную притчу об утерянных ключах «от нашей вольной волюшки», - какой огромный диапазон колебаний! Но эти колебания не выдуманы Некрасовым, они жили в том крестьянстве, которое он изображал. Отображая эти противоречия как демократ, защищая классовые интересы мужика, Некрасов отражал противоречия крестьянской революции.
И здесь между крестьянским эпосом Некрасова и его лирикой протягиваются глубокие связующие нити. Все эти противоречия Некрасова были отражением противоречий самой крестьянской революции, способной только на стихийные возмущения, но не могущей победить феодально-буржуазный режим. Эта органическая слабость крестьянской революции, в значительной мере обусловленная мелкобуржуазной природой крестьянства, открывала в сознании Некрасова широчайший доступ всевозможного рода самобичеваниям.
«Душно! без счастья и воли
Ночь бесконечно длинна.
Буря бы грянула, что ли?
Чаша с краями полна!»
(1868).
Но народная революция не приходила, и понадобилось очень много времени для того, чтобы крестьянское движение, руководимое пролетариатом, пришло к победе над остатками крепостничества в деревне. Органическую слабость крестьянского движения Некрасов интерпретировал как равнодушие народа к судьбе своих защитников, и это депрессивное ощущение собственного одиночества наполняло лирику Некрасова послереформенной поры. В борьбе с крепостничеством и с капитализировавшимся дворянством крестьянское движение оказалось побежденным, и это наполнило лирику его виднейшего поэта целой гаммой сложнейших противоречий. Однако в этих противоречиях ведущим началом является у Некрасова вера в народ, надежда на то, что народ в конце-концов поймет своих идеологов и что «широкие лапти народные» проторят пути к их могилам.
Некрасов нередко считают народником, что не вполне верно. Припомним характеристику, данную Лениным народничеству, и попробуем применить ее к Некрасову «Первая черта - признание капитализма в России упадком, регрессом» (Ленин, От какого наследства мы отказываемся) - абсолютно не характерна для Некрасова. Он клеймил капитализм с точки зрения защиты крестьянских интересов («Железная дорога», «Современники»), но он, не колеблясь, признавал его большую прогрессивность по сравнению с крепостничеством.
«Знаю: на место сетей крепостных,
Люди придумали много иных.
Так! Но распутать их легче народу.
Муза! С надеждой приветствуй свободу!»
(«Свобода», 1861).
Некрасов был против хищнического капитализма прусского типа, к-рый строил свое благополучие на костях обезземеленного крестьянства, но он нигде не выступал против капитализма американского типа как такового. Несвойственна Некрасову и вторая черта народничества - «вера в самобытность России, идеализация крестьянина, община и т. п.». Признавая вслед за Белинским капитализм как неизбежный этап русского исторического прошлого, Некрасов никогда не делал ставки на общинное хозяйство, неизменно противопоставляя ему индивидуального хозяина. Крестьянское благополучие Некрасов не случайно изображал в индивидуалистически-собственнических тонах. Характерна в «Дедушке» картина Тарбагатайского посада, где «Здоровенные псы, Гуси кричат, поросята Тычат в корыто носы», где «большие стада» высокорослы, красивы, «жители бодры всегда» и т. д. («Дедушка»). Его крестьяне мечтают о том, чтобы
«так нам зажить,
Чтобы свет удивить:
Чтобы денег в мошне,
Чтобы рожь на гумне...
Чтоб не хуже других
Нам почет от людей,
Поп в гостях у больших,
У детей грамотей»
(«Песни»).
Некрасов, не задумываясь, делает ставку на индивидуальное хозяйство. Однако совершенно неправильно видеть во всем этом кулацкие тенденции, как то делает в своей статье о Некрасове Г. Горбачев. Фермерские тенденции Некрасова были не случайны: он боролся за американский путь развития капитализма в России, за ликвидацию пережитков крепостничества, за передачу крестьянству помещичьей земли, за политический и культурный рост мужика.
«Благослови народный труд,
Упрочь народную свободу,
Упрочь народу правый суд.
Чтобы благие начинанья
Могли свободно возрасти,
Разлей в народе жажду знанья
И к знанью укажи пути!»
(«Гимн», 1866).
Между этой политической программой и действительностью лежала такая же пропасть, как между нарисованной дедушкой идиллией Тарбагатая и крестьянской нищетой:
«Ну... а покуда подумай,
То ли ты видишь кругом:
Вот он наш пахарь угрюмой,
С темным убитым лицом...
Голоден труженик вечный,
Голоден тоже, божусь!
Эй! отдохни-ко, сердечный,
Я за тебя потружусь!
Глянул крестьянин с испугом,
Барину плуг уступил,
Дедушка долго за плугом,
Пот отирая, ходил»
(«Дедушка»).
Этот почти толстовский образ пашущего барина вплетает в картину суровой крестьянской действительности знакомые нам уже мотивы дворянского покаяния. Не сближает его с народниками и третья черта последних: «игнорирование связи интеллигенции и юридико-политических учреждений страны с материальными интересами определенных общественных классов»: с одной стороны, Некрасов прекрасно понимал предательскую роль буржуазно-дворянской интеллигенции, а с другой - он постоянно противопоставлял ей интеллигенцию, защищавшую крестьянские интересы (образ Гриши Добросклонова в «Кому на Руси жить хорошо»). Из всего этого разумеется не следует делать вывода, что Некрасов не имеет глубоких связей с революционным народничеством: глубокое сочувствие его идеям крестьянской революции несомненно, но оно в равной мере свойственно и народникам и демократам. От ряда иллюзий, к-рые свойственны были народничеству и к-рые делали его идеологию реакционной, Некрасов безусловно свободен. Историческое место его не с Михайловским, а с Чернышевским и Добролюбовым. Сыграв подобно им огромную роль в формировании идеи русского народничества и выражении этих идей, он тем не менее остается крестьянским демократом. Примечательно, что «старым русским демократом» называл Н. и В. И. Ленин (см. Сочин. Ленина, изд. 3-е, т. XVI, стр. 132).
Вернемся к народным произведениям Некрасова. Развернутый показ такого огромного материала крестьянских образов и тем требовал от Некрасова создания эпических полотен. К небольшим жанрам этого рода принадлежат: «крепостная баллада», «Огородник», «Притча об Ермолае трудящемся», небольшие стихотворения («Вино», «Забытая деревня» и др.) с мелодической структурой, наличием твердых зачинов, рефренами, кольцевой композицией и пр. Употребительна также форма составных стихотворений, где несколько сцен из крестьянской жизни спаяны единым образом странствующего рассказчика или охотника. Однако любимейшим из «малых жанров» является здесь широко распространенная у него песня («Песни в кабаке за полуштофом», «Песня Еремушке», «Песня убогого странника» и др.). Лишенное на протяжении многих столетий возможности иметь свою литературу, крепостное крестьянство выражало свое мировоззрение в устной поэзии - в сказке, в различных жанрах обрядовой поэзии и особенно в песне. Некрасов отразил в своем творчестве эту песенную стихию, как отразил он идеологию закрепощенного помещиками мужика. Песнями пропитан и большой эпический жанр Некрасова - народная поэма - «Коробейники», «Кому на Руси жить хорошо» («песня о двух великих грешниках», «соленая», «веселая», «солдатская», «голодная») и особенно «Мороз-Красный нос». Композиция этих поэм содержит в себе ряд приемов, характерных для устной крестьянской поэзии: отрицательные формы сравнений, параллелизмы, единоначатия и т. д. Поэмы эти изобилуют пейзажными зарисовками, действие их развертывается медленно, с серией повторяющихся традиционных формул («Кому живется весело, Вольготно на Руси? Роман сказал: помещику, Демьян сказал: чиновнику...» и т. д.), с троекратными ретардациями, с серией сказочных мотивов (самобранная скатерть в «Кому на Руси жить хорошо»). Ритмико-мелодический узор поэм необычайно изощрен - Некрасов практикует в них постоянные смены интонаций, стяжений, enjambements. Метрика варьируется очень сильно: «Мороз-Красный нос» написан амфибрахием, дактилем и хореем; столь же разнообразна и строфика: двустишия («Псовая охота», «Буря»), четверостишия («Орина, мать солдатская»), сплошной текст («Кому на Руси жить хорошо»). В действии поэм Некрасова отсутствует сюжетное напряжение, фабула экстенсивна и часто допускает перетасовывание глав (напр. «Кому на Руси жить хорошо»); сюжет движется или наблюдениями любопытных странников, или расспросами, или случайными встречами. Стилистике некрасовского эпоса свойственны полная и точная передача крестьянской речи, обилие диалектизмов, местных оборотов (в ранних стихах, напр. «В дороге», особенно подчеркнутое), исключительное умение воспроизводить индивидуальное своеобразие речи любого персонажа (ср. в одной только главе IV «Кому на Руси жить хорошо» - «Ярмонка» - елейную и умильную речь сельского дьячка с цитатами из священного писания, наглую речь отставного лакея, бойкую брань поссорившихся между собой баб). Эпитет Некрасов постоянен, как в крестьянской песне («ты стань-ка, добрый молодец, гляди мне в очи ясные...», «обвеял буйну голову, рассеял думы черные»), но вместе с тем он оригинален и меток («стонет кулик вороватый», «У Клима совесть глиняна» и т. д.). Огромную роль в стилистике его эпоса играют сравнения - с природой, окружающей крестьянина («Как дождь, зарядивший надолго, Негромко рыдает она»), с птицами, с насекомыми («речь барская, как муха неотвязная, Жужжит под ухо самое»), с домашними животными («корова холмогорская - не баба»), с утварью, с деревенскими учреждениями («у Клима речь короткая И ясная, как вывеска, Зовущая в кабак»). Композиция и стилистика некрасовского эпоса обусловлены той же крестьянской идеологией поэта, что и его тематика. Содержание и здесь находит себе адэкватную форму.
Противопоставление эксплоататоров эксплоатируемым не ограничивалось у Некрасова сферой усадебной деревенской действительности. Те же две общественных категории встретились ему и в столичном городе, куда он явился, лишенный поддержки отца, и где он прошел через ужасающие испытания голода. Урбанистические мотивы исключительно сильны уже в раннем творчестве Некрасова. Они звучат в его фельетонных обозрениях, они наполняют собой его ранние водевили и мелодрамы, но особенно широко развертываются они в некрасовской прозе и лирике.
Проза Некрасова, в частности его «Петербургские углы» и недавно найденная повесть «Жизнь и похождения Тихона Тростникова», во всей широте отображает тот затхлый мир столичных трущоб, который Некрасов едва ли не первым изобразил в русской литературе во всей его неприглядности. Выдержанная в ярко натуралистических тонах, проза Некрасова является прямой предшественницей прозы Николая Успенского, Левитова, Решетникова и др. разночинских беллетристов 60-х гг. Столь же замечательны и урбанистические стихотворения Некрасова, в которых он отображает жизнь обездоленных низов тогдашней столицы.
Петербург, нарисованный Некрасовым, ничем не напоминает тот торжественный и пышный образ императорской столицы, который изобразил Пушкин в прологе к «Медному всаднику» и Гоголь в финале «Невского проспекта». Революционный демократ, Некрасов дегероизирует Петербург: флаг «гордого дворца» кажется ему «простой тряпицей», дома «стоят, как крепости, пустые» («Несчастные»), Нева представляется ему «гробницей», а самый город «изношенным фатом без румян» («Сумерки»). Автору «Петербургских углов» чужды великолепие воинских парадов, роскошь столичных балетов; все свое сочувствие поэт отдает мелкому мещанству, столичной бедноте, «голи», живущей в «подвалах сырых, полутемных, зловонных, дымящихся». Одних представителей этой голи нужда и болезнь толкают на воровство, других - они вынуждают торговать своим телом. В этих нищенских трущобах свирепствуют и холод и голод.
«Уходи от голодных, больных,
Озабоченных, вечно трудящихся,
Уходи, уходи, уходи!
Петербургскую голь пощади!
Но мороз не щадит, прибавляется...»
«Всевозможные тифы, горячки,
Воспаленья идут чередом,
Мрут, как мухи, извозчики, прачки,
Мерзнут дети на ложе своем».
Бесконечной вереницей тянутся по страницам урбанистических произведений Некрасова похоронные процессии на «необозримые кладбища» Петербурга. Серией гипербол рисует Некрасов и неприглядные пейзажи «больного», «мглистого» и «туманного» Петербурга («О погоде») и его безотрадный будничный быт. Картины последнего изобилуют гротескными подробностями: гроб провожает старушка «в кацавейке, в мужских сапогах», «с похорон обратно дроги Пустые весело бегут» и пр. Отношение Некрасова к обитателям столичных трущоб лучше всего характеризуется образом избиения извозчиком беззащитной клячи («О погоде»), как бы символизирующим издевательства, к-рые испытывает и «петербургская голь»:
«Ноги как-то расставив широко,
Вся дымясь, оседая назад,
Лошадь только вздыхала глубоко
И глядела... (так люди глядят),
Покоряясь неправым нападкам».
Дышащие глубокой скорбью стихи Некрасова о столичной бедноте составляют переходный мост к открытой сатире на представителей буржуазии. Галерея сатирических образов Некрасова неисчерпаема. Бичеванию его подверглись все те, кто сидел на шее народа, кто защищал помещичье-буржуазный режим. Некрасов прошел по всем ступеням бюрократической лестницы, от мелких и подобострастных исполнителей, через делавших себе карьеру администраторов, добираясь до министра. Особняком стоят образы цензоров, чиновников, поставленных для расправы над литературой. Вторую категорию образует дворянство, прожигающее свои силы в бесчисленных кутежах, обуржуазившееся, пленившееся выгодами капиталистич. предпринимательства. Таков Гриша Зацепин: «И богомолец, и ротмистр лихой, И хлебосол - предводитель дворянства - Стал он со временем туз откупной - Эксплоататор народного пьянства» («Современники»). Буржуазную интеллигенцию - юристов, инженеров и профессуру, связавших свою судьбу с хищническим капиталом, - охватил бурный процесс идеологического перерождения. Вот между ними ученый Шнабс, к-рый, «окончив курс, на лекции студентам... с энергией внушал Любовь к труду, презрение к процентам, Громя тариф, налоги, капитал. Сочувственно ему внимали классы... А ныне он - директор ссудной кассы...» Вот адвокат, защищающий на суде отъявленного плута:
«И содрав гонорар неумеренный,
Восклицал мой присяжный поверенный:
Перед вами стоит гражданин
Чище снега альпийских вершин!..»
Беспощадность, с к-рой Некрасов обличал мелкий, гнилой буржуазный либерализм пореформенной поры, сближает его поэзию с сатирами Салтыкова-Щедрина, писателя вообще чрезвычайно близкого к Некрасову. Но главным объектом сатиры Н. являются буржуа, всемогущие обладатели денег, наглые присвоители прибавочной стоимости, окруженные всеобщим преклонением. Здесь и купцы - «торгаши», и длинная галерея столичных ростовщиков, и подрядчики, наживающиеся на военных поставках. В изображении путей первоначального накопления русского капитала Некрасов - величайший мастер: вспомним Шкурина, наживающегося на выдирании щетины их хребта живых свиней, создавшего искусственное обезземеливание крестьян, заставившего рабочего больше пить кваса и «обходиться охотно без мяса». Но лучшим памятником этого накопления бесспорно является «Железная дорога», - по выражению М. Н. Покровского, - «теория трудовой стоимости в стихах». В этом произведении с невиданной художественной силой заклеймена та дворянско-буржуазная Россия, к-рая жирела и благоденствовала на костях обезземеленного крестьянства. В этом смысле «генерал в пальто на красной подкладке» и «красный, как медь, подрядчик» представляли неразрывных союзников в капиталистическом преуспевании России. К этому «прусскому» варианту капитализма Н. относился безусловно отрицательно, и тщетны все попытки отдельных исследователей (напр. Чуковского) доказать обратное ссылками на интерес Некрасова к процессу накопительства. Эта ненависть к правящему блоку (в к-ром политическая власть принадлежала конечно генералам на красной подкладке) закономерно сочеталась в Некрасове с пламенными симпатиями к той бедноте, к-рая наполняла столичные «углы» и трущобы. Урбанизм Некрасова неотрывен от изобличения капитализма. Его огонь открыт по самым различным группам буржуазно-дворянского блока. Чиновники и профессора, дворяне и банкиры, гусары и подрядчики соединены здесь в одну неразрывную фалангу общим стремлением к наживе, общей эксплоатацией народного труда. Из «Ростовщика», «Балета», «Нравственного человека» и «Современников» бьет ключом непримиримое отрицание эксплоататоров. Некрасов изобличает русский капитализм во всеоружии реалий. В отличие от марксистов, понимавших гигантскую революционную роль формировавшегося в процессе капитализации пролетариата, Некрасов не видел этих положительных следствий капитализма: в этом в значительной мере повинна эпоха - русский капитализм был еще очень слаб. Не почувствовав в рабочих, к-рых он неоднократно изображал в своих урбанистических произведениях («О погоде», «Песни о свободном слове», та же «Железная дорога»), будущих могильщиков русского капитализма, Некрасов воспел их как его жертву.
Богатейшее социальное содержание некрасовской сатиры реализовалось рядом поэтических жанров. Серия литературных пародий свидетельствует о его освобождении от канонов дворянской поэзии; порвав с социальной средой, Некрасов рвал связи и с поэтической культурой, созданной этим классом. В «Текле» им как бы развенчивается романтический образ пушкинской Татьяны, в «Карпе Пантелеиче и Степаниде Кондратьевне» берется под обстрел высокая экзотика «индийской повести» Жуковского «Наль и Дамаянти». Но чаще всего пародируется Лермонтов - его эмфатическая фразеология, его экзотическая кавказская тематика («В один трактир они ходили прилежно», «И скучно и грустно и некого в карты надуть», «Первый шаг в Европу», «Суд» и наконец «Колыбельная песня»). Другим сатирическим жанром Некрасова является куплет - стихотворная форма с характерным делением на строфы, с последовательным развитием темы и единообразным развертыванием основного сатирического лейтмотива; характерный образец - «Нравственный человек» с неизменным самодовольным рефреном: «Живя в согласьи с строгою моралью, Я никому не сделал в жизни зла», «Современная ода» с кольцевым рефреном, романс «Еще тройка» и особенно «Песни о свободном слове», чей рефрен «Осторожность, осторожность, осторожность, господа!» превосходно характеризует многочисленные опасности, стоявшие перед свободой слова в условиях политической реакции. От куплетов сам собой напрашивался переход к более широкому сатирическому полотну, к-рое объединило бы в себе эти разрозненные этюды. Такой большой формой является у Некрасова фельетонная поэма. Композиция поэмы «Современники», представляющей собой конгломерат сценок, монологов, диалогов, характеристик, вставных куплетов, вполне соответствует ее тематике, сутолоке большого ресторана, в различных залах к-рого одновременно празднуются юбилеи, происходят отчетные собрания акционеров и развертываются кутежи. Композиционной какафонией различных «голосов» Некрасов воссоздает «во весь социальный рост необозримую толпу "героев времени". В просторные рамки этого обозрения включены более мелкие жанры, подчиненные общему обличительному заданию; такова напр. шансонетка о «мадам Жюдик», к-рую поют «в зале № 3». Сатире Некрасова присущ портретный гротеск, изображение классово чуждых ему персонажей путем резкого преувеличения отдельных черт их наружности и характера: «Князь Иван - колосс по брюху, Руки - род пуховика, Пьедесталом служит уху Ожиревшая щека». Но еще любопытнее сюжетный гротеск - песня о бурлацком горе, к-рую Некрасов вкладывает в конце поэмы в уста опьяневших от разгула хищников:
«Все в этой песне: тупое терпенье,
Долгое рабство, укор.
Чуть и меня не привел в умиленье
Этот разбойничий хор!..»
Потрясающий контраст состава хора с содержанием песни приводит к бурной сцене покаяния Зацепы - «смелый художественный прием, достойный великого мастера, контраст, ужасающий своей трагичностью», писала современная Некрасову критика. Сущность некрасовских плутократов прекрасно характеризуется и их лексиконом, изобилующим огромным количеством терминов банковского и биржевого характера, серией горделивых афоризмов о могуществе денег, и резко «прозаической» рифмовкой («души» с «барыши», «артистом» с «аферистом», «собрата» с «плутократа», «Овидий», «Фидий» и «субсидий»), и серией комических сравнений, в к-рых буржуа и бюрократы сравниваются с животными («Но свиреп он в игре, как гиена», или в ругани одного спекулянта по адресу другого - «вместо сердца грош фальшивый у тебя в груди»). Патетическая насыщенность некрасовской сатиры подчеркивается целой системой ораторских приемов - риторических вопросов и восклицаний, периодами с рядом нагнетательных и усугубительных конструкций, с внезапным срывом, когда поэт осознает вдруг бесплодность своих обличений. Вспомним срыв лицемерной патетической декламации неожиданным окриком лакея:
«Первоприсутствуя в сенате,
Радел ли ты о меньшем брате!
Всегда ли ты служил добру?
Всегда ли к истине стремился?..
- Позвольте-с! Я посторонился
И дал дорогу осетру...»
Необходимо отметить здесь наконец исключительное разнообразие метров: кроме четырехстопного ямба Некрасов пользуется дактилем («Железная дорога», «Песни о свободном слове») и особенно часто - анапестом (преимущественно в произведениях, сопрягающих с сатирой большую лирическую насыщенность: «Размышления», «О погоде», «Убогая и нарядная»). При этом Некрасов часто соединяет различные размеры; так, в «Современниках» мы найдем четырехстопный хорей, двустопный дактиль, четырехстопный амфибрахий и т. д. Сатира Некрасова - не дурной отросток его творчества, как это казалось одно время нек-рой части его критики, а равноправная часть его. В ней с исключительной страстностью и гибкостью выражена жгучая ненависть поэта к эксплоататорам и угнетателям.
Мы изучали до сих пор стиль Некрасова в отдельных составляющих его жанрах, попробуем теперь выделить в нем общие объединяющие черты. Стиль Некрасова резко противостоит ведущим линиям дворянской поэзии. Если искусство этого класса, деградировавшего и мало-помалу уступавшего поле борьбы своим антагонистам, становилось все более аполитичным, то поэзия Некрасова полна общественных мотивов. Поэзия дворян развивается под знаком признания доктрины чистого искусства, поэзия Некрасова насквозь утилитарна, неизменно ставя искусству задачи раскрытия общественных противоречий. Тем самым Некрасов оказывается виднейшим реалистом в поэзии его поры, ибо нет ни одного другого поэта, к-рый бы раскрыл эти противоречия с большей широтой и конкретностью. И наконец стиль Некрасова демократичен, ибо, развивая свои идейные тенденции, он открывает для русской поэзии новые области социальной действительности, перенося свое внимание в трущобы петербургских углов, в избы крепостных и разоренных реформой деревень. Субъектом творчества помещичьей поэзии был интеллигент-дворянин; у Некрасова это место перешло к мужику, интересы к-рого защищает вся его поэзия. Стиль Некрасова - это стиль революционного крестьянского демократа.
Многообразие поэтического стиля Некрасова создавалось не только на базе преодоления чуждых литературно-поэтических традиций, но и внимательного отбора в литературе прошлого того, что было для него хотя бы относительно приемлемо.
Основная магистраль лирики Некрасова идет в направлении беспощадного отрицания канонов дворянской лирики, что не лишает однако Некрасова диалектической связи с теми ее элементами, к-рые выражали процесс формирования нового социального качества. Характерно напр., что наряду с пародиями на лермонтовскую экзотику Некрасов продолжал те его мотивы, которые характеризовали протест Лермонтова против социальной действительности; то же самое должно быть сказано и о молодом Огареве и Плещееве, с к-рыми у Некрасова найдутся некоторые связи. Некрасов явно опирается на «гражданственную» лирику первой половины XIX в. - на Державина (ср. напр. «Размышления у парадного подъезда» с «Вельможей»), на Рылеева, чья борьба за гражданскую поэзию с пушкинской плеядой общеизвестна и прямо продолжена Некрасовым (влияние «Войнаровского» на «Несчастных» и на «Русских женщин», отмеченное некоторыми критиками 70-х гг.). В создании «народного» эпоса Некрасов широко использовал крестьянскую устно-поэтическую традицию - вначале через отраженное преломление дворянской поэзии (Жуковский в «Мечтах и звуках»), позднее - через посредство фольклорных публикаций Киреевского, Рыбникова, Шейна и наконец через непосредственное собирание Некрасова нужного ему устно-поэтического материала, мелких говорных жанров - пословиц, поговорок, загадок (последние служат основой многих образных выражений, напр. «Да правды из мошенника И топором не вырубишь, Что тени из стены»), песенных форм (семейно-бытовых песен - «Спится мне младешенькой, дремлется, мой постылый муж подымается»), причитаний («Падите, мои слезыньки») и т. д. Но особенно любопытна историко-литературная позиция Некрасова-сатирика. Отталкиваясь от высокой экзотики дворянского романтизма и пародируя ее, Некрасов опирается на фельетонно-куплетную поэзию, так широко развернувшуюся в 30-х годах (Ф. А. Кони, Григорьев, Каратыгин и др.). Он сумел однако преодолеть безыдейность этой продукции, в большинстве своем рассчитанной на потребу средней и мелкой городской буржуазии - купечества, низшего чиновничества и пр. Процесс преодоления протекал у Некрасова чрезвычайно быстро: если в «Говоруне» (1843) он еще находится во власти непритязательного зубоскальства, то уже «Нравственный человек» знаменует создание им обличительного куплета; тридцатью годами позднее мотивы «Нравственного человека» широко развернутся в сатирической поэме «Современники».
Содержание творчества Некрасова должно было обеспечить ему крупную революционизирующую роль. Этого успешно достигал и его народный эпос, проникнутый сильнейшими симпатиями к угнетенному крестьянству и жгучей ненавистью к помещикам, и язвительная сатира на хищническую российскую буржуазию, и наконец некрасовская лирика, неизменно возбуждавшая читателя трагизмом развернутых в ней социальных противоречий. Именно поэтому Некрасова взяла под свое ближайшее наблюдение цензура, справедливо не находившая в его стихах «ни одной отрадной мысли, ни тени того упования на благость провидения, которое всегда постоянно подкрепляет злополучного нищего и удерживает его от преступления» (отзыв цензора Лебедева о «Еду ли ночью по улице темной»), справедливо видевшая в «Последыше» «пасквиль на все дворянское сословие» и потому боровшаяся с творчеством «самого отчаянного коммуниста» (выражение Булгарина) безжалостным уродованием стихов, запрещением отдельных стихотворений и целых изданий. Реакции читателей на творчество Некрасова не могли быть и не были едиными. Оно встретило решительное осуждение в среде тех собственнических классов, чьим интересам противоречили его тенденции. Стихами Некрасова не случайно возмущались в воспитанном на дворянской эстетике кружке Вас. Боткина, Дружинина и Тургенева: защитникам пушкинских традиций била в глаза подчеркнутость некрасовских варваризмов, прозаизм его рифмовки («сожалели по Житомиру... Семейство пустит по миру»). «Любители русской словесности, - торжественно предрекал Тургенев в 1869, - будут еще перечитывать лучшие стихотворения Полонского, когда самое имя г. Некрасова покроется забвением. Почему же это? А потому, что в деле поэзии живуча только одна поэзия и что с белыми нитками, всякими пряностями приправленных, мучительно высиженных измышлениях "скорбной музы г. Некрасова - ее-то, поэзии-то, и нет на грош". Отталкивая от себя дворянскую критику, Некрасов нашел вторую группу своих читателей в пореформенном крестьянстве. Над симпатиями Некрасова к народу всячески потешалась буржуазно-дворянская критика. «Брось воспевать любовь ямщиков, огородников и всю деревенщину. Это фальшь, которая режет ухо», поучал Боткин в ту пору, когда он и другие члены его кружка еще не потеряли веры в Некрасова. Широкая популярность Некрасова в крестьянской и рабочей среде конца XIX в. и начале XX в. - факт бесспорный, удостоверяемый длинным рядом анкетных свидетельств и признаний. С середины 70-х гг., когда начало «Коробейников» вошло в лубочные песенники, и до наших дней Некрасов - один из любимейших поэтов этих читателей, производивший на них впечатление неотразимое, «громадное, самое сильное из всех». Однако главных своих поклонников Некрасов встретил в среде революционных разночинцев. Уже В. Белинский восторгался сочувствием Некрасова к «людям низкой породы». «Стихи Некрасова у всех на руках, - писал в 1864 В. Зайцев, - и будят ум и увлекают как своими протестами, так и идеалами». «Некрасова как поэта, - признавался тремя годами ранее радикальный разночинец Д. Писарев, - я уважаю за его горячее сочувствие к страданиям простого человека, за "честное слово", которое он всегда готов замолвить за бедняка и угнетенного. Кто способен написать "Филантроп", "Эпилог к ненаписанной поэме", "Еду ли ночью по улице темной", "Саша", "Живя в согласии со строгою моралью - тот может быть уверен в том, что его знает и любит живая Россия". «Его слава будет бессмертна, - писал Чернышевский из Сибири, - вечна любовь России к нему, гениальнейшему и благороднейшему из всех русских поэтов». Революционно-демократическая критика имела все основания давать творчеству Н. столь высокую оценку. Поэзия его неустанно звала на тернистую дорогу борьбы за угнетенный народ; выступать в эпоху буржуазно-дворянской реакции 60-70-х гг., в эпоху жесточайших репрессий против народничества и полного политического закрепощения крестьянства, за «народ» против эксплоататоров значило выступать за революцию. Когда Волконская признавалась: «Бессильно стоял передо мной Сергей, Тюрьмою измученный, бледный, И много неведомых прежде страстей Посеял в душе моей бедной» - это внутреннее перерождение характеризовало не только жен декабристов, но в еще большей степени присуще было сотням и тысячам девушек и женщин-«разночинок», рвавших все связи с тиной семейно-патриархального уклада и политически прозревавших. Н. проводил прямую связь между декабристами и революционной молодежью. «Быть может, - обещал он в том же самом эпилоге, - мы, рассказ свой продолжая, Когда-нибудь коснемся и других, Которые, отчизну покидая, Шли умирать в пустынях снеговых». Но и без этого прямого указания на революционных разночинцев исторические поэмы Н. должны были возбуждать в их среде огромный революционный энтузиазм, как и все его творчество в целом. Свидетельства Л. Дейча, Г. В. Плеханова, М. Ольминского и мн. др. это подтверждают.
Некрасов пользовался огромной популярностью у поэтов революционной демократии 60-80-х гг., к-рые видели в нем главу новой поэтической школы. Такие поэты революционной демократии, как В. Курочкин, Гольц-Миллер, Гнут-Ломан и Жулев, такие радикалы, как Вейнберг, Минаев, такие народники, как Симборский, П. Якубович, следовали в своей творческой работе заветам Некрасова, учились у него новым художественным приемам. Идеи женской эмансипации, внимание к жизни городских низов, глубокое сочувствие задавленному крестьянству, резкое отрицание дворянской идеологии и дворянской поэзии - все эти отличительные черты некрасовской поэзии были характерны и для творчества перечисленных поэтов. У Некрасова они развернулись особенно широко, что было обусловлено как размером его творческого дарования, так и сложностью его творческого пути.
Некрасов перерос свою эпоху. Его ценность для современного пролетарского читателя не только в том, что в его творчестве едва ли не впервые в русской поэзии отображена жизнь рабочего класса пореформенной поры (пейзаж дальних предместий с клубами дыма «из труб колоссальных» в стих. «О погоде», образы типографских рабочих в «Песнях о свободном слове», землекопов - в «Железной дороге» и т. д.), но и в том, что он служил всем своим творчеством тому делу социального переустройства, к-рое так широко развертывается в настоящее время рабочим классом. Разве не актуальна напр. в наше время лирика Некрасова с ее основной темой социальной переплавки личности, разве не стоят в наше время эти проблемы перед мелкобуржуазной интеллигенцией, тяготеющей к пролетариату, но зачастую бессильной преодолеть в себе связи с буржуазным миром? Разве не актуальны мотивы некрасовских поэм о страданиях крестьян в дворянско-буржуазном строе? Разве нам не нужна его сатира на этот строй и разве отошла в вечность его пламенная ненависть к эксплоататорам? Поскольку в мире еще не уничтожена эксплоатация и мир еще делится на угнетаемых и угнетателей, социальный пафос некрасовского творчества остается действенным и организующим. Может быть ни в чем Н. не созвучен нам в такой степени, как в преклонении перед «бодрым» трудом «неутомимого» народа. Поэт, знавший только рабский труд крепостных или освобожденных от земли крестьян и не менее тяжкую работу бесправных фабричных, сумел сквозь остроту противоречий, обуревавших его социальное сознание, пронести глубокую уверенность в созидательную способность трудящихся и в то, что рано или поздно придет «черед иных картин», наступление иного социального порядка. Это дает ему право на величайшее уважение класса, строящего социализм.
Задача использования некрасовского наследства является одной из тех проблем, которые стоят в порядке дня советской литературы. Современные поэты должны учиться у Некрасова демократизму стиля, его глубокому уменью ставить искусство на службу общественным устремлениям рабочего класса, его реалистическому изображению действительности. Искусство поэта формировалось на мелкобуржуазной основе, но оно служило революции, воспитывало революционеров и является одним из самых близких пролетариату и непосредственных предшественников социалистического реализма.
Судьбу и личность каждого человека нельзя понять до конца вне судьбы его рода, его предков. С начала XVIII века дворянский род Некрасовых оказался неразрывно связан с селением (деревней, позднее сельцом) Грешнево в Ярославском уезде, которое стояло на дороге, издавна связывающей по левому берегу Волги города Кострому и Ярославль. В начале XVIII века Грешнево входило в состав поместья стольника Бориса Ивановича Неронова, прапрадеда поэта13* .
В 1736 г. дочь Б. И. Неронова, Прасковья Борисовна, вышла замуж за рейтара конной гвардии Алексея Яковлевича Некрасова. В приданое за женой А. Я. Некрасов получил ярославское поместье – сельцо Васильково с деревнями Кощевкой, Гогулино и полдеревни Грешнево14 . Таким образом, первым владельцем Грешнева из рода Некрасовых был прадед поэта А. Я. Некрасов. После его кончины (он умер около 1760 г.) владельцами ярославского именья стали П. Б. Некрасова (умерла после 1780 г.) и её единственный сын Сергей Алексеевич, дед поэта. У живших в Москве отставного штык-юнкера артиллерии С. А. Некрасова и его жены Марии Степановны (урожденной Грановской) было шесть сыновей и три дочери, в том числе и Алексей, будущий отец поэта15 . Сергей Алексеевич, бывший страстным картежником, после ряда крупных проигрышей влез в большие долги, для уплаты которых пришлось закладывать именья. В самом начале XIX века он был вынужден продать дом в Москве и переехать с семьей в Грешнево16 . С тех пор и вплоть до отмены крепостного права Некрасовы обычно жили в Грешневе.
С. А. Некрасов скончался 3 января 1807 г.17 Первым из Некрасовых дед поэта был похоронен на приходском кладбище у стен Петропавловской церкви* села Абакумцева, находящегося в трех верстах от Грешнева. Могила С. А. Некрасова сохранялась в Абакумцеве вплоть до начала XX в. Позднее на кладбище у стен этого храма завершили свой жизненный путь дети и внуки Сергея Алексеевича.
Родители поэта
Отец поэта, Алексей Сергеевич Некрасов, по-видимому, появился на свет в Москве. С определением точного года его рождения дело обстоит весьма запутанно. Долгое время считалось, что А. С. Некрасов родился в 1788 г., однако недавно С. В. Смирнов на основании целого ряда документов убедительно доказал, что отец поэта родился в 1794 или 1795 г.19 Как писалось выше, Алексей Сергеевич рано лишился своего отца, скончавшегося 3 января 1807 г. Вскоре опекун определил троих младших сыновей С. А. Некрасова – Сергея, Дмитрия и Алексея – на службу в Тамбовский пехотный полк, который стоял тогда в Костроме. А. С. Некрасов начал службу в Тамбовском пехотном полку 30 марта 1807 года в чине унтер-офицера20 . В это время ему было только 12 (или 13) лет. В том же 1807 г. вместе с полком А. С. Некрасов выступил из Костромы в поход в Восточную Пруссию; напомним, что была эпоха наполеоновских войн и Восточная Пруссия являлась одним из главных театров боевых действий русских и французских войск. 2 декабря 1810 года А. С. Некрасов был произведен в прапорщики и переведен на службу в 28-й егерский полк. 17 сентября 1811 г. ему присвоили чин подпоручика. В этом звании отец поэта и встретил Отечественную войну 1812 г.21
Об участии А. С. Некрасова в Отечественной войне в некрасоведении обычно не говорилось. Как правило, в литературе мы застаем капитана А. С. Некрасова уже в 1821 г., стоявшем с 36-м егерским полком на Западной Украине, в Подольской губернии, где у него и рождается сын Николай. Чем занимался отец поэта в предыдущие годы, как правило, оставалось «за кадром». Причины подобного умалчивания понятны. За А. С. Некрасовым закрепилась устоявшаяся репутация жестокого помещика-крепостника, участники же войны 1812 года в массовом сознании традиционно пользовались уважением, и, чтобы не «подрывать» репутацию, вопрос об участии Некрасова-старшего в Отечественной войне обычно замалчивался. В. Е. Евгеньев-Максимов пишет, что вопрос о том, был ли Алексей Сергеевич «сколько-нибудь активным участником наполеоновских войн, совпавших по времени с его службой в армии (…), остается открытым»22 Правда, исследователь упоминает о книге Н. В. Гербеля «Русские поэты в биографиях и образцах», вышедшую в 1873 г., где говорилось, что «Алексей Сергеевич сделал всю кампанию 1812-1814 годов (…) и потерял двух старших братьев при Бородино»23 . В. Е. Евгеньев-Максимов отмечает: «Возможно, что биография эта была просмотрена Некрасовым (в оставшихся после него бумагах мы нашли её рукописную копию)»24 .
Да, прямых свидетельств об участии А. С. Некрасова в сражениях Отечественной войны 1812 года у нас нет, однако, согласимся, трудно предположить, чтобы, находясь в рядах воюющей армии, офицер не принимал участия в боевых действиях. Неизвестно нам, и где для А. С. Некрасова закончилась война.
В некрасоведении, по сути, игнорировалось и то, что в войне участвовали трое старших братьев Алексея Сергеевича (родных дядей поэта), которые, как писал Н. А. Некрасов, были «убиты под Бородиным в один день» (XII, 17)* . В одном из документов Алексей Сергеевич указал, что трое его братьев – Василий, Александр и Павел – «в сражениях убиты»25 .
После окончания Отечественной войны и Заграничных походов русской армии 28-й егерский полк, в котором служил А. С. Некрасов, стоял на западных рубежах империи, в Винницком уезде Подольской губернии. Здесь А. С. Некрасов и познакомился со своей будущей женой. 11 ноября 1817 года в Успенской церкви местечка Юзвин Винницкого уезда состоялось венчание поручика А. С. Некрасова и малороссийской дворянки Елены Андреевны Закревской26 .
О матери поэта, Е. А. Закревской, известно немного, а то, что известно, давно вызывает споры. Во-первых, запутан вопрос о точном годе её рождения. Традиционно считалось, что она родилась в 1796 г. Эта дата попала в литературу благодаря В. Е. Евгеньеву-Максимову, который в 1913 году видел в метрической книге церкви с. Абакумцева запись о её кончине: «1841 года, 29 июля умерла от чахотки у майора Алексея Сергеевича жена его, Елена Андреевна, 45 лет отроду»27 . Согласно данной записи, Елена Андреевна родилась в 1796 г., и до недавнего времени эта дата являлась общепринятой. Однако С. В. Смирнов на основании архивных документов установил другую дату – 1803 год. В формулярном списке А. С. Некрасова за 1838 год сказано, что его жена имеет «отроду 35 лет»28 . В метрической книге Воскресенской церкви Ярославля, где состоялось отпевание Елены Андреевны, в записи о её смерти сказано, что усопшей «38 лет»29 , что опять указывает на 1803 г., как на год её рождения.
Во-вторых, мы не знаем даже, какое имя носила мать поэта: в одних документах она именуется Еленой, в других – Александрой. В связи с этим в литературе давно стоит вопрос о её национальности. По мнению С. В. Смирнова, наличие у жены А. С. Некрасова двух имен указывает на её «принадлежность к католичеству в раннем возрасте». Однако исследователь делает оговорку: «Думается, что принадлежность в девичестве к католичеству не указывает на польское происхождение матери поэта. Её католичество – плоды “тщательного” воспитания у иезуитов её отца, дань польско-католическому влиянию в крае, где элементам польско-католической культуры придавалось значение престижности, принадлежности к местной верхушки»30 .
В 1820 году у молодых супругов родился первенец – сын Андрей, в самом начале 1821 г. – дочь Елизавета. В конце 1821 года на свет появился их третий ребенок – сын Николай. Долгое время ошибочно считалось, что Н. А. Некрасов родился 22 ноября (4 декабря по н. ст.) 1821 г. в местечке Юзвин Винницкого уезда. Лишь в 1949 году А. В. Попов документально доказал, что поэт родился 28 ноября (10 декабря по новому стилю) в местечке Немиров* Винницкого уезда Подольской губернии31 .
Крещение будущего поэта почему-то произошло почти через три года после рождения – 7 октября 1824 г. в церкви с. Сениок Подольской губернии32 . При крещении ребенок получил имя в честь святителя Николая, архиепископа Мир Ликийских, издавна особенно почитаемого на Руси.
16 января 1823 года А. С. Некрасов «за болезнью» был уволен с военной службы «майором с мундиром»33 . Традиционно считалось, что Некрасовы переехали в Грешнево в конце 1824 г. Однако, как убедительно доказал недавно В. И. Яковлев, А. С. Некрасов с семьей приехал в родовую усадьбу под Ярославлем в 1826 г.34 Этот же исследователь дал и поразительный ответ на вопрос, почему А. С. Некрасов, проживший на Украине после выхода в отставку почти три года, уехал оттуда в Грешнево. «Что касается причин переезда А. С. Некрасова с Украины в Грешнево в 1826 году, – пишет В. И. Яковлев, – то они (…), очевидно, связаны с обстановкой, сложившейся в результате разгрома южного центра декабристского движения. До ухода в отставку в 1823 году А. С. Некрасов служил в г. Немирове, в воинском подразделении, входящем в 18-ю пехотную дивизию, которая, в свою очередь, числилась в составе 2-й армии. Штаб-квартира 2-й армии располагалась в г. Тульчине в пределах 30 км от Немирова. В Тульчине же в 1821-1826 гг. размещалась центральная управа Южного общества, возглавляемая П. И. Пестелем»35 . Вслед за разгромом восстания Черниговского полка на Украине начались массовые аресты. «По-видимому, опасения за судьбу своего семейства, – продолжает В. И. Яковлев, – и несомненные личные знакомства по прежней службе со многими из “заговорщиков”, что прямо предполагала исполнявшаяся А. С. Некрасовым должность бригадного адъютанта, – и послужили основной причиной переезда на жительство в родовую усадьбу – сельцо Грешнево Ярославской губернии»36 .
По-видимому, в летние месяцы 1826 года семья Некрасовых покинула Подольскую губернию и отправилась – скорее всего, через Киев и Москву – на Верхнюю Волгу.
13. Яковлев В. И. Род и наследственные владения дворян Некрасовых в XVII – первой трети XIX вв. // Карабиха: Историко-литературный сборник. Ярославль, 1993, с. 226 (далее – Яковлев В. И. Род и наследственные владения дворян Некрасовых в XVII – первой трети XIX вв.).
14. Там же, с. 226-227.
15. Некрасов Н. К. По их следам, по их дорогам. Ярославль, 1975, с. 247 (далее – Некрасов Н. К. По их следам, по их дорогам).
16. Евгеньев-Максимов В. Жизнь и деятельность Н. А. Некрасова. М.-Л., 1947, т. 1, с. 14 (далее – Евгеньев-Максимов В. Жизнь и деятельность Н. А. Некрасова).
17. Яковлев В. И. Род и наследственные владения дворян Некрасовых, с. 229.
18. Монастыри и храмы земли Ярославской. Ярославль – Рыбинск, 2000, т. II, с. 245.
19. Смирнов С. В. Автобиографии Некрасова. Новгород, 1998, с. 179 (далее – Смирнов С. В. Автобиографии Некрасова).
20. Там же, с. 172.
21. Там же.
22. Евгеньев-Максимов В. Е. Жизнь и деятельность Н. А. Некрасова, т. 1, с. 28-29.
23. Там же, с. 29.
24. Там же.
25. Смирнов С. В. Автобиографии Некрасова, с. 169.
26. Ашукин Н. С. Летопись жизни и творчества Н. А. Некрасова. М.-Л., 1935, с. 20 (далее – Ашукин Н. С. Летопись жизни и творчества Н. А. Некрасова).
27. Евгеньев-Максимов В. Е. Из прошлого. Записки некрасоведа // Некрасовский сборник. Л., 1980, вып. VIII, с. 223.
28. Цит. по: Смирнов С. В. Автобиографии Некрасова, с. 11.
29. Там же, с. 12.
30. Там же, с. 176.
31. Попов А. Когда и где родился Некрасов? К пересмотру традиции // Литературное наследство. М., 1949, т. 49-50, с. 605-610.
32. Смирнов С. В. Автобиографии Некрасова, с. 175.
33. Евгеньев-Максимов В. Е. Жизнь и деятельность Н. А. Некрасова, т. 1, с. 28.
34. Яковлев В. И. Род и наследственные владения дворян Некрасовых в XVIII – первой трети XIX вв., с. 249-251.
35. Там же, с. 251.
Николай Алексеевич Некрасов - русский писатель и поэт, который своими произведениями заставлял восхищаться весь мир.
Происхождение
Николай Некрасов родился в дворянской семье, которая в то время имела достаточно большое состояние. Местом рождения поэта считается город Немиров, расположенный в Подольской губернии.
Отец писателя, Алексей Сергеевич Некрасов, был военным офицером и состоятельным помещиком, который очень любил играть в азартные игры, карты.
Мать Н. Некрасова, Елена Закревская, происходила из богатой семьи, главой который был уважаемый человек. Елена отличалась широким кругозором и впечатляющей красотой, поэтому родители Закревской были против брака с Алексеем, но свадьба состоялась против воли родителей.
Николай Некрасов очень любил свою мать, что видно в произведениях «Последние песни», «Мама» и в других поэмах и стихотворениях. Именно мама является главным положительным лицом в мире писателя.
Детство и образование поэта
Своё детство писатель провёл со своими братьями и сёстрами в имении Грешнево, которое принадлежало его семье.
Юный поэт видел, как страдает простой народ под гнётом помещиков. Это и послужило идеей для будущих его произведений.
Когда мальчику стукнуло 11 лет, его отправили в гимназию, где он учился до 5 класса. Учился Некрасов слабо, но первые его стихи уже заполняли страницы тетрадей.
Серьёзный шаг. Начало творчества
Следующим шаг Н. Некрасов - это переезд в Санкт-Петербург, где он подал желание посещать лекции в университете.
Отец писателя был строгим и принципиальным человеком, который хотел, чтобы его сын стал военным. Сын пошёл против воли отца, лишая себя финансовой помощи и уважения со стороны семьи.
В новом городе, чтобы выжить, приходилось зарабатывать написанием статей. Так и произошло знакомства начинающего поэта с известным критиком Белинским. Через пару лет Некрасов становится владельцем известного литературного издания, имевшее большое влияние, «Современник», но вскоре цензура закрывает журнал.
Активная деятельность писателя. Вклад в литературу
Заработав значительную сумму денег, Некрасов принимает решение выпустить в свет свой первый сборник стихов «Мечты и звуки». Сборник не пришёлся по душе народу, поэтому это был полный провал, но поэт не стал расстраиваться и взялся за написание прозаических произведений.
Журнал «Современник», в котором Николай Некрасов редактировал и писал тексты, очень сильно повлиял на жизнь на писателя. В это же время поэт создаёт несколько сборников личных стихотворений. Впервые большую известность принесли Некрасову его творения «Крестьянские дети» и «Коробейники».
Журнал «Современник» показал миру таких талантливых людей, как и И. Гончаров, и других писателей, поэтов. Лев Толстой и Федор Достоевский стали известны всему миру благодаря Николаю Некрасову, который принял решение печатать их на страницах журнала.
В 40-х годах 19 века ещё одно издание «Отечественные записки» стало сотрудничать с Николаем Некрасовым.
Юный Некрасов видел, как приходилось тяжело приходилось простому крестьянину, поэтому это не осталось без внимания в произведениях писателя. Яркая особенность творчества Некрасова - использование разговорной речи в произведениях: стихах и рассказах.
Некрасов за десять последних лет жизни выпускает множество известных произведений о декабристах и простом народе: «Кому на Руси хорошо», «Дедушка», «Русские женщины» и другие.
Смерть писателя
В 1875-ом году у Н. Некрасова диагностировали рак кишечника. Свой последний сборник «Последние песни», созданный в страшных муках, поэт посвящает Зинаиде Николаевне - своей жене.
27 декабря 1877 года болезнь одолела Николая Некрасова. Могила писателя, который внёс огромный вклад в литературную жизнь, находится в Санкт- Петербурге.
Если это сообщение тебе пригодилось, буда рада видеть тебя
"За Некрасовым остается бессмертие, вполне им заслуженное". Ф.М.Достоевский "Личность Некрасова является и до сих пор еще камнем преткновения для всех имеющих обыкновение судить шаблонными представлениями". А.М.Скобичевский
Н.А. Некрасов
10 декабря (28 ноября по ст.ст.) 1821 года родился Николай Алексеевич Некрасов – блестящий издатель, писатель-публицист, близкий революционно-демократическим кругам, бессменный редактор и издатель журнала «Современник» (1847-1866).
До Некрасова в русской литературной традиции существовал взгляд на поэзию, как способ выражения чувств, а прозу – как способ выражения мыслей. 1850-60-е годы - время очередного «великого перелома» в истории России. Общество не просто требовало перемен экономических, социальных и политических. Назревал великий эмоциональный взрыв, эпоха переоценки ценностей, вылившаяся в конечном итоге в бесплодные заигрывания интеллигенции с народной стихией, раздувание революционного пожара и полный отход от традиций романтизма в русской литературе. Отвечая требованиям своего непростого времени, Некрасов решил приготовить некий «салат» из народной поэзии и обличительно-публицистической прозы, который пришёлся весьма по вкусу его современникам. Главной темой такой «адаптированной» поэзии является человек как продукт определённой социальной среды, а печаль об этом человеке (по Некрасову) – есть основная задача лучших граждан современного ему российского общества.
Публицистические очерки «печальника» Некрасова, облачённые им в эмоционально-лирическую упаковку, долгое время являлись образцом гражданской лирики для писателей - демократов второй половины XIX- начала XX веков. И хотя здравомыслящее меньшинство российского общества вовсе не считало рифмованные фельетоны и прокламации господина Некрасова высокой поэзией, уже при жизни автора некоторые из них были включены в школьные программы, а сам Некрасов обрёл статус «истинно народного поэта». Правда, только в среде «кающейся» на все лады дворянско-разночинской интеллигенции. Сам народ о существовании поэта Некрасова (равно как Пушкина и Лермонтова) даже не подозревал.
Издатель одного из самых читаемых журналов, удачливый бизнесмен от литературы, Н.А. Некрасов великолепно вписался в свою непростую эпоху. Долгие годы ему удавалось манипулировать литературными вкусами своих современников, чутко отзываясь на все требования политического, экономического, литературного рынка второй половины XIX века. «Современник» Некрасова стал средоточием и центром притяжения самых различных литературных и политических течений: от весьма умеренного либерализма Тургенева и Толстого до демократов-революционеров (Добролюбова и Чернышевского).
В своих поэтических стилизациях Некрасов поднимал самые наболевшие, самые актуальные проблемы предреформенной и пореформенной России XIX века. Многие его сюжетные зарисовки впоследствии нашли своё отражение в трудах признанных классиков русской литературы. Так, вся философия и даже «поэтика» страдания у Ф.М. Достоевского во многом сложились под прямым и сильнейшим влиянием Некрасова.
Именно Некрасову мы обязаны многими «крылатыми» фразами и афоризмами, навсегда вошедшими в нашу повседневную речь. («Сейте разумное, доброе, вечное», «Счастливые глухи к добру», «Бывали хуже времена, но не было подлей» и т.д.)
Семья и предки
Н.А. Некрасов дважды всерьёз пытался сообщить общественности основные вехи своей небезынтересной биографии, но всякий раз пытался делать это в наиболее кризисные для себя моменты. В 1855 году писатель считал, что он смертельно болен, и не собрался написать историю своей жизни, потому что выздоровел. А двадцать лет спустя, в 1877 году, будучи действительно смертельно больным, попросту не успел.
Впрочем, вряд ли потомки смогли бы почерпнуть из этих авторских историй какие-либо достоверные сведения или факты. Автобиография нужна была Некрасову исключительно для автоисповеди, направленной на поучение и назидание литературным потомкам.
«Мне пришло в голову писать для печати, но не при жизни моей, свою биографию, т. е. нечто вроде признаний или записок о моей жизни – в довольно обширном размере. Скажи: не слишком ли это - так сказать - самолюбиво?» - спрашивал он в одном из писем И.С. Тургенева, на котором тогда он проверял почти всё. И Тургенев ответил:
«Вполне одобряю твое намерение написать свою биографию; твоя жизнь именно из тех, которые, отложа всякое самолюбие в сторону, должны быть рассказаны - потому что представляют много такого, чему не одна русская душа глубоко отзовется».
Ни автобиографии, ни записи литературных воспоминаний Н.А.Некрасова так и не состоялось. Поэтому всё, что мы знаем сегодня о ранних годах «печальника земли русской» почёрпнуто биографами исключительно из литературных произведений Некрасова и воспоминаний близких ему людей.
Как свидетельствует несколько вариантов начала «автобиографии» Некрасова, сам Николай Алексеевич не смог толком определиться ни с годом, ни с днём, ни с местом своего рождения:
"Я родился в 1822 году в Ярославской губернии. Мой отец, старый адъютант князя Витгенштейна, был капитан в отставке..."
"Я родился в 1821 году 22 ноября в Подольской губернии в Винницком уезде в каком-то жидовском местечке, где отец мой стоял тогда с своим полком..."
На самом деле Н.А.Некрасов родился 28 ноября (10 декабря) 1821 года в украинском местечке Немирове. Один из современных исследователей также полагает, что местом его рождения была деревня Синьки в нынешней Кировоградской области.
Историю рода Некрасовых также никто не писал. Дворянский род Некрасовых был довольно древним и чисто великорусским, но за отсутствием у них документов не был занесён в ту часть родословной книги дворян Ярославской губернии, куда помещалось столбовое дворянство, и официальный счёт идёт во второй части от 1810 года - по первому офицерскому чину Алексея Сергеевича Некрасова (отца будущего поэта). Недавно найден и герб Некрасовых, утвержденный императором Николаем II в aпреле 1916 года.
Когда-то род был очень богатым, но, начиная с прадеда, дела Некрасовых шли всё хуже и хуже, благодаря их пристрастию к карточной игре. Алексей Сергеевич, рассказывая славную родословную своим сыновьям, резюмировал: «Предки наши были богаты. Прапрадед ваш проиграл семь тысяч душ, прадед - две, дед (мой отец) - одну, я - ничего, потому что нечего было проигрывать, но в карточки поиграть тоже люблю».
Его сын Николай Алексеевич первым переломил судьбу. Нет, он не обуздал свою пагубную страсть к картам, не бросил играть, но бросил проигрывать. Все его предки проигрывали - он один отыгрывал. И отыграл очень много. Счёт шел если не на миллионы, то уж на сотни тысяч. Его партнёрами по картам были и крупные помещики, и важные государственные сановники, и очень богатые люди России. По словам самого Некрасова, только будущий министр финансов Абаза проиграл поэту около миллиона франков (по тогдашнему курсу – полмиллиона русских рублей).
Однако успех и финансовое благополучие пришли к Н.А.Некрасову далеко не сразу. Если говорить о его детских и юношеских годах, то они, действительно, были полны лишений и унижений, впоследствии сказавшихся на характере и мировосприятии писателя.
Детство Н.А.Некрасов провёл в ярославском имении отца Грешнево. Отношения родителей будущего поэта оставляли желать лучшего.
В неведомой глуши, в деревне полудикой Я рос средь буйных дикарей, И мне дала судьба, по милости великой, В руководители псарей.
Под «псарём» следует здесь понимать отца – человека необузданных страстей, ограниченного домашнего тирана и самодура. Всю свою жизнь он посвятил тяжбам с родственниками по делам имения, а когда выиграл основное дело о владении тысячей крепостных душ, вышел Манифест 1861 года. Старик не смог пережить «освобождения» и умер. До этого у родителей Некрасова было всего около сорока крепостных и тринадцать человек детей. О какой семейной идиллии в таких условиях могла идти речь?
Зрелый Некрасов впоследствии отказался от многих своих обличительных характеристик в адрес родителя-крепостника. Поэт признал, что его отец был не хуже и не лучше других людей своего круга. Да, он любил охоту, держал собак, целый штат псарей, активно приобщал к охотничьим занятиям и старших сыновей. Но традиционная осенняя охота для мелкопоместного дворянина не была просто забавой. При общей ограниченности средств охотничья добыча - серьёзное подспорье в хозяйстве. Она позволяла прокормить многочисленную семью и дворню. Молодой Некрасов это прекрасно понимал.
По собственному признанию писателя, в его ранних произведениях («Родина») сказались юношеский максимализм и дань пресловутому «эдипову комплексу» - сыновняя ревность, обида на родителя за измены любимой матери.
Светлый образ матери, как единственное позитивное воспоминание о детстве, Некрасов пронёс через всю свою жизнь, воплотив его в своей поэзии. О матери поэта биографы Некрасова и по сей день не знают ничего реального. Она остается одним из самых загадочных образов, связанных с русской литературой. Не сохранилось никаких изображений (если они вообще были), никаких вещей, никаких письменных документальных материалов. Со слов самого Некрасова известно, что Елена Андреевна была дочерью богатого малороссийского помещика, хорошо образованная, красивая женщина, которая неизвестно почему вышла за бедного, ничем не примечательного офицера и уехала с ним в Ярославскую губернию. Елена Андреевна умерла довольно молодой – в 1841 году, когда будущему поэту не исполнилось и 20-и лет. Сразу же после смерти жены отец ввёл в дом на правах хозяйки свою крепостную любовницу. «Во мне спасла живую душу ты,» - напишет сын в стихах о матери. Её романтический образ пройдёт основным лейтмотивом через всё последующее творчество Н.А. Некрасова.
В 11 лет Николай вместе со старшим братом Андреем отправился учиться в гимназию в Ярославле. Учились братья плохо, дошли только до 5 класса, не будучи аттестованными по целому ряду предметов. По воспоминаниям А.Я.Панаевой, Некрасов рассказывал, что «своекоштные» гимназисты жили в городе, на съёмной квартире под присмотром лишь одного пьющего «дядьки» из отцовских крепостных. Некрасовы были предоставлены сами себе, целыми днями гуляли по улицам, играли в бильярд и не слишком утруждали себя чтением книг или посещением гимназии:
В пятнадцать лет я был вполне воспитан, Как требовал отцовский идеал: Рука тверда, глаз верен, дух испытан, Но грамоте весьма нетвердо знал.
Тем не менее, к 13-14 годам «грамоте» Николай знал, и весьма неплохо. Год-полтора отец Некрасова занимал должность исправника – полицейского уездного начальника. Подросток исполнял при нём обязанности секретаря и ездил с родителем, воочию наблюдая криминальную жизнь уезда во всём её неприглядном свете.
Итак, как мы видим, ничего похожего на прекрасное домашнее образование Пушкина или Лермонтова, за плечами будущего поэта Некрасова не было и в помине. Напротив, его можно было считать человеком малообразованным. До конца жизни Некрасов так и не выучил ни одного иностранного языка; читательский опыт молодого человека также оставлял желать лучшего. И хотя Николай начал писать стихи с шести-семи лет, к пятнадцати годам его поэтические творения ничем не отличались от «пробы пера» большинства дворянских недорослей его круга. Зато юноша обладал отличными охотничьими навыками, прекрасно ездил верхом, метко стрелял, был физически крепок и вынослив.
Нет ничего удивительного в том, что отец настаивал на военной карьере – несколько поколений дворян Некрасовых вполне успешно служили царю и Отечеству. Но сын, никогда не отличавшийся любовью к наукам, неожиданно для всех захотел поступить в университет. В семье произошла серьёзная размолвка.
«Мать хотела, - вспоминал со слов Некрасова Чернышевский, - чтоб он был образованным человеком, и говорила ему, что он должен поступить в университет, потому что образованность приобретается в университете, а не в специальных школах. Но отец не хотел и слышать об этом: он соглашался отпустить Некрасова не иначе, как только для поступления в кадетский корпус. Спорить было бесполезно, мать замолчала... Но он ехал с намерением поступить не в кадетский корпус, а в университет...»
В столицу юный Некрасов ехал с тем, чтобы обмануть отца, но обманулся сам. Не имея достаточной подготовки, экзамены в университет он не выдержал, а поступать в кадетский корпус наотрез отказался. Разгневанный Алексей Сергеевич оставил шестнадцатилетнего отпрыска без всяких средств к существованию, предоставив ему самому устраивать собственную судьбу.
Литературный бродяга
Можно с уверенностью сказать, что ни один русский писатель не имел ничего даже близко подходящего к жизненному и житейскому опыту, через который прошёл молодой Некрасов в свои первые петербургские годы. Один из своих рассказов (отрывок из романа) он назвал позднее «Петербургские углы». Он мог бы только на основе личных воспоминаний написать и какое-нибудь «Петербургское дно», на котором не побывал и сам Горький.
В 1839-1840-х годах Некрасов пытался войти в отечественную литературу как лирический поэт. Несколько его стихотворений были опубликованы в журналах («Сын отечества», «Библиотека для чтения»). Имел он также беседу с В.А.Жуковским – воспитателем цесаревича и наставником всех молодых поэтов. Жуковский посоветовал юному дарованию публиковать свои стихотворения без подписи, ибо потом самому стыдно будет.
В 1840 году Некрасов выпустил поэтический сборник «Мечты и звуки», подписавшись инициалами «Н.Н.». Книга успеха не имела, а рецензии критиков (в том числе и В.Г.Белинского) были просто убийственны. Кончилось тем, что автор сам скупил весь тираж и уничтожил его.
Тем не менее, тогда ещё совсем юный Некрасов не разочаровался в избранном пути. Он не встал в позу обиженного гения, не скатился до вульгарной пьянки и бесплодных сожалений. Напротив, молодой поэт проявил величайшую трезвость ума, полную и никогда ему в дальнейшем не изменившую самокритичность.
Позднее Некрасов вспоминал:
«Я перестал писать серьезные стихи и стал писать эгоистически», иначе говоря - для заработка, для денег, иногда просто для того, чтобы не умереть с голода.
С «серьёзными стихами», как и с университетом, дело кончилось крахом. После первого провала Некрасов предпринимал неоднократные попытки подготовиться и ещё раз сдать вступительные экзамены, но получал одни единицы. Некоторое время он числился вольнослушателем философского факультета. Слушал лекции бесплатно, так как отец раздобыл у ярославского предводителя дворянства справку о своём «недостаточном состоянии».
Материальное положение Некрасова в этот период можно охарактеризовать одним словом – «голод». Он скитался по Петербургу почти бездомный, вечно голодный, плохо одетый. Со слов позднейших знакомых, в те годы Некрасова жалели даже нищие. Однажды он ночевал в ночлежке, где написал нищей старухе аттестат и получил от неё 15 копеек. На Сенной площади он подрабатывал писанием писем и прошений безграмотным крестьянам. Актриса А.И. Шуберт вспоминала, что они с маменькой прозвали Некрасова «несчастным» и подкармливали его, словно бродячего пса, остатками своего обеда.
При этом Некрасов был человеком страстного, гордого и независимого характера. Это точно подтвердила вся история разрыва с отцом, да и вся его дальнейшая судьба. Первоначально гордость и независимость проявлялись именно в отношениях с отцом. Некрасов ни разу ни на что не пожаловался и ни разу ничего не попросил ни у отца, ни у своих братьев. В этом плане своей судьбой он обязан только себе – и в плохом, и в хорошем смысле. В Петербурге его гордость и достоинство подвергались постоянным испытаниям, претерпевали оскорбления и унижения. Вот тогда-то, видимо, в один из горчайших дней поэт дал себе слово на исполнение одной клятвы. Надо сказать, что клятвы тогда были в моде: клялись Герцен и Огарёв на Воробьёвых горах, давал себе «аннибалову клятву» Тургенев, клялся в своих дневниках и Л.Толстой. Но ни Тургеневу, ни Толстому, ни тем более Огарёву и Герцену никогда не угрожала голодная или холодная смерть. Некрасов, подобно Скарлетт О`Хара, героине романа М.Митчелл, поклялся себе лишь в одном: не умереть на чердаке.
Может быть, только Достоевский вполне понял конечный смысл, безусловное значение такой клятвы Некрасова и почти демоническую неукоснительность её исполнения:
«Миллион - вот демон Некрасова! Что ж, он любил так золото, роскошь, наслаждения и, чтобы иметь их, пускался в "практичности"? Нет, скорее это был другого характера демон, это был самый мрачный и унизительный бес. Это был демон гордости, жажды самообеспечения, потребности оградиться от людей твердой стеной и независимо, спокойно смотреть на их угрозы. Я думаю, этот демон присосался еще к сердцу ребенка, ребенка пятнадцати лет, очутившегося на петербургской мостовой, почти бежавшего от отца... Это была жажда мрачного, угрюмого, отъединенного самообеспечения, чтобы уже не зависеть ни от кого. Я думаю, что я не ошибаюсь, я припоминаю кое-что из самого первого моего знакомства с ним. По крайней мере мне так казалось потом всю жизнь. Но этот демон все же был низкий демон...» .
Счастливый случай
Практически все биографы Некрасова отмечают, что как бы не сложилась судьба «великого печальника земли русской», он рано или поздно смог бы выбраться с петербургского дна. Любой ценой он построил бы свою жизнь так, как считал нужным, смог бы добиться успеха если не на литературном, то на любом другом поприще. Так или иначе, но «низкий демон» Некрасова был бы удовлетворён.
И.И. Панаев
Однако не для кого не секрет, что прочно войти в литературную среду и воплотить все свои таланты – писателя, журналиста, публициста и издателя - Н.А. Некрасову помог тот самый «счастливый случай», который бывает раз в жизни. А именно – судьбоносная встреча с семейством Панаевых.
Иван Иванович Панаев – внучатый племянник Державина, богатый баловень судьбы, известный всему Петербургу щёголь и повеса, баловался также и литературой. В его гостиной был один из самых известных в России того времени литературный салон. Здесь подчас одновременно можно было встретить весь цвет русской литературы: Тургенева, Л.Толстого, Достоевского, Гончарова, Белинского, Салтыкова-Щедрина, Островского, Писемского и многих, многих других. Хозяйкой гостеприимного дома Панаевых являлась Авдотья Яковлевна (в девичестве Брянская), дочь известного актёра императорских театров. Несмотря на крайне поверхностное образование и вопиющую безграмотность (до конца жизни она делала орфографические ошибки в самых простых словах), Авдотья Яковлевна прославилась как одна из самых первых русских писательниц, хотя и под мужским псевдонимом Н. Станицкий.
Её муж Иван Панаев не только писал рассказы, романы и повести, но и любил выступать в качестве мецената и благотворителя для бедных писателей. Так, осенью 1842 года по Петербургу разнёсся слух об очередном «добром деле» Панаева. Узнав, что его собрат по литературному цеху бедствует, Панаев в своей щёгольской коляске приехал к Некрасову, накормил его и ссудил деньгами. Спас, в общем, от голодной смерти.
На самом деле Некрасов и не думал умирать. В тот период он пробавлялся случайными литературными заработками: писал заказные стишки, пошлые водевильчики для театров, составлял афиши, даже давал уроки. Четыре года бродячей жизни только закалили его. Верный своей клятве, он ждал момента, когда перед ним откроется дверь к славе и деньгам.
Этой дверью оказалась дверь в квартиру Панаевых.
Некрасов и Панаев.
Карикатура Н.А. Степанова,
«Иллюстрированный альманах», 1848
Поначалу литераторы лишь приглашали молодого поэта на свои вечера, а когда он уходил – беззлобно подсмеивались над его незамысловатыми стишками, бедной одеждой, неуверенными манерами. Иногда просто по-человечески жалели, как жалеют бездомных животных и больных детей. Однако никогда не отличавшийся излишней застенчивостью Некрасов с удивительной быстротой занял своё место в литературном кружке молодых петербургских писателей, объединившихся вокруг В.Г.Белинского. Белинский, словно раскаиваясь за свою рецензию на «Мечты и звуки», взял литературное шефство над Некрасовым, ввёл его в редакцию «Отечественных записок», позволил писать серьёзные критические статьи. Там же начали печатать приключенческий роман молодого автора «Жизнь и похождения Тихона Тростникова».
Панаевы также прониклись к разговорчивому, остроумному Некрасову чувством искренней дружбы. Молодой поэт, когда хотел, мог быть интересным собеседником, умел расположить к себе людей. Конечно, Некрасов сразу же влюбился в красавицу Авдотью Яковлевну. С гостями хозяйка держала себя довольно свободно, но была одинаково мила и ровна со всеми. Если любовные похождения её мужа часто становились известны всему свету, то госпожа Панаева старалась соблюдать внешние приличия. У Некрасова же, несмотря на его молодость, было и ещё одно замечательное качество – терпение.
В 1844 году Панаев снял новую просторную квартиру на Фонтанке. Он сделал ещё один широкий жест – предложил другу семьи Некрасову оставить свой жалкий угол с клопами и переехать жить к нему на Фонтанку. Некрасов занял в доме Ивана Ивановича две небольшие уютные комнаты. Совершенно бесплатно. Кроме того, он получил в подарок от Панаевых шёлковое кашне, фрак и всё, что полагается приличному светскому человеку.
«Современник»
Тем временем в обществе наблюдалось серьёзное идейное размежевание. Западники били в «Колокол», призывая равняться на либеральный Запад. Славянофилы звали к корням, с головой окунаясь в ещё совершенно неизученное историческое прошлое. Охранители желали оставить всё, как есть. В Петербурге литераторы группировались «по интересам» вокруг журналов. Кружок Белинского пригрел тогда А. Краевский в «Отечественных записках». Но в условиях жёсткой правительственной цензуры не слишком храбрый Краевский отдавал большую часть журнальной площади проверенным и безопасным историческим романам. Молодёжи в этих узких рамках было тесно. В кружке Белинского начались разговоры об открытии нового, своего журнала. Однако собратья-литераторы не отличались ни практической хваткой, ни умением наладить дело. Раздавались голоса, что можно было бы нанять толкового управляющего, но насколько он будет разделять их убеждения?
И тут в их же среде нашёлся такой человек – Николай Алексеевич Некрасов. Оказалось, что он кое-что смыслит в издательском деле. Ещё в 1843-46 годах он издал альманахи «Статейки в стихах», «Физиология Петербурга», «Первое апреля», «Петербургский сборник». В последнем, кстати, были впервые напечатаны «Бедные люди» Ф.М. Достоевского.
Сам Некрасов впоследствии вспоминал:
«Один я между идеалистами был практик, и когда мы заводили журнал, идеалисты это прямо мне говорили и возлагали на меня как бы миссию создать журнал».
Между тем, кроме желания и умения, чтобы создать журнал нужные ещё и средства. Ни у Белинского, ни у кого из литераторов, кроме Ивана Панаева, достаточных денег тогда не было.
Некрасов заявил, что дешевле будет выкупить или взять в аренду уже существующий журнал, чем создавать что-то новое. Такой журнал очень быстро нашёлся.
«Современник», как известно, был основан Пушкиным в 1836 году. Поэт успел выпустить лишь четыре номера. После смерти Пушкина «Современник» перешёл к его другу – поэту и профессору Петербургского университета П.А.Плетнёву.
Плетнёв не имел ни времени, ни сил, чтобы заниматься издательской работой. Журнал влачил жалкое существование, не приносил никаких доходов, и Плетнёв не бросал его только из верности памяти погибшего друга. Он быстро согласился отдать «Современник» в аренду с последующей продажей в рассрочку.
На первоначальный взнос, взятки цензорам, гонорары и первые расходы Некрасову требовалось 50 тысяч рублей. Панаев вызвался дать 25 тысяч. Оставшуюся половину решено было просить у давнего приятеля Панаева – богатейшего помещика Г.М.Толстого, который придерживался весьма радикальных взглядов, водил дружбу с Бакуниным, Прудоном, приятельствовал с Марксом и Энгельсом.
В 1846 году чета Панаевых вместе с Некрасовым едет к Толстому в Казань, где находилось одно из имений предполагаемого мецената. В деловом плане поездка оказалась бессмысленной. Толстой сперва охотно согласился дать денег на журнал, но потом отказался, и Некрасову пришлось собирать по крупицам оставшуюся сумму: пять тысяч дала жена Герцена, около десяти пожертвовал чаеторговец В.Боткин, что-то выделила из своих личных капиталов Авдотья Яковлевна Панаева. Остальное добыл с помощью кредитов сам Некрасов.
Тем не менее, в этой долгой и утомительной поездке в Казань произошло духовное сближение Николая Алексеевича и Панаевой. Некрасов использовал беспроигрышный козырь – во всех подробностях рассказал Авдотье Яковлевне о своём несчастном детстве, нищих годах в Петербурге. Панаева пожалела несчастного горемыку, а от жалости до любви у такой женщины оказался всего один шаг.
Уже 1 января 1847 года первую книжку нового, уже некрасовского «Современника» принесли из типографии. Первый номер сразу привлёк к себе внимание читателей. Сегодня кажется странным, что давно уже ставшие хрестоматийными вещи когда-то были напечатаны впервые, а авторов почти никто не знал. В первом номере журнала вышли «Хорь и Калиныч» И.С.Тургенева, «Роман в девяти письмах» Ф.М.Достоевского, «Тройка» Н.А.Некрасова, стихи Огарёва и Фета, повесть И.Панаева «Родственники». Критический раздел украсили три рецензии Белинского и его знаменитая статья «Взгляд на русскую литературу 1846 года».
Выход первого номера увенчал также большой торжественный обед, открывший, как сказал бы Пушкин, «обедов длинный ряд» - многолетнюю традицию: так отмечался выход каждой журнальной книжки. Впоследствии некрасовские богатые пьяные застолья шли не столько от барского хлебосольства, сколько от трезвого политичного и психологического расчёта. Успешность литературных дел журнала обеспечивали не только письменные, но и пиршественные столы. Некрасов прекрасно знал, что «во хмелю» русские дела вершатся успешнее. Иная договоренность под рюмку может оказаться крепче и надежнее безукоризненной юридической сделки.
Издатель Некрасов
С самого начала работы в «Современнике» Некрасов проявил себя блестящим бизнесменом и организатором. В первый же год тираж журнала вырос с двухсот экземпляров до четырёх тысяч(!). Одним из первых Некрасов осознал значение рекламы для увеличения подписки и повышения финансового благополучия журнала. Его мало заботили принятые в то время этические нормы ведения издательского дела. Никаких чётко обозначенных законов не было. А то, что не запрещено – разрешено. Некрасов велел напечатать огромное количество цветных рекламных афиш «Современника», которые расклеили по всему Петербургу и отослали в другие города. Он дал объявление о подписке на журнал во все петербургские и московские газеты.
В 1840-50-е годы особой популярностью пользовались переводные романы. Часто один и тот же роман печатало несколько российских журналов. Чтобы их заполучить, не нужно было покупать права на издание. Достаточно было купить дешёвую брошюрку и печатать её частями, не дожидаясь перевода всего романа. Ещё проще – добыть несколько номеров иностранных газет, где в «подвалах» печатали современную беллетристику. Некрасов держал целый штат вояжёров, которые, посещая Европу, привозили оттуда газеты, а иногда и воровали свежие корректуры прямо со столов в редакциях. Иногда подкупали наборщиков или копиистов (машинисток), переписывающих набело каракули авторов. Зачастую получалось так, что роман в русском переводе выходил в «Современнике» быстрее, чем был опубликован полностью на родном языке.
Повысить тираж журнала помогали и многочисленные книжные приложения – для подписчиков по льготной цене. Для привлечения женской аудитории выпускалось платное приложение с красивыми цветными картинками последних парижских мод и обстоятельными пояснениями Авдотьи Яковлевны по этому вопросу. Материалы Панаевой присылала из Парижа её подруга – Мария Львовна Огарёва.
В первый же год талантливый менеджер Некрасов добился того, что число подписчиков «Современника» достигло 2000 человек. На следующий год – 3100.
Стоит ли говорить, что никто из окружавших его коллег-литераторов не обладал ни такой практической хваткой, ни (самое главное) желанием заниматься финансовыми делами и «продвигать» журнал. Белинский, восторгаясь незаурядными способностями своего недавнего подопечного, даже не советовал никому из друзей соваться в хозяйственные дела издательства: «Нам с вами нечего учить Некрасова; ну что мы смыслим!..»
Нет ничего удивительно и в том, что расторопный издатель очень быстро оттёр своего совладельца Панаева от всяких дел в «Современнике». Сперва Некрасов старался отвлечь внимание компаньона на писательскую работу, а когда понял, что Иван Иванович и к этому не слишком-то способен, просто списал его со счетов, как в деловом, так и в личном плане.
«Мы с тобой бестолковые люди…»
Некоторые современники, а впоследствии и биографы Н.А.Некрасова не раз говорили о психической неуравновешенности и даже нездоровье Николая Алексеевича. Он производил впечатление человека, продавшего душу дьяволу. В его телесной оболочке словно существовали две разных сущности: расчётливый делец, знающий цену всему на свете, прирождённый организатор, удачливый игрок и в то же время – депрессивный меланхолик, сентиментальный, тонко чувствующий страдания других, очень совестливый и требовательный к себе человек. Временами он мог работать без устали, в одиночку везти на себе весь груз издательских, редакторских, финансовых дел, проявляя незаурядную деловую активность, а временами впадал в бессильную апатию и неделями хандрил наедине с собою, бездельничал, не выходя из дома. В такие периоды Некрасов был одержим мыслями о самоубийстве, подолгу держал в руках заряженный пистолет, искал крепкий крюк на потолке или ввязывался в дуэльные споры с самыми опасными правилами. Безусловно, на характере, мировосприятии, отношении к окружающему миру зрелого Некрасова сказались годы лишений, унижений, борьбы за собственное существование. В самую раннюю пору жизни, когда в общем-то благополучному дворянскому недорослю пришлось пережить несколько серьёзных крушений, возможно, состоялся сознательный отказ Некрасова от себя настоящего. Инстинктивно он по-прежнему чувствовал, что создан для чего-то другого, но «низкий демон» с каждым годом отвоёвывал для себя всё больше пространства, а синтез народных стилизаций и социальных проблем всё дальше и дальше уводил поэта от его истинного предназначения.
В этом нет ничего удивительного. Читая, а тем более сочиняя такие «стихи», как «Еду ли ночью по улице тёмной» или «Размышления у парадного подъезда» невольно впадёшь в депрессию, заболеешь душевной болезнью, станешь противным самому себе…
Подмена понятий не только в литературе, но и в жизни сыграли в личной судьбе поэта Некрасова роковую, необратимую роль.
В 1848 год оказался для «Современника» самым несчастливым. Умер Белинский. По Европе прокатилась волна революций. В России свирепствовала цензура, запрещая всё – от умеренно либеральных высказываний отечественных авторов, до переводов зарубежной литературы, особенно французской. Из-за цензурного террора очередной выпуск «Современника» оказался под угрозой. Ни взятки, ни обильные обеды, ни намеренные проигрыши в карты «нужным людям» не смогли радикально изменить ситуацию. Если один подкупленный чиновник что-то разрешал, то другой тут же запрещал.
А.Я. Панаева
Но изобретательный Некрасов нашёл выход и из этого замкнутого круга. Для заполнения страниц журнала он предлагает Авдотье Панаевой срочно написать захватывающий, приключенческий и абсолютно аполитичный роман с продолжением. Дабы это не выглядело «женским рукоделием», Некрасов становится соавтором своей прекрасной дамы, которая изначально писала под мужским псевдонимом Н. Станицкий. Романы «Три страны света» (1849) и «Мёртвое озеро» (1851) - продукт совместного творчества, позволивший «Современнику» как коммерческому предприятию удержаться на плаву в годы предреформенного усиления режима, названного потом историками «мрачным семилетием» (1848-1855).
Соавторство сблизило Панаеву и Некрасова настолько, что Авдотья Яковлевна окончательно поставила крест на своём мнимом супружестве. В 1848 году она забеременела от Некрасова, потом у них родился желанный обоими родителями ребёнок, но он умер через несколько недель. Некрасов сильно переживал эту потерю, а несчастная мать словно окаменела от горя.
В 1855 году Некрасов и Панаева похоронили и своего второго, быть может, ещё более желанного и ожидаемого сына. Это едва не стало причиной окончательного разрыва отношений, но Некрасов серьёзно заболел, и Авдотья Яковлевна не смогла оставить его.
Так уж случилось, что плодом великой любви двух далеко незаурядных людей остались только два коммерческих романа и действительно лирические стихи, вошедшие в литературу под названием «Панаевский цикл».
Истинная история любви Некрасова и Панаевой, как и любовная лирика поэта-«печальника», поэта-гражданина, разрушила все доселе привычные представления о взаимоотношениях мужчины и женщины и их отражении в отечественной литературе.
На протяжении пятнадцати лет супруги Панаевы и Некрасов жили втроём, фактически в одной квартире. Иван Иванович никак не мешал отношениям своей законной жены с «другом семьи» Некрасовым. Но и взаимоотношения Николая Алексеевича с Авдотьей Яковлевной никогда не были ровными и безоблачными. Любовники то вместе писали романы, то бегали друг от друга по разным городам и странам Европы, то расставались навсегда, то вновь сходились в петербургской квартире Панаевых, чтобы через какое-то время бежать и искать новой встречи.
Такие отношения можно охарактеризовать пословицей «вместе тесно, а врозь скучно.»
В воспоминаниях современников, наблюдавших Некрасова и Панаеву в разные периоды их жизни, не раз встречаются суждения о том, что эти «бестолковые люди» никогда не смогли бы составить собой нормальную супружескую пару. Некрасов по своей натуре был борец, охотник, авантюрист. Его не прельщали тихие семейные радости. В «спокойные периоды» он впадал в депрессию, которая в своей кульминации нередко приводила к мыслям о суициде. Авдотья Яковлевна просто вынуждена была предпринимать активные действия (убегать, ускользать, угрожать разрывом, заставлять страдать), чтобы вернуть к жизни любимого человека. В Панаевой Некрасов - вольно или невольно - нашёл тот главный нерв, который долгие годы держал всю нервную основу его творчества, его мироощущения и чуть ли не самого существования - страдание. Страдание, которое получил от неё сполна и которым вполне наделил её.
Трагический, возможно, определяющий отпечаток на их отношения накладывало страдание из-за несостоявшегося материнства и отцовства.
Современный исследователь Н.Скатов в своей монографии о Некрасове придаёт этому факту решающее значение. Он считает, что только счастливое отцовство и могло бы, пожалуй, вывести Некрасова из его духовного тупика, наладить нормальные семейные отношения. Не случайно Некрасов так много писал о детях и для детей. К тому же образ любимой женщины для него всегда был неразрывно связан с образом матери.
Панаева же долгие годы делила свои несостоявшиеся материнские чувства между Некрасовым и «несчастным», опустившимся супругом, заставляя весь столичный бомонд упражняться в колкостях по поводу этого необычного «тройственного союза».
В некрасовских стихотворениях любовное чувство выступает во всей своей сложности, противоречивости, непредсказуемости и одновременно - обыденности. Некрасов опоэтизировал даже «прозу любви» с её ссорами, размолвками, конфликтами, расставанием, примирением…
Мы с тобой бестолковые люди: Что минута, то вспышка готова! Облегченье взволнованной груди, Неразумное, резкое слово. Говори же, когда ты сердита, Всё, что душу волнует и мучит! Будем, друг мой, сердиться открыто: Легче мир, и скорее наскучит. Если проза в любви неизбежна, Так возьмем и с нее долю счастья: После ссоры так полно, так нежно Возвращенье любви и участья... 1851
Впервые в его интимной лирике проявляется не один, а одновременно два характера. Он словно «играет» не только за себя, но и за свою избранницу. Интеллектуальная лирика подменяет собой любовную. Перед нами любовь двух людей, занятых делом. Их интересы, как это часто бывает в жизни, сходятся и расходятся. Суровый реализм вторгается в сферу интимных чувств. Он заставляет обоих героев принимать пусть неверные, но самостоятельные решения, часто продиктованные не только сердцем, но и разумом:
Тяжелый год - сломил меня недуг, Беда застигла, - счастье изменило,- И не щадит меня ни враг, ни друг, И даже ты не пощадила! Истерзана, озлоблена борьбой С своими кровными врагами, Страдалица! стоишь ты предо мной Прекрасным призраком с безумными глазами! Упали волосы до плеч, Уста горят, румянцем рдеют щеки, И необузданная речь Сливается в ужасные упреки, Жестокие, неправые... Постой! Не я обрек твои младые годы На жизнь без счастья и свободы, Я друг, я не губитель твой! Но ты не слушаешь …
В 1862 году умер И.И.Панаев. Все знакомые считали, что теперь Некрасов и Авдотья Яковлевна должны наконец пожениться. Но этого не случилось. В 1863 году Панаева съехала с некрасовской квартиры на Литейном и весьма поспешно вышла замуж за секретаря «Современника» А.Ф.Головачёва. Это была ухудшенная копия Панаева – весёлый, добродушный повеса, абсолютно пустой человек, который помог Авдотье Яковлевне быстро спустить всё её немалое состояние. Но Панаева впервые, в возрасте сорока с лишним лет стала матерью, и вся погрузилась в воспитание дочери. Её дочь Евдокия Аполлоновна Нагродская (Головачёва) тоже станет писательницей - правда, после 1917 года - русского зарубежья.
Раскол в «Современнике»
Уже в середине 1850-х годов в «Современнике» было сосредоточено всё лучшее, что имела и будет иметь в дальнейшем русская литература XIX века: Тургенев, Толстой, Гончаров, Островский, Фет, Григорович, Анненков, Боткин, Чернышевский, Добролюбов. И собрал их всех в один журнал именно Некрасов. До сих пор остаётся загадкой, чем, кроме высоких гонораров, издатель «Современника» мог удерживать вместе столь разнородных авторов?
«Старая» редакция журнала «Современник»:
Гончаров И.А., Толстой Л.Н., Тургенев И.С.,
Григорович Д.В., Дружинин А.В., Островский А.Н.
Известно, что в 1856 году Некрасов заключил с ведущими авторами журнала некое «обязательное соглашение». Договор обязывал писателей четыре года подряд отдавать свои новые произведения только в «Современник». Естественно, что на практике ничего из этого не вышло. Уже в 1858 году И.С.Тургенев расторг этот договор в одностороннем порядке. Дабы окончательно не потерять автора, Некрасов тогда был вынужден согласиться с его решением. Многие исследователи расценивают этот шаг Тургенева как начало конфликта в редакции.
В острой политической борьбе пореформенного периода ещё резче обозначились две прямо противоположные позиции основных авторов журнала. Одни (Чернышевский и Добролюбов) активно звали Русь «к топору», предвещая крестьянскую революцию. Другие (в основном писатели-дворяне) придерживались более умеренных позиций. Считается, что кульминацией раскола внутри «Современника» стала публикация Н. А. Некрасовым, несмотря на протест И. С. Тургенева, статьи Н.А. Добролюбова о романе «Накануне». Статья называлась «Когда же придёт настоящий день?» (1860. No 3). Тургенев был весьма невысокого мнения о критике Добролюбове, откровенно недолюбливал его как человека и считал, что тот оказывает вредное влияние на Некрасова в вопросах подбора материалов для «Современника». Статья Добролюбова Тургеневу не понравилась, и автор прямо заявил издателю: «Выбирай, или я, или Добролюбов». И Некрасов, как считали советские исследователи, решил пожертвовать давней дружбой с ведущим романистом в угоду своим политическим взглядам.
На самом деле, есть все основания полагать, что Некрасов не разделял ни тех, ни других взглядов. Издатель исходил исключительно из деловых качеств своих сотрудников. Он понимал, что журнал делают журналисты- разночинцы (Добролюбовы и Чернышевские), а с господами Тургеневыми и Толстыми он попросту вылетит в трубу. Показательно, что Тургенев всерьёз предлагал Некрасову взять на место ведущего критика журнала Аполлона Григорьева. Как литературный критик Григорьев стоял на два-три порядка выше Добролюбова с Чернышевским вместе взятых, а его «гениальные прозрения» уже тогда во многом предвосхищали своё время, что впоследствии было единодушно признано далёкими потомками. Но бизнесмен Некрасов хотел делать журнал здесь и сейчас. Ему требовались дисциплинированные сотрудники, а не расхристанные гении, страдающие депрессивным алкоголизмом. В данном случае Некрасову оказалась дороже не старая дружба, и даже не сомнительная истина, а судьба его любимого дела.
Надо сказать, что в основе официальной версии «раскола «Современника», представленной в советском литературоведении, лежат исключительно воспоминания А.Я. Панаевой – лица непосредственно заинтересованного в том, чтобы считать «раскол» в журнале не просто личным конфликтом Добролюбова (читай – Некрасова) с Тургеневым, а придать ему идейно-политический характер.
В конце 1850-х годов широкую огласку в кругу литераторов получило так называемое «огарёвское дело» - тёмная история с присвоением А.Я. Панаевой денег от продажи имения Н.П.Огарёва. Панаева вызвалась быть посредницей между своей близкой подругой Марией Львовной Огарёвой и её бывшим мужем. В качестве «отступного» при разводе Н.П. Огарёв предложил Марии Львовне имение Уручье в Орловской губернии. Заниматься продажей имения бывшая супруга не хотела, и доверилась в этом вопросе Панаевым. В результате М.Л. Огарёва умерла в Париже в страшной нищете, а куда подевались 300 тысяч ассигнациями, вырученные от продажи Уручья, осталось неизвестным. Вопрос о том, насколько в этом деле был замешан Некрасов, по сей день вызывает споры среди литературоведов и биографов писателя. Между тем, ближайшее окружение Некрасова и Панаевой было уверено, что любовники вместе присвоили чужие деньги. Известно, что Герцен (близкий друг Огарёва) называл Некрасова не иначе, как «шулером», «вором», «мерзавцем», и решительно отказался от встречи, когда поэт приехал к нему в Англию объясниться. Тургенев, который первоначально пытался защищать Некрасова в этой истории, узнав обо всех обстоятельствах дела, тоже стал осуждать его.
В 1918 году, после открытия архивов III отделения случайно был найден обрывок перлюстрированного письма Некрасова к Панаевой, датированный 1857 годом. Письмо касается как раз «огарёвского дела», и в нём Некрасов открытым текстом упрекает Панаеву за её бесчестный поступок в отношении Огарёвой. Поэт пишет, что он до сих пор «прикрывает» Авдотью Яковлевну перед знакомыми, пожертвовав своей репутацией и добрым именем. Получается, что Некрасов напрямую не виноват, но его соучастие в преступлении или сокрытии такового, является неоспоримым фактом.
Возможно, что именно «огарёвская» история послужила главной причиной охлаждения отношений между Тургеневым и редакцией «Современника» уже в 1858-59 годах, а статья Добролюбова о «Накануне» явилась лишь непосредственным поводом к «расколу» в 1860 году.
Вслед за ведущим романистом и старейшим сотрудником Тургеневым навсегда покинули журнал Л.Толстой, Григорович, Достоевский, Гончаров, Дружинин и другие «умеренные либералы». Возможно, вышеперечисленным «аристократам» также могло быть неприятно иметь дело с нечистым на руку издателем.
В письме к Герцену Тургенев напишет: «Я бросил Некрасова как бесчестного человека…»
Он именно его «бросил», как бросают людей, однажды обманувших доверие, пойманных за шулерством в карточной игре, совершивших бесчестный, аморальный поступок. С идейным противником ещё возможен диалог, спор, отстаивание собственной позиции, но порядочному человеку с «бесчестным» разговаривать не о чем.
В первый момент и сам Некрасов воспринял разрыв с Тургеневым только как личный и далеко не окончательный. Свидетельство тому – стихи 1860 года, позднее пояснённые фразой «навеяно разладом с Тургеневым», и последние письма бывшему другу, где явно прослеживается раскаянье и призыв к примирению. Лишь к лету 1861 года Некрасов понял, что примирения не будет, окончательно принял «идейную» версию Панаевой и расставил все точки над i:
Мы вышли вместе... Наобум Я шел во мраке ночи, А ты... уж светел был твой ум И зорки были очи. Ты знал, что ночь, глухая ночь Всю нашу жизнь продлится, И не ушел ты с поля прочь, И стал ты честно биться. Ты как поденщик выходил До света на работу. В глаза ты правду говорил Могучему деспоту. Во лжи дремать ты не давал, Клеймя и проклиная, И маску дерзостно срывал С шута и негодяя. И что же, луч едва блеснул Сомнительного света, Молва гласит, что ты задул Свой факел... ждешь рассвета!
«Современник» в 1860-1866 годах
После ухода из «Современника» ряда ведущих авторов идейным руководителем и самым печатаемым автором журнала становится Н.Г. Чернышевский. Его острые, полемичные статьи привлекали читателей, поддерживая конкурентоспособность издания в изменившихся условиях пореформенного рынка. «Современник» в эти годы приобрёл авторитет главного органа революционной демократии, значительно расширил свою аудиторию, и тираж его непрерывно рос, принося редакции немалые прибыли.
Однако ставка Некрасова на молодых радикалов, которая выглядела весьма перспективной в 1860 году, в конечном итоге привела журнал к гибели. «Современник» обрёл статус оппозиционно-политического журнала, а в июне 1862 года был приостановлен правительством на восемь месяцев. Тогда же он потерял и своего главного идеолога Н.Г.Чернышевского, арестованного по подозрению в составлении революционной прокламации. Добролюбов умер ещё осенью 1861 года.
Некрасов, со всеми его революционно-поэтическими прокламациями («Песня Ерёмушке» и т.д.) вновь остался в стороне.
Когда-то Ленин написал слова, на долгие годы определившие отношение к Некрасову в советском литературоведении: «Некрасов колебался, будучи лично слабым, между Чернышевским и либералами...»
Ничего глупее этой «классической формулы» придумать нельзя. Некрасов никогда не колебался и ни в одной принципиальной позиции и ни по одному существенному вопросу не уступил - ни «либералам», ни Чернышевскому.
Восхваляемые Лениным Добролюбов и Чернышевский – мальчики, которые смотрели на Некрасова снизу вверх и восхищались его уверенностью и силой.
Некрасов мог пребывать в состоянии слабости, но, как говаривал еще Белинский по поводу известного датского принца, сильный человек в самом его падении сильнее слабого в самом его восстании.
Именно Некрасов, с его выдающимися организаторскими способностями, финансовыми возможностями, уникальным общественным чутьём и эстетическим чувством должен был занять роль центра , объединителя, амортизатора при столкновениях. Всякие колебания в таком положении были бы убийственны для дела и самоубийственны для колеблющегося. К счастью, будучи лично сильным , Некрасов избежал и неразумного «левачества» Чернышевского, и непопулярных выпадов умеренных либералов, занимая во всех случаях совершенно независимую позицию.
Он стал «своим среди чужих и чужим среди своих». Всё-таки старая редакция «Современника», с которой Некрасов был связан узами давней дружбы, на поверку оказалась ему более «своей», чем молодые и рьяные разночинцы. Ни Чернышевский, ни Добролюбов, в отличие от Тургенева или Дружинина, никогда не претендовали на дружбу или личные отношения с издателем. Они оставались только сотрудниками.
В последний период существования с 1863 года новая редакция «Современника» (Некрасов, Салтыков-Щедрин, Елисеев, Антонович, Пыпин и Жуковский) продолжала журнал, сохраняя направление Чернышевского. В литературно-художественном отделе журнала в это время печатались произведения Салтыкова-Щедрина, Некрасова, Глеба Успенского, Слепцова, Решетникова, Помяловского, Якушкина, Островского и др. В публицистическом отделе на первое место выдвинулись не самые талантливые публицисты – Антонович и Пыпин. Но это был уже совсем не тот «Современник». Некрасов намеревался его бросить.
В 1865 году «Современник» получил два предостережения, в средине 1866 года, после выхода в свет пяти книжек журнала издание его было прекращено по настоянию особой комиссии, организованной после покушения Каракозова на Александра II.
О том, что журнал обречён, Некрасов узнал одним из первых. Но он не захотел сдаваться без боя и решил использовать последний шанс. С этим связана история про «муравьёвскую оду». 16 апреля 1866 года в неофициальной обстановке Английского клуба Некрасов подошёл к главному усмирителю польского восстания 1863 года графу М.Н.Муравьёву, с которым был лично знаком. Поэт прочитал посвящённые Муравьёву патриотические стихи. Очевидцы этой акции были, но текста самого стихотворения не сохранилось. Свидетели впоследствии утверждали, что «подхалимаж» Некрасова не удался, Муравьёв отнёсся к «оде» довольно холодно, журнал был запрещён. Этот поступок нанёс серьёзный удар авторитету Некрасова в революционно-демократических кругах.
В этой ситуации удивительно не то, что журнал в конце концов запретили, а то, как долго его не запрещали. «Отсрочкой» по меньшей мере в 3-4 года «Современник» обязан исключительно обширным связям Н.А. Некрасова в чиновничьей и правительственно-придворной среде. Некрасов был вхож в любые двери, мог за полчаса решить практически любой вопрос. Например, он имел возможность «повлиять» на С. А. Гедеонова - директора императорских театров - в своём роде министра, или на своего постоянного партнёра по картам А. В. Адлерберга - уже тогда без пяти минут министра императорского двора, друга самого императора. Большинству его высокопоставленных приятелей было всё равно, что там пишет или печатает издатель в своём оппозиционном журнале. Главное – это был человек их круга, богатый и со связями. Сомневаться в его благонадёжности министрам и в голову не приходило.
Зато ближайшие сотрудники «Современника» своему издателю и редактору вовсе не доверяли. Сразу после неудачной акции с Муравьёвым и закрытия журнала «второе поколение» молодых радикалов - Елисеев, Антонович, Слепцов, Жуковский - отправилось в бухгалтерскую контору «Современника» с целью получения полного финансового отчёта. «Ревизия» сотрудниками кассы своего издателя говорила лишь об одном: они считали Некрасова вором.
Воистину «свой среди чужих»…
Последние годы
После закрытия «Современника» Н.А. Некрасов остался «вольным художником» при достаточно крупном капитале. В 1863 году он приобрёл большое имение Карабиха, став ещё и богатым землевладельцем, а в 1871 году приобрёл имение Чудовская Лука (близ Новгорода Великого), переделав его специально под свою охотничью дачу.
Надо думать, что богатство не принесло Некрасову особенного счастья. В своё время Белинский абсолютно точно предсказал, что Некрасов будет с капиталом, но капиталистом Некрасов не будет. Деньги и добывание их никогда не были ни самоцелью, ни способом существования Николая Алексеевича. Он любил роскошь, удобства, охоту, красивых женщин, но для полной реализации ему всегда было нужно какое-то дело – издание журнала, творчество, к которому поэт Некрасов, похоже, относился тоже как к делу или важной миссии по воспитанию человечества.
В 1868 году Некрасов предпринимает журналистский рестарт: берёт в аренду у А. Краевского его журнал «Отечественные записки». Многие хотели бы видеть в этом журнале продолжение «Современника», но это будет совсем другой журнал. Некрасов учтёт те горькие уроки, через которые прошёл «Современник» в последние годы, опустившись до пошлости и прямой деградации. Некрасов отказал в сотрудничестве Антоновичу и Жуковскому, пригласив из прежней редакции только Елисеева и Салтыкова-Щедрина.
Л.Толстой, Достоевский, Островский, верные памяти «старой» редакции «Современника», воспримут «Отечественные записки» Некрасова именно как попытку возврата к прошлому, откликнутся на призыв к сотрудничеству. Достоевский отдаст в «Отечественные записки» свой роман «Подросток», Островский – пьесу «Лес», Толстой напишет несколько статей и будет вести переговоры о публикации «Анны Карениной». Правда, роман не понравился Салтыкову-Щедрину, и Толстой отдал его в «Русский вестник» на более выгодных условиях.
В 1869 году в «Отечественных записках» публикуется «Пролог» и первые главы «Кому на Руси жить хорошо». Затем центральное место занимают стихи и поэмы Некрасова «Русские женщины», «Дедушка», сатирические и публицистические произведения Салтыкова-Щедрина.
Ф.А. Викторова - З.Н.Некрасова
В конце жизни Некрасов оставался глубоко одинок. Как поётся в известной песенке, «друзья не растут в огороде, не продашь и не купишь друзей». Друзья давно от него отвернулись, сотрудники, в большинстве своём, предали или готовы были предать, детей не было. Родственники (братья и сёстры) после смерти отца разбрелись, кто куда. Собрать их вместе смогла только перспектива получения богатого наследства в виде Карабихи.
От любовниц, содержанок, мимолётных любовных увлечений Некрасов также предпочитал откупаться деньгами.
В 1864, 1867 и 1869 годах он предпринимает путешествия за границу в обществе своей новой пассии - француженки Седины Лефрен. Получив от Некрасова крупную сумму денег за оказанные услуги, француженка благополучно осталась в Париже.
Весной 1870 года Некрасов встретился с молодой девушкой Фёклой Анисимовной Викторовой. Ей было 23 года, ему уже 48. Происхождения она была самого простого: дочь солдата или военного писаря. Образования никакого.
Позднее имели место и мрачные намеки на заведение, откуда Некрасов её якобы извлек. Довольно близкий тогда поэту В. М. Лазаревский, отметил в дневнике, что Некрасов увел её от «какого-то купца Лыткина». Во всяком случае, сложилась ситуация, близкая к некогда провозглашённой в некрасовских стихах:
Когда из мрака заблужденья Горячим словом убежденья Я душу падшую извлек, И вся полна глубокой муки, Ты прокляла, ломая руки, Тебя опутавший порок...
Первоначально, видимо, Феклуше была уготована участь обычной содержанки: с поселением на отдельной квартире. Но уже вскоре она, если ещё не полной , то уже всё-таки хозяйкой входит в квартиру на Литейном, заняв её панаевскую половину.
Трудно сказать, в какой роли видел себя рядом с этой женщиной сам Некрасов. То ли воображал себя Пигмалионом, способным из куска бездушного мрамора создать свою Галатею, то ли с возрастом в нём всё сильнее заговорил комплекс нереализованного отцовства, то ли попросту надоела салонная сушь непредсказуемых интеллектуалок и захотелось простой человеческой привязанности…
Вскоре Феклуша Викторова была переименована в Зинаиду Николаевну. Некрасов приискал удобное имя и прибавил к этому отчество, словно стал её отцом. Затем последовали занятия русской грамматикой, приглашение учителей музыки, вокала и французского языка. Вскоре под именем Зинаиды Николаевны Фёкла появилась в свете, познакомилась с родными Некрасова. Последние его выбор решительно не одобрили.
Конечно, сделать из солдатской дочери великосветскую даму и хозяйку салона Некрасову не удалось. Но он нашёл настоящую любовь. Преданность этой простой женщины своему благодетелю граничила с самоотвержением. Немолодой, умудрённый опытом Некрасов, казалось, тоже искренне привязался к ней. Это уже не была любовь-страдание или любовь-борьба. Скорее, благодарная снисходительность старшего к младшему, привязанность родителя к любимому ребёнку.
Как-то на охоте в Чудовской Луке Зинаида Николаевна случайным выстрелом смертельно ранила любимую собаку Некрасова - пойнтера Кадо. Пёс умирал у поэта на коленях. Зинаида в безнадёжном ужасе просила у Некрасова прощения. Тот всегда был, что называется, сумасшедшим собачником, и никому не простил бы такой оплошности. Но Зинаиде простил, как простил бы не очередной содержанке, а любимой жене или собственной дочери.
В течение двух лет смертельной болезни Некрасова Зинаида Николаевна находилась с ним рядом, ухаживала, утешала, скрашивала последние дни. Когда из последней мучительной схватки со смертельной болезнью он отошел на тот свет, она осталась на этом, как говорят, старухой:
Двести уж дней, Двести ночей Муки мои продолжаются; Ночью и днем В сердце твоем Стоны мои отзываются. Двести уж дней, Двести ночей! Темные зимние дни, Ясные зимние ночи... Зина! Закрой утомленные очи! Зина! Усни!
Перед смертью Некрасов, желая обеспечить дальнейшую жизнь своей последней подруги, настоял на венчании и заключении официального брака. Венчание состоялось в походной войсковой церкви-палатке, разбитой в зале некрасовской квартиры. Венчал военный священник. Вокруг аналоя Некрасова уже обводили под руки: он не мог двигаться самостоятельно.
Некрасов умирал долго, окружённый врачами, сиделками, заботливой супругой. Почти все бывшие друзья, знакомые, сотрудники, успели с ним попрощаться заочно (Чернышевский) или лично (Тургенев, Достоевский, Салтыков-Щедрин).
Тысячные толпы сопровождали гроб Некрасова. До Новодевичьего монастыря несли его на руках. На кладбище были произнесены речи. Говорили известный народник Засодимский и неизвестный рабочий-пролетарий, знаменитый потом марксист-теоретик Георгий Плеханов и великий уже тогда писатель-почвенник Федор Достоевский…
Вдова Некрасова добровольно отказалась почти от всего оставленного ей немалого состояния. Свою долю имения она передала брату поэта Константину, права на издание сочинений – сестре Некрасова Анне Буткевич. Всеми забытая Зинаида Николаевна Некрасова жила в Петербурге, в Одессе, в Киеве, где, кажется, только однажды громко, публично выкрикнула свое имя – «Я вдова Некрасова», останавливая еврейский погром. И толпа остановилась. Умерла она в 1915 году, в Саратове, обобранная до нитки какой-то баптистской сектой.
Современники высоко ценили Некрасова. Многие отмечали, что с его уходом навсегда утрачен великий центр притяжения всей русской литературы: не на кого равняться, некому подать пример великого служения, указать «правильный» путь.
Даже такой последовательный защитник теории «искусства для искусства», как А. В. Дружинин утверждал: «...мы видим и постоянно будем видеть в Некрасове истинного поэта, богатого будущностью и сделавшего достаточно для будущих читателей».
Ф.М. Достоевский, выступая с прощальной речью у могилы поэта, сказал, что Некрасов занял такое видное и памятное место в литературе нашей, что в славном ряду русских поэтов он «достоин прямо стоять вслед за Пушкиным и Лермонтовым». А из толпы поклонников поэта раздались возгласы: «Выше, выше!»
Возможно, русскому обществу 1870-х годов не хватало собственных негативных эмоций, острых ощущений и страданий, поэтому оно с такой благодарностью взваливало на свои плечи депрессивные выплески поэтических графоманов?..
Однако уже ближайшие потомки, способные трезво оценить художественные достоинства и недостатки произведений Некрасова, вынесли противоположный вердикт: «певец страданий народных», «обличитель общественных язв», «смелый трибун», «совестливый гражданин», умеющий грамотно записать рифмованные строчки - это ещё не поэт.
«Художник не имеет права безнаказанно и бессмысленно истязать своего читателя,» - сказал М.Волошин по поводу рассказа Л.Андреева «Елиазар». При этом он не случайно противопоставил «анатомический театр» Андреева стихотворению Некрасова, написанного по возвращении с похорон Добролюбова…
Если не в этом, то во множестве других своих произведений Н.А. Некрасов на протяжении долгих лет позволял себе безнаказанно истязать читателя картинами нечеловеческих страданий и собственных депрессий. Более того, он позволил себе взрастить целое поколение журнальных критиков и последователей поэтики «страдания народного», которые не замечали в этих «истязаниях» ничего антихудожественного, агрессивного, противного чувствам нормального человека.
Некрасов искренне полагал, что он пишет для народа, но народ его не услышал, не поверил в стилизованную барином-стихоплётом простую мужицкую правду. Человек устроен так, что ему интересно узнавать лишь новое, незнакомое, неизведанное. А для простого люда в откровениях «народного печальника» не было ничего нового и интересного. Это была их повседневная жизнь. Для интеллигенции – напротив. Она поверила Некрасову, услышала кровавый революционный набат, поднялась и пошла спасать великий русский народ. В конечном итоге - погибла, пав жертвой собственных заблуждений.
Не случайно ни одно из стихотворений «самого народного русского поэта» Некрасова (кроме «Коробейников» в различных вариантах и «народной» обработке) так и не стало народной песней. Из «Тройки» (её первой части) сделали салонный романс, опустив, собственно, то, ради чего стихотворение было написано. «Страдальческие» стихи Некрасова распевала исключительно народническая интеллигенция - в гостиных, в ссылках, в тюрьмах. Для неё это было формой протеста. А народ не знал, что ему тоже нужно протестовать, и потому пел аполитичные частушки и наивную «Калинку».
Советское искусствоведение, отрицавшее декадентскую заумь, как и все художественные достижения русского «серебряного века», вновь подняло Некрасова на недостижимые высоты, вновь увенчало его лаврами истинно народного поэта. Но ни для кого не секрет, что в этот период народу больше пришёлся по душе С. Есенин – без его ранних модернистских вывертов и «народных» стилизаций.
Показательно и то, что советским идеологам светлый и чистый голос Есенина оказался не ко двору. Лишь на примере «страдальника» Некрасова можно было наглядно доказать: и до революции, до рек пролитой крови, до ужасов Гражданской войны и сталинских репрессий русский народ постоянно стонал. Это в значительной мере оправдывало то, что было сделано со страной в 1920-30 годы, оправдывало необходимость жесточайшего террора, насилия, физического истребления целых поколений русских людей. И что интересно: в советские годы только за Некрасовым признавалось право на беспросветный пессимизм и возвеличивание темы смерти в лирике. Советских поэтов за подобную тематику «пропесочивали» на партсобраниях и считали уже «несоветскими».
В немногочисленных трудах сегодняшних филологов-литературоведов часто разграничивается деятельность Некрасова-издателя, публициста, бизнесмена от литературы и его поэтическое творчество. Это справедливо. Пора уже избавиться от хрестоматийных штампов, доставшихся нам в наследство от террористов-народников и их последователей.
Некрасов был, прежде всего, человеком дела. И русской литературе XIX века неслыханно повезло в том, что именно её избрал «делом» всей своей жизни Н.А.Некрасов. Долгие годы Некрасов и его «Современник» составляли объединяющий центр, выступая в роли кормильца, защитника, благотворителя, помощника, наставника, сердечного друга, а часто и заботливого отца для людей, составивших воистину великое здание русской литературы. Честь и хвала ему за это и от почивших современников, и от благодарных потомков!
Только беспощадное время давно уже расставило всё на свои места.
Сегодня ставить поэта Некрасова выше Пушкина или хотя бы в один ряд с ним - не придёт в голову даже самым верным поклонникам его творчества.
Опыт многолетнего школьного изучения стихотворений и поэм Некрасова (в полном отрыве от изучения истории России, личности самого автора и того временного контекста, который должен объяснять читателю многие вещи) привёл к тому, что поклонников у Некрасова практически не осталось. Нашим современникам, людям XX-XXI века, «школьный» Некрасов не дал ничего, кроме почти физического отвращения к неизвестно зачем рифмованным строчкам сатирических фельетонов и социальных очерков «на злобу» того, давно минувшего дня.
Руководствуясь нынешним законодательством о запрете пропаганды насилия, художественные произведения Некрасова либо нужно вовсе исключать из школьной программы (за изображение сцен страданий человека и животных, призывы к насилию и суициду), либо осуществлять их тщательный отбор, снабжая доступными комментариями и ссылками на общий исторический контекст эпохи.
Приложение
Какие чувства, кроме депрессии, может вызвать такое стихотворение:
УТРО Ты грустна, ты страдаешь душою: Верю - здесь не страдать мудрено. С окружающей нас нищетою Здесь природа сама заодно. Бесконечно унылы и жалки Эти пастбища, нивы, луга, Эти мокрые, сонные галки, Что сидят на вершине стога; Эта кляча с крестьянином пьяным, Через силу бегущая вскачь В даль, сокрытую синим туманом, Это мутное небо... Хоть плачь! Но не краше и город богатый: Те же тучи по небу бегут; Жутко нервам - железной лопатой Там теперь мостовую скребут. Начинается всюду работа; Возвестили пожар с каланчи; На позорную площадь кого-то Провезли - там уж ждут палачи. Проститутка домой на рассвете Поспешает, покинув постель; Офицеры в наемной карете Скачут за город: будет дуэль. Торгаши просыпаются дружно И спешат за прилавки засесть: Целый день им обмеривать нужно, Чтобы вечером сытно поесть. Чу! из крепости грянули пушки! Наводненье столице грозит... Кто-то умер: на красной подушке Первой степени Анна лежит. Дворник вора колотит - попался! Гонят стадо гусей на убой; Где-то в верхнем этаже раздался Выстрел - кто-то покончил с собой. 1874Или такое:
* * * Я сегодня так грустно настроен, Так устал от мучительных дум, Так глубоко, глубоко спокоен Мой истерзанный пыткою ум,- Что недуг, мое сердце гнетущий, Как-то горько меня веселит,- Встречу смерти, грозящей, идущей, Сам пошел бы... Но сон освежит - Завтра встану и выбегу жадно Встречу первому солнца лучу: Вся душа встрепенется отрадно, И мучительно жить захочу! А недуг, сокрушающий силы, Будет так же и завтра томить И о близости темной могилы Так же внятно душе говорить... Апрель 1854
А вот это стихотворение при желании можно подвести и под закон о запрете пропаганды насилия над животными:
Под жестокой рукой человека Чуть жива, безобразно тоща, Надрывается лошадь-калека, Непосильную ношу влача. Вот она зашаталась и стала. "Ну!" - погонщик полено схватил (Показалось кнута ему мало) - И уж бил ее, бил ее, бил! Ноги как-то расставив широко, Вся дымясь, оседая назад, Лошадь только вздыхала глубоко И глядела... (так люди глядят, Покоряясь неправым нападкам). Он опять: по спине, по бокам, И вперед забежав, по лопаткам И по плачущим, кротким глазам! Все напрасно. Клячонка стояла, Полосатая вся от кнута, Лишь на каждый удар отвечала Равномерным движеньем хвоста. Это праздных прохожих смешило, Каждый вставил словечко свое, Я сердился - и думал уныло: "Не вступиться ли мне за нее? В наше время сочувствовать мода, Мы помочь бы тебе и не прочь, Безответная жертва народа,- Да себе не умеем помочь!" А погонщик недаром трудился - Наконец-таки толку добился! Но последняя сцена была Возмутительней первой для взора: Лошадь вдруг напряглась - и пошла Как-то боком, нервически скоро, А погонщик при каждом прыжке, В благодарность за эти усилья, Поддавал ей ударами крылья И сам рядом бежал налегке.
Именно эти стихи Некрасова вдохновили Ф.М.Достоевского на изображение такой же чудовищной сцены насилия в прозе (роман «Преступление и наказание»).
Отношение Некрасова к собственному творчеству так же не было вполне однозначным:
Праздник жизни - молодости годы - Я убил под тяжестью труда И поэтом, баловнем свободы, Другом лени - не был никогда. Если долго сдержанные муки, Накипев, под сердце подойдут, Я пишу: рифмованные звуки Нарушают мой обычный труд. Всё ж они не хуже плоской прозы И волнуют мягкие сердца, Как внезапно хлынувшие слезы С огорченного лица. Но не льщусь, чтоб в памяти народной Уцелело что-нибудь из них... Нет в тебе поэзии свободной, Мой суровый, неуклюжий стих! Нет в тебе творящего искусства... Но кипит в тебе живая кровь, Торжествует мстительное чувство, Догорая, теплится любовь,- Та любовь, что добрых прославляет, Что клеймит злодея и глупца И венком терновым наделяет Беззащитного певца... Весна 1855
Елена Широкова
По материалам:
Жданов В.В. Жизнь Некрасова. – М.: Мысль, 1981.
Кузьменко П.В. Самые скандальные треугольники русской истории. – М.: Астрель, 2012.
Муратов А.Б. Н.А.Добролюбов и разрыв И.С.Тургенева с журналом «Современник»// В мире Добролюбова. Сборник статей. – М., «Советский писатель», 1989
Загрузка...
